Стихи на брудершафт. Книга посвящений - Алексей Болотников 2 стр.

Здравствуй, однокашник!
Здравствуй, однокашница!
Здравствуйте, любимые мои учителя!
Жизнь почти что канула.
Ну, а мне все кажется,
Только начинается история моя

Я сижу за партой
С Шуркой Пустоваловым
(а до слез хочу сидеть с Валей Машниной).
Мы рисуем нолики Шурке я пожаловал
Половину калача. Вале  остальной.
Мы считаем палочки мы жуем калачики
И скрипим-корпим пером над чистописанием
Донимают сопли нас и устали пальчики!
А в окно валит весна  не по расписанию.
«Ши-ро-ка стра-на мо-я»
Я воюю с кляксами.
Шурка наискось плетет изгородь крестов.
Только Валя Машнина тоненькими пальцами
Заплетает кружева аккуратных слов.
Поправляет локоть мне строгая учительница,
Гладит волосы мои, вставшие в дыбы.
«Широка стра-на» моя
Вредная чернильница
Налетела на рожон  на рукав судьбы
Рухнул с неба колокол. Шурка заливается.
А у Вали Машниной  слезки на колесиках.
А «непроливайка» -то и не проливается!
И звонок ура!.. звенит, друг звонкоголосенький!

Отпускаем в небо голубей
Старшеклассник! Моя птица милая,
Пробуй крылья высью, не робей,
Осмотрись, над родиной планируя.

Там, за горизонтом, корифей
Знания шлифует вдохновенные.
Мастер там  куда мастеровей! 
Мастерит дворцы обыкновенные.

А философ хвалит бочкарей.
А садовник сад реанимирует
Старшеклассник, посмотри скорей,
Кто с тобою рядом  там  планирует?

Там поэт, политик, хлебороб
Звездочет Звездой своей счастливые,
Осчастливливают свой народ
Дерзновенностью, чуть-чуть стыдливою.

Там мечтатель сказки говорит,
Веруя, что сказки станут былями.
И когда в кострах своих горит,
Небо рдеет пламенными пылами.

Отпускаем в небо голубей!
Старшеклассник! Моя птица милая,
Пробуй крылья высью, не робей,
Осмотрись, над родиной планируя.

Любаше Г.
Я Вам желаю не услады,
Не денег, боже упаси!
Ни прочих благ, которым рады
Вы были б в прочие часы.
Я пожелаю Вам любви!
Такого позыва хмельного,
Каким безумство босановы
Дурманит музыку крови
И  не иного!

К юбилею Любаши Шульенко
На оды нет моды.
Есть мода на спичи.
Шипит уж мой спич юбилейный.
Слова, как весною наряды девичьи,
Нарядны и ветрены Но сокровенны.
.

Мы на земле лишь гости дорогие,
А ты  звезда, возможно, не земная.
Мы здесь живем, а у тебя другие
Предназначенья и стезя иная.

Мы люди хижин. Потому грубы мы.
А у тебя дворцовая галантность.
Кресла, ковры, обои голубые
И аура в сиреневом тумане.

Тебя не зря Любовью окрестили.
Скажу тебе чуть-чуть в гусарском стиле:
«Пью за любовь!.. Возможно, неземную».
В тебе есть то, за что тебя ревную

К некруглому юбилею
Ну, наконец-то этот юбилей!
Веселые, заснеженные гости
Преподнесут, должно быть, соболей
Под шумные запальчивые тосты.
На процветанье  поднесут ключи.
Устелют путь дорожкою ковровой,
Принудят дуть на сорок две свечи
И, наконец, поднимут «за здоровье!».

Эпиграмма о «Зеленой лампе»
«Зеленая лампа»  суть опус зеленый.
Выходит на свет чередой неуклонной.
Свет вооружается опусом оным
И млеет при сумраке желто-зеленом.
О, зелень заблудших в туман графоманов,
О, гении хамелеонских замашек,
О, борзописучие, страстно жеманные,
Окраской густющей  зеленой!  замажьтесь!
Пишите! Дерзайте в стихах самобытных
Писать о природе, народе и быте
И в строчках своих, кирпичах глинобитных,
Мечтайте о лампе, о славе, о сбыте

Меркуцио

Впечатление от фильма «Ромео и Джульетта»

Твой голос низкий и притворный,
Срываясь на тончайший альт,
Летит по каменной Вероне,
Тревожит каменную даль.

С презреньем к страху и опеке,
Ты там, где драка и кутеж.
Ты  шут, Меркуцио Монтекки!
Ты славно, видимо, живешь

Злословишь яростно, Меркуцио,
Смакуешь слог свой, словно мед,
А замолчишь  вдруг станет скучно.
И кто молчание поймет?

Но вдруг  случиться  на минуту
Твой крик отчаянный замрет,
А человек услышит муку
И в то отчаянье войдет,

И станет близок человеку
Твой образ мысли. И  лица

А в мире том от века к веку
Живет предчувствие конца.
От века к веку мир прекрасен,
А ты извечно смертен в нем.
А звук молчания напрасен.
А человек и глух, и нем.

Меркуцио

Впечатление от фильма «Ромео и Джульетта»

Твой голос низкий и притворный,
Срываясь на тончайший альт,
Летит по каменной Вероне,
Тревожит каменную даль.

С презреньем к страху и опеке,
Ты там, где драка и кутеж.
Ты  шут, Меркуцио Монтекки!
Ты славно, видимо, живешь

Злословишь яростно, Меркуцио,
Смакуешь слог свой, словно мед,
А замолчишь  вдруг станет скучно.
И кто молчание поймет?

Но вдруг  случиться  на минуту
Твой крик отчаянный замрет,
А человек услышит муку
И в то отчаянье войдет,

И станет близок человеку
Твой образ мысли. И  лица

А в мире том от века к веку
Живет предчувствие конца.
От века к веку мир прекрасен,
А ты извечно смертен в нем.
А звук молчания напрасен.
А человек и глух, и нем.

В.Г.
Ах, Валечка! Колечко с бирюзой
Прелесть торжествующего взора,
Образ стана, перевитого лозой
Приходи на Теплые озера!

Ах, Валечка, немножко постоим.
Приоткрой мне тайну Пифагора.
Назову я именем твоим
Теорему ленточного бора.

В дальний свет, небесно-голубой,
Нас уносят сонные качели
Целовались чё ли мы с тобой?
Ах, Валечка, почудилось ли чё ли?

Любимой
По Теси  в доасфальтовый период,
По селу  в раннепаводковый март
Ты ходила, моя девочка, парила,
Проживала под созвездием Стожар.

Валя-Валечка, стремительная фуга,
Ты звучала, как влюбленный альт.
За тобой врывался ветер юга,
Оживлялся ранний птичий гвалт.

Ты, ромашка зацветающего луга,
Каждой бабочке  почтенье и поклон,
Каждой сельской девушке  подруга
Ну, а мальчикам?.. А мальчикам  полон!