Итак, бабушка. Родилась в самом начале 20 века в семье полковника и была предпоследним ребенком из шестерых детей (четырех девочек и двух мальчиков). Родители бабушки потомственные польские дворяне. Достоверно удалось установить самое раннее упоминание их фамилии 1684 год. Так как оба родителя были католиками, то все дети при крещении получали по два имени. Бабушка же, как самая любимая, получила три: Алина, Станислава и Беатриче. В миру же все знали её по первому. По юношеской тупости я особо не интересовался бабушкиной жизнью того периода. Лишь иногда по какому-либо поводу она вдруг вспоминала забавные сценки. Многое я уже забыл, но некоторые помню. Например, несколько воспоминаний Стефании Ивановны, моей прабабушки.
«Один эпизод в моей жизни укрепил во мне веру в сверхъестественное. Когда моя сестра Ядвига скоропостижно умерла, все решили, что причиной тому был сердечный приступ. Но какая-то невидимая сила тянула меня посмотреть вполне определенный ящик ее стола. В нем оказалось много вещей, и опять что-то толкнуло меня чтобы посмотреть именно кошелек: там была записка, из которой я узнала, что она покончила с собой».
«Я видела императорскую семью на маневрах в Тамбове. Мы, жены офицеров стояли в толпе зрителей. Когда кавалькада всадников проехала мимо, Великий Князь обернулся и посмотрел на меня».
«Однажды в Москве я увидела, как какой-то человек, стоя на бочке окруженной толпой, говорил речь. Мне сказали, что это некто Ленин.»
«Среди студентов, приходивших к нам, был один, не выделявшийся среди остальных. Я никогда бы не подумала, что из него выйдет Пилсудский»
Образование бабушка получила весьма специфическое. Окончила в Москве Благородной дамы Чертковой институт благородных девиц. В отличие от Смольного института таких же благородных девиц, собственно образования она практически не получила. Основной задачей выпускницы было стать образцовой женой. По этой причине бабушка знала три языка английский, французский, немецкий, умела рисовать (учителем был известный художник Архипов), знала хорошо историю (ее преподавал Н. А. Кун автор широко известной книги «Легенды и мифы древней Греции), прекрасно готовила. А все остальное постольку поскольку. Это, как ни странно, я впервые услышал от нее про географию и извозчиков. Особенные нелады у бабушки были с математикой, хотя, вот парадокс, всю свою жизнь после революции она проработала бухгалтером! Я описываю начало её пути с тем, чтобы было ясно понятие о воспитании детей у неё было крайне своеобразное и можно считать чудом, что она этим воспитанием умудрилась не нанести непоправимый вред мне и через меня обществу, в которое я со временем влился.
Во времена совместного проживания в Ленинграде, как я отметил ранее, свободного времени у меня было немного. Помимо школы бабушке вздумалось обучать меня английскому языку. Сначала она написала 300 английских слов русскими буквами и заставила просто выучить наизусть. Можете себе представить моё произношение! Видя результаты, бабушка устроила меня в группу таких же страдальцев, с которыми частным образом занималась преподавательница английского языка в каком-то ВУЗе. Звали ее Милица Теодоровна. Говорили, что большую часть жизни она прожила в Англии, и её особо ценили за истинное произношение. Занятия были в целом необременительными. Мы учили стихи, читали, ставили небольшие сценки, рисовали. Особое удовольствие доставлял мне путь домой. Дорога шла от Васильевского острова и я делал большой крюк, чтобы полюбоваться на корабли у пристани. А когда занятия проходили по воскресеньям, заходил по дороге в Зоологический музей или музей этнографии.
По выходным дням было принято встречаться с родственниками и друзьями. Недалеко от нас жила семья, состоявшая из трех дам: Зои Павловны, подружки детства и однокурсницы бабушки по тому самому институту, тети Риммы, её дочери и одной из ближайших маминых подруг и Тани, её внучки и почти моей ровесницы. В хорошую погоду, как правило, мы встречались посредине между нашими жилищами в Таврическом саду. Зоя Павловна с Таней и мы с бабушкой. Как я понял гораздо позже, постоянство встреч, вероятно, обуславливалось мечтами обеих семей о нашем совместном с Таней будущем. Как женщина Таня меня в том юном возрасте не интересовала, но зато я считал её верным другом. Как Таня считала, я не знаю, а ныне она говорит, что не помнит. Может и не врет. В те годы в Ленинграде ещё не вымерла особая категория старушек. Хотя какие они старушки в том своём раннем пенсионном возрасте. В прохладную погоду они, как на подбор сухощавые (последствия пережитой блокады), в неярких пальто и аккуратных платьицах, в простых, но кажущихся изящными туфельках и в шляпках удивительно разнообразного фасона. На пальто или платье брошки, на шее бусы. В основном недорогая бижутерия, но встречались и натуральные вещи. Летом, легкие платья с обязательными кружевными воротничками и манжетами, белые носочки и белые панамки. Именно такие панамки носили в Союзе юные пионеры. Ленинград в те годы был тихим спокойным городом. То ли последствия блокады, то ли не выветрившаяся память о столичном статусе делали этот город совершенно особенным. Приезжих удивляли очереди на остановках общественного транспорта. Никакой толкучки, все стоят в одну линию и заполняют транспорт без суеты и толчеи. Продавцы вежливые, прохожие идут не спеша, по эскалатору в метро никто не бежит. Колоссальный контраст с Москвой, куда я попал первый раз уже студентом. Да и сейчас Питер во многом остался таким же, особенно в то время, когда заканчивается туристский сезон. Да и в сезон, пожалуй, только на Невском, да у музеев толпы. А стоит нырнуть от Невского чуть дальше и зачастую всего несколько человек в поле зрения.
По выходным дням было принято встречаться с родственниками и друзьями. Недалеко от нас жила семья, состоявшая из трех дам: Зои Павловны, подружки детства и однокурсницы бабушки по тому самому институту, тети Риммы, её дочери и одной из ближайших маминых подруг и Тани, её внучки и почти моей ровесницы. В хорошую погоду, как правило, мы встречались посредине между нашими жилищами в Таврическом саду. Зоя Павловна с Таней и мы с бабушкой. Как я понял гораздо позже, постоянство встреч, вероятно, обуславливалось мечтами обеих семей о нашем совместном с Таней будущем. Как женщина Таня меня в том юном возрасте не интересовала, но зато я считал её верным другом. Как Таня считала, я не знаю, а ныне она говорит, что не помнит. Может и не врет. В те годы в Ленинграде ещё не вымерла особая категория старушек. Хотя какие они старушки в том своём раннем пенсионном возрасте. В прохладную погоду они, как на подбор сухощавые (последствия пережитой блокады), в неярких пальто и аккуратных платьицах, в простых, но кажущихся изящными туфельках и в шляпках удивительно разнообразного фасона. На пальто или платье брошки, на шее бусы. В основном недорогая бижутерия, но встречались и натуральные вещи. Летом, легкие платья с обязательными кружевными воротничками и манжетами, белые носочки и белые панамки. Именно такие панамки носили в Союзе юные пионеры. Ленинград в те годы был тихим спокойным городом. То ли последствия блокады, то ли не выветрившаяся память о столичном статусе делали этот город совершенно особенным. Приезжих удивляли очереди на остановках общественного транспорта. Никакой толкучки, все стоят в одну линию и заполняют транспорт без суеты и толчеи. Продавцы вежливые, прохожие идут не спеша, по эскалатору в метро никто не бежит. Колоссальный контраст с Москвой, куда я попал первый раз уже студентом. Да и сейчас Питер во многом остался таким же, особенно в то время, когда заканчивается туристский сезон. Да и в сезон, пожалуй, только на Невском, да у музеев толпы. А стоит нырнуть от Невского чуть дальше и зачастую всего несколько человек в поле зрения.
Пока мы с Таней носились по парку, бабушки вели степенную беседу о чудесных прошлых временах.
Вы помните, дорогая Алина Габриэльевна, начинала Зоя Павловна, приезд великой княжны в 1914! Как же, конечно, помню. А помните, что нам всем тогда в честь её приезда подарили чудесные наручные часики. Да, да, На таком черном бархатном ремешке! Помните, как мы передразнивали противную француженку Же ву зем, же ву за дор, живо за ноги и об забор! Ха-ха-ха! и так далее и тому подобное.
Некоторые друзья и родственники жили вдали от центра, на окраинах города, которые выглядели почти по-деревенски, и к ним полагалось наносить визит не чаще раза в месяц. Это были длиннющие путешествия на двух автобусах, которые ходили довольно редко и путь туда занимал почти два часа. Поэтому визит был рассчитан на целый день и возвращались мы домой поздним вечером. Почти все жили тогда в коммунальных квартирах, и отдельная квартира считалась исключительной роскошью, которой обладали лишь единицы из круга родни и друзей. Гораздо позже, когда я учился в старших классах, а тем более, будучи студентом, я старался приезжать в любимый город каждые каникулы. Бабушка всегда тщательно готовилась к визиту единственного, и поэтому обожаемого внука. Эта подготовка включала: составление плана совместных и самостоятельных визитов к родственникам и друзьям, закупку трех, как минимум, килограммов бананов (я их обожал, но у нас в городе их сроду не завозили), а также два деликатеса балыковую колбасу из Елисеевского и копченую кету.
В нашей квартире жило 5 семей. Естественно, что сцены типа Вороньей слободки бывали и у нас. Бабушка моя была самой образованной среди других обитателей и по этой причине всегда была над схватками. Противники по очереди обращались к ней за советами, с просьбой правильно и грамотно составить жалобу на соседа, выступить судьей в очередной склоке или, по крайней мере, свидетелем. Бабушка с вдохновением исполняла эти роли, чем заслужила признание всех жильцов. Отблески же её славы частично освещали и моё безмятежное детство. Все жители этой коммуналки пережили блокаду. Бабушка не любила вспоминать то время. А я, дурак, не настаивал. Только иногда, урывками, бабушка вдруг вспоминала какие-то случаи и события. Больше всего она рассказывала о попытках эвакуироваться из города в Свердловск, куда успела отправить мою маму. Там жила почти вся наша родня по бабушке ее сёстры и младший брат. Старший же брат был репрессирован за дружбу с Пятаковым и расстрелян. Последняя третья попытка почти удалась, но уже на приличном расстоянии от города поезд, в котором ехала бабушка, был полностью разбомблён. Погибли практически все. Бабушка рассказывала, что она успела упасть в какую-то канаву и, уткнувшись лицом в землю, молилась. Молитву эту она повторяла мне много раз, но она была на польском и я, опять же дурак, не запомнил и не записал. Бабушка вернулась в город и поступила на работу бухгалтером в столовую. Это и печка в скворечнике спасли ей жизнь. Работа в столовой давала возможность всегда отоваривать карточки, что было очень важно, потому как многие не успевали и гибли от голода. Кроме этого, уже, по словам моего дядюшки, бабушке удавалось каким-то образом использовать карточки дважды, избегая их уничтожения. Этим добавочным пайком она делилась с родственниками и одного из них, двоюродного племянника спасла от голодной смерти.