Многие культурно-просветительские организации Харбина избрали Н.К. Рериха своим почетным членом, в их числе общество «Икона», объявившее своей целью возрождение русской иконописи. Это было не случайно, ибо Николай Константинович был известен уже осуществленными проектами храмов и их росписей в России, его сюжетные полотна, посвященные православным святым, тоже были широко известны. Как человек, принадлежащий культуре дореволюционной России, Рерих не мог обойти вниманием харбинских православных иерархов, большинство которых в то время были еще и политическими деятелями. Наиболее близкие отношения и даже творческое сотрудничество на общественно-культурной ниве сложились с архиепископом Нестором, который в сентябре 1934 года стал почетным председателем Комитета Пакта Рериха в Харбине. Рерих поддержал образованное 18 июля 1934 года при курируемом владыкой Доме милосердия женское Свято-Сергиево содружество. Николаю Константиновичу пришлось по душе решение Нестора создать своеобразный музей-хранилище при Доме милосердия, он передал этому музею свои дары. «Высокопреосвященный Владыка, в прошлый раз Вы мне говорили о будущем хранилище при Доме милосердия, Вами созидаемом. Каждое Ваше благодатное начинание особенно звучит в сердце моем, писал Нестору Н.К. Рерих. Прошу Вас принять от меня три оригинала моего проекта для будущей церкви в Бариме, а также несколько воспроизведений с моих религиозных картин. Пусть это будет моим вкладом в Ваше новое хранилище»[70]. Рерих горячо поддержал идею иерарха построить в Харбине Часовню-Памятник Венценосным Мученикам российским и убиенному королю Югославии Александру I Карагеоргиевичу, которую владыка весьма точно назвал «елеем русского покаяния и скорби». Эта идея пришла к архиепископу Нестору после того как 9 октября 1934 года террористами был убит король Александр, приехавший во Францию для заключения договора о союзе. Сделанные Рерихом эскизы деревянной часовни Св. Сергия Радонежского в Бариме и Часовни-Памятника были одобрены правящим архиепископом Мелетием.
Оба архиепископа в ноябре 1934 года не позволили молодому священнику Лукину сделать клеветнический доклад о безбожии и масонстве Н.К. Рериха. Но эти идеи получили развитие в харбинской прессе, и отношения с ранее дружественными православными иерархами стали более чем прохладными. Часовню-Памятник начали строить по проекту епархиального архитектора М.М. Осколкова, и Николай Константинович напишет: «Архиепископ Нестор и прочие церковники опять показали себя с темной стороны»[71].
Самой неоднозначной фигурой среди православных иерархов был Шанхайский епископ Виктор, очень резко выступивший против Шанхайского содружества Св. Сергия, основанного под духовным руководством Рериха. О его негативных отзывах неоднократно писали Николаю Константиновичу различные корреспонденты. При личных встречах с Рерихом в Пекине епископ был весьма любезен, но, как выяснилось впоследствии, многие нити харбинской клеветы тянулись именно от него.
Находясь в эпицентре русской диаспоры, Н.К. Рерих не отказывал в духовной беседе людям ищущим, и вскоре вокруг него образовался круг единомышленников, чье сознание оказалось созвучным философии Живой Этики. Николай Константинович посвящал в ее основы тех, в ком видел искреннюю заинтересованность. Среди них был и писатель Альфред Хейдок, который впоследствии вспоминал:
«Могут спросить чем мы занимались на наших собраниях? Так как клевета преследовала Н.К. Рериха, то возможно, что под таким вопросом будет скрываться подтекст Какие заговоры вы там устраивали?..
И я отвечу:
Никаких.
В том-то и горькая ирония судьбы, что люди усматривают нечто предосудительное именно там, где устремляются к самым высшим идеалам. <> Николай Константинович нам лекций не читал. В спокойной и неторопливой беседе просто и доходчиво говорил о наступающей Новой эре планеты, о новом человечестве, которое должно прийти на смену нынешнему, задыхающемуся в ярости хищнических захватов и, как слепое, идущему к взаимоистреблению»[72].
Из этих людей образовалось прочное содружество, его члены и в дальнейшем поддерживали связь с Рерихами, а после 1945 года и репатриации, несмотря на суровый прием, который оказала им Родина, некоторым из них удалось принести в СССР и передать ищущим весть Живой Этики.
Во время своего пребывания в Харбине Н.К. Рерих неизменно участвовал в наиболее значимых мероприятиях русской эмиграции, в частности в ежегодном Дне непримиримости (7 ноября 1934 года), посвященном памяти тех, кто отдал свою жизнь в борьбе за освобождение России от коммунизма.
Во время своего пребывания в Харбине Н.К. Рерих неизменно участвовал в наиболее значимых мероприятиях русской эмиграции, в частности в ежегодном Дне непримиримости (7 ноября 1934 года), посвященном памяти тех, кто отдал свою жизнь в борьбе за освобождение России от коммунизма.
Об отношении Рерихов к Советской России в 1930-е годы следует рассказать более подробно. Рерихи были патриотами своей страны и на чужбине продолжали трудиться во славу Родины. Но Советский Союз и Россия были для них понятиями неравнозначными. Позитивное отношение Рерихов к СССР, которое они высказывали в период своего визита в Москву в 1926 году, сменилось критическим в связи с изменениями внутри страны. Конструктивный потенциал молодой советской республики угасал по мере ее неуклонного движения к тоталитаризму. Учение коммунизма и новый социалистический строй, искаженный репрессивными механизмами Сталина, из оздоравливающей силы превращались в болезнь для страны. За границу просачивались сведения о «допросах с пристрастием» и лагерях. Фашизм и коммунизм оказывались на одной чаше мировых весов. В открытом письме в Совет Народных Комиссаров академик И.П. Павлов писал как раз в 1934 году: «Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До вашей революции фашизма не было. Все остальные правительства вовсе не желают у себя то, что было и что есть у нас, и, конечно, вовремя догадываются применить для предупреждения этого то, чем пользовались вы, террор и насилие»[73].
С одной стороны, Н.К. Рерих с большой симпатией относился к движению «оборонцев» («утвержденцев» и др.), которые во главу угла ставили территориальную целостность и неприкосновенность России, независимо от господствующего в ней политического строя. Будучи проездом в Париже по пути в США в 1934 году, он посетил одно из собраний утвержденцев и обратился к ним с приветственной речью[74], посвятил им очерк. В одном из писем комитету в Париж Николай Константинович писал: «Взяв символом группы высокое понятие Утверждение, участники действительно несут его в жизнь со всею твердостью, решимостью и высокою просвещенностью, которые всегда будут основами истинных утверждений»[75].
С другой стороны, Николай Константинович предполагал, что немаловажную роль в создании Нового Мира сыграет Дальний Восток с его богатейшими культурными традициями. Это он публично высказал в интервью газете «Харбинское Время», которое было перепечатано в нескольких газетах: «Сейчас еще довлеет Тьма, силы которой коммунизм, марксизм, безбожничество и прочие пагубные злоучения, хорошо организованы и ведут стремительную атаку на человечество. <> Вспомните, что еще Серафим Саровский предрекал, что сто лет будут тяжким лихолетьем для России и лишь после них начнется обновление. Этот строк истек в декабре прошлого года. Значит, вот-вот наступит историческое время для России. А так как вопрос быть или не быть коммунизму является вопросом жизни и смерти для всех стран и наций, то в предстоящей борьбе за светлые идеалы выступит весь мир. Начало такому освободительному движению даст Азия, которая, как древняя колыбель духовной культуры, не может остаться равнодушной к попиранию величайших ценностей духа. В авангарде пойдет Ниппон с его великим народом, в духе которого горит неугасимый пламень светлого символизма, героического патриотизма, аристократической романтики и духовного подвига, о чем говорит вся его славная история. В этом движении большая роль предназначена и русской эмиграции»[76]. Рерих, который недавно был в Токио «гостем правительства»[77], ставил превыше всего приоритет культуры и оценивал прежде всего многовековое культурное наследие и духовные традиции Японии. Страна восходящего солнца покажет свое истинное лицо немного позже, когда русские газеты, издаваемые на японские концессии, начнут клеветническую кампанию, и Николай Константинович, по словам его другини и соратницы Е.И. Рерих, уедет из Маньчжоу-диго «с большой болью в сердце, ибо он так верил в культуру и героический дух Ниппона»[78].
Через три месяца после публикации этого интервью, где вполне однозначно было высказано его отношение к СССР, харбинские газеты обвинят Мастера в связях с большевиками и с просоветски настроенным американским сенатором Бора, а также в сепаратистских планах относительно Сибири, на что сам Рерих в письме, которое он определил «не для печати», ответит: «Планов о государстве в Сибири не имел, но мыслю, что свержение коммунизма и возрождение России лежит через Сибирь». И далее: «Другом сенатора Бора не состою и ни в какой совместной работе не участвовал (из всего кабинета СШ[А] Хенри Уоллес по настоянию г-на Рериха протестовал против признания СССР)»[79].