В сфере политики и идеологии переход к постмодерну характеризуется разочарованием масс в политике и распространением доктрины «конца идеологий». Однако идеологии продолжают существовать, хотя и в измененной форме. Укрепляет свое влияние фундаментализм, проявляет себя, иногда в крайне агрессивных формах, традиционализм. Альтернативой модернистским политическим доктринам и партийным организациям становятся антивоенное, правозащитное и экологическое движения, течения, отстаивающие интересы этнических, культурных, сексуальных меньшинств4, локальных общин и т. д. Электорат как однородная масса, распределяющаяся на большинство и меньшинство вдоль оси «правые левые», замещается конгломератом меньшинств, для которых главным в политической борьбе становится право на альтернативный образ жизни. Исчезает рациональная, единая для всего общества идеология («метанарративы»), остаются лишь локальные «мини-концепции».
В области этики и эстетики мы наблюдаем освобождение от нормативно-ценностного, эстетизацию этики, движение к эклектике и симуляции. Главной формой существования постмодернистской культуры становится эстетическая форма. Эмоциональные и эстетические ориентации приобретают большее значение, чем рациональные. Происходит переход к плюралистической модели образа жизни, связанного с выбором различных моделей существования: фланера, туриста, бродяги, игрока. Становится популярной разработка «эстетик существования». В сфере искусства закрепляется практика инсталляций, хеппенингов, коллажей, которые оцениваются с точки зрения бренности бытия и интерпретации различных художественных традиций.
«Одной из ключевых характеристик, которая объединяет различные постмодернистские движения в искусстве, является то, что они имплозивны и разнородны. Это говорит о том, что они связаны с отказом, взрывом, рассредоточением, деконструкцией, подрывом, пародированием условно определенных границ между высоким и низким искусством, реальностью и выдумкой, художником и зрителем. Эти имплозивные тенденции представляют собой реакцию против форм модернистского пуризма, стремящегося к унификации, в которой чистота эстетических стилей определяется в соответствии со строгим набором правил жанра. Распад четко определенных границ означает, что постмодернистские культурные формы, как правило, эклектичны; они объединяют множество различных форм часто игривыми и ироничными способами»5.
По мнению Зигмунта Баумана, постмодернизм стал возможен потому, что Свобода и Прогресс перестали быть проблемой. Все то, что в модерне было достигнуто только в особых сферах, постмодерн осуществил вплоть до повседневности. Рационализация общества и эмансипация индивида состоялись, хотя результаты этих процессов неожиданны и болезненны для сознания, поглощенного модернистской идеологией: процесс реализации ценностей оказался процессом отчуждения и овеществления. В отрегулированном, автоматизированном обществе массового потребления и массовой демократии можно быть скептиком и нигилистом в отношении Свободы и Прогресса, но нет нужды быть деятельным и целеустремленным, потому что из идеологии, ориентирующей мышление на осознанный выбор целей и способов действий, свобода и прогресс превратились в элементы коллективного бессознательного, в интеллектуальные привычки и поведенческие автоматизмы. Из сферы общественного устройства свобода и прогресс перекочевали в сферу повседневности, обустройства быта. Мотивы свободы и прогресса больше не определяют выбор политического и экономического курса, но зато определяют выбор одежды, еды или косметики. Как замечает Бауман,
«ощущение свободы это фактически вовсе не свобода. Люди могут быть довольны своей участью даже при том, что эта участь далека от того, чтобы быть объективно удовлетворительной; живя в рабстве, люди чувствуют себя свободными и поэтому не ощущают никаких побуждений освободиться, таким образом, отказываясь от возможности стать истинно свободными или лишаясь ее»6.
В обществе всеобщей коммуникации и множественности культур встреча с другими мирами и формами жизни происходит постоянно, иные возможности существования реализуются на наших глазах. Жить в этом многообразном мире означает иметь опыт свободы, ощущать его как непрекращающееся «колебание между причастностью и потерянностью» (Дж. Ваттимо). Но в том и заключена проблематичность свободы, что мы сами еще недостаточно хорошо знаем, как себе ее представлять. В нас еще коренится тоска по замкнутым горизонтам, угрожающим и обнадеживающим одновременно, поэтому требуется усилие, чтобы помыслить колебание как свободу.
«ощущение свободы это фактически вовсе не свобода. Люди могут быть довольны своей участью даже при том, что эта участь далека от того, чтобы быть объективно удовлетворительной; живя в рабстве, люди чувствуют себя свободными и поэтому не ощущают никаких побуждений освободиться, таким образом, отказываясь от возможности стать истинно свободными или лишаясь ее»6.
В обществе всеобщей коммуникации и множественности культур встреча с другими мирами и формами жизни происходит постоянно, иные возможности существования реализуются на наших глазах. Жить в этом многообразном мире означает иметь опыт свободы, ощущать его как непрекращающееся «колебание между причастностью и потерянностью» (Дж. Ваттимо). Но в том и заключена проблематичность свободы, что мы сами еще недостаточно хорошо знаем, как себе ее представлять. В нас еще коренится тоска по замкнутым горизонтам, угрожающим и обнадеживающим одновременно, поэтому требуется усилие, чтобы помыслить колебание как свободу.
Глава 1. Постмодерн и его характеристики: точки зрения, позиции, подходы и концепции
§1. Модерн и постмодерн: определение концептуальных каркасов
«Если твердая современность постулировала вечную продолжительность как главный мотив и принцип действия, то в эпоху текучей современности вечная продолжительность не выполняет никакой функции. Короткий срок заменил продолжительный срок и сделал мгновенность своим высшим идеалом. Возводя время в разряд бесконечно вместительной емкости, текучая современность растворяет порочит и обесценивает его продолжительность» (Зигмунт Бауман. Текучая современность. СПб., 2008)
Постмодерн как метафора и концепт
Чтобы охватить и освоить новое, нельзя довольствоваться старым. Новое вынуждает вырабатывать и новые подходы в понимании, мышлении, объяснении. Ульрих Бек, известный тем, что ввел в научный оборот такие понятия, как «общество риска», «вторая модернизация», «рефлексивная модернизация», отмечает:
«Настоятельнее, чем когда-либо прежде, мы нуждаемся в понятийном аппарате, который без ложно понятого обращения к вечно старому новому, исполненный печали прощания и не утративший хорошего отношения к нетленным сокровищницам традиции позволит заново осмыслить надвигающиеся на нас новые явления и научиться жить и работать с ними. Идти по следу новых понятий, которые уже сегодня возникают в процессе распада старых, нелегкое занятие»7.
При изучении человеческих действий и отношений трудно строго определить термины, которыми мы оперируем. Процесс выработки строгой дефиниции, терминологической четкости и определенности проходит долгий путь от метафорической размытости к концептуальной фиксированности и, далее, к понятийной строгости. Термин «постмодерн» находится в той же ситуации, которая типична для понятий «человек», «сознание», «общество», «культура», «история», «политика», «наука», «искусство», «язык». Каждое из стоящих за этими словами явлений можно определить по-разному. Поэтому любая дефиниция постмодерна будет до определенной степени произвольной. Можно попытаться приспособить определение постмодерна к фактическому использованию данного слова в повседневном языке. Но и в этом случае предложенная дефиниция будет охватывать слишком много или слишком мало.
В философии метафоры8 используются давно, их употребление это следствие осознания невозможности полной формализации философского знания. Философия не может оперировать только точными понятиями, семантическая емкость строгих дефиниций оказывается недостаточной для выражения философских смыслов. Однако точность и метафоричность языка философии не противоречат представлениям о его рациональности. Понимание философских текстов не может быть сведено к знанию специальной терминологии. Любое понимание всегда имеет ценностные координаты и связано с особенностями переживания окружающей нас действительности. Отсутствие четко определенных границ используемых понятий вытекает не столько из логической беспомощности, сколько из самой природы исследуемой реальности. Как утверждает Ричард Рорти, именно образы, а не суждения, именно метафоры, а не утверждения, определяют большую часть наших философских убеждений9.