Всегда найдутся добрые люди, которые помогут. Все ведь знали, за что именно сослан мятежный протопоп, и сочувствовали многие.
И ничто не могло заставить Аввакума отступиться от борьбы за «старую веру» писал и писал обличения и воззвания. До последнего дня.
А семья? Протопопица Анастасия Марковна поддерживала мужа даже там, где он готов был отступиться: «Я тебя благословляю обличай блудню еретическую! А о нас не тужи.» «О нас» это ведь и о детях, разделивших с родителями и ссылку, и земляную тюрьму. Двоих похоронили. Но только раз и пала духом жена когда пришлось идти пешком из одного острога в другой. Зимой, по льду. Упала да и говорит: «Долго ли ещё муки сей будет?!» И ответил Аввакум: «До самой до смерти, Марковна». Протопопица взяла себя в руки встала: «Добро, побредём ещё»
Но никакие беды не помешали Аввакуму увидеть мощную, богатырскую красоту Сибири. Увидеть и восхититься. И с похвалой отозваться о хороших людях, которые помогали, чем могли. И даже с любовью рассказать о чудесной курочке, которая вместе с ними кашу клевала, и так выручала его детей по два яичка на день давала!
Захочется ли теперь, через несколько столетий вникать, в чём протопоп был прав, в чём нет? Но не устаёшь восхищаться мощью и великодушием, силой и нежностью, русского характера.
А встречи с царём были но разговора не получилось. Похоже, царю «другая правда» просто не была интересна.
А вот историю Афанасия Никитина ещё сравнительно недавно знали все: отношения с Индией были дружескими, и о русском купце, побывавшем в Индии, сняли чудесный советско-индийский фильм «Хождение за три моря». Именно так Никитин назвал свой путевой дневник. И цитировали этот дневник в учебниках истории, как у нас, так и в Индии.
Дело было в 1469 году. Тверской купец, энергичный и любознательный, побывал в Польше, Литве, Царьграде но богатства не нажил. Зато узнал у торговых людей, откуда берутся пряности, шелка, самоцветы, алмазы Появилась мечта попасть на родину этих чудес в Индию. Но как, не имея своего каравана, преодолеть степь, пустыню, два моря? Часть пути по Волге до Каспия удалось проделать с посольством. Но в Дербенте ограбили! Дальше хоть пешком Целую зиму Афанасий проработал на добыче нефти в «Бакы» добывали из лунок вёдрами. С весной, с попутным караваном в Ормуз.
Эта часть пути оказалась страшной пустыня. «Солнце вельми варно, парище лихо, люди мёрли с безводицы, а нет воды, только глазам видится обманно». Никто из русских ещё не видал миражей И вот Индия! Сказка оказалась вблизи ещё удивительнее, чем представлялась, да только жизнь здесь совсем не сказочная.
Прежде всего, Афанасий отмечает, что перец, и краски, и каменья всё здесь дёшево, но дорого перевозить по морю, к тому же очень часто грабят разбойники, поэтому за морем всё продают басурманам дорого. А путей на Русь здешние купцы ещё не знают. Есть здесь остров-гора, называется Цейлон он весь из агатов, бирюзы да алмазов, и алмазы здесь можно купить от пяти до десяти рублей за штуку, а продают и за теньге, и за фунты. Кони в Индии не родятся, а только буйволы на них и ездят, и возят. А вельможи на слонах. Эти гиганты, у которых «на рыле хвост», везут на спине целый домик с десятком людей! Это был выезд местного раджи.
В Индии наш соотечественник прожил три года, и повсюду, куда бы ни забрасывала его судьба, записывал всё, что казалось ему примечательным, необыкновенным. Потрясло то, что люди здесь не едят ни мяса, ни рыбы, хотя коровы и свиньи у них есть. Практически не носят одежды. У них нет кладбищ покойников здесь сжигают, а пепел в реку. Родят всякий год, детей много. Молятся здесь удивительным богам иной с головой обезьяны, иной с носом слона, а если люди так с десятью головами да с дюжиной рук Индусы не таились от чужеземца, видно, Афанасий умел расположить к себе людей, если уж они показали ему даже свои богослужения в подземных скальных храмах. С не похожей ни на что архитектурой, со скульптурой, покрывающей стены сплошным рельефом.
Но как русского удивляло, что все здесь черны и мужи, и жёны так и местные жители просто не могли опомниться от удивления, впервые увидев белого человека. Ходили за ним толпой разглядывали
Это потом историки выяснят, что Афанасий Никитин оказался одним из первых, если не самым первым европейцем в Индии за тридцать лет до итальянца Васко да Гамы!
Но как русского удивляло, что все здесь черны и мужи, и жёны так и местные жители просто не могли опомниться от удивления, впервые увидев белого человека. Ходили за ним толпой разглядывали
Это потом историки выяснят, что Афанасий Никитин оказался одним из первых, если не самым первым европейцем в Индии за тридцать лет до итальянца Васко да Гамы!
Многоликой оказалась Индия разглядел Афанасий, что здесь разные племена, с разными обычаями. Но контраст дворцов и хижин поражал везде. И родимую рожь растить оказалось куда легче, чем здешний рис по колено в воде под беспощадным солнцем да целый день внаклонку! Народ выживает, как может, а не может так и не выживает. И разве это трудно понять лишь потому, что молятся здесь другим богам?
А вот разбогатеть так и не получилось есть такие люди, которым деньги не даются
Последние строчки дневника о тоске по родине: «Нет на свете земли, подобной ей!»
Это ещё не о России о Руси. Небольшой, лишь совсем недавно объединённой под властью Москвы, и всё ещё платившей дань Орде.
Но патриотизм прямо имперский. И задолго до Никитина Русь мыслилась, как страна, которая может быть только великой или никакой.
Это тогда, когда ещё не было на карте ни Германии (на её сегодняшней территории было до 200 «государств»), ни Франции (были «Бургундия Нормандия Пикардия), ни Италии (были Генуэзская республика, Неаполь, Флоренция) Но Русь была Русью и в тринадцатом веке! Можно ли в этом усомниться, читая чудом сохранившуюся страницу из не дошедшей до нас рукописи «Слово о погибели Русской земли»:
«О, светло светлая и украсно украшенная земля Русская! Многими красотами дивишь ты: озерами многими, дивишь ты, реками и источниками местночтимыми, горами крутыми, холмами высокими, дубравами частыми, полями дивными, зверьми различными, птицами бесчисленными, городами великими, селами дивными, боярами честными, вельможами многими, всего ты исполнена, земля Русская!»
А «погибель» это Батыево нашествие. Сколько же было таких погибелей и воскресений! О многих победах и поражениях знаем лишь благодаря былинам и легендам, проверить которые почти невозможно: письменная история у нас гораздо короче, чем нам бы хотелось.
И не бравурные фанфары, а горечь поражения и мужество жить дальше, для будущих побед в поэме, ставшей символом и едва ли не синонимом понятия «древнерусской литературы».
Слово о полку Игореве
Не так уж мало книг вызывают споры: когда они написаны и кем? Случается, что автор не датирует своё произведение, подпишет псевдонимом, а книга окажется шедевром вот и возможность для потомков ломать копья и защищать диссертации.
Но только одна книга в нашей литературе породила целую исследовательскую библиотеку, порождённую попытками ответить на вопрос: в каком веке она написана? В XII, XVI или XVIII?! Это «Слово о полку Игореве» поэма о неудачном походе на половцев Игоря, князя Новгород-Северского.
XVIII столетие век рождения новой России. Русский век. А когда страна на таком подъёме, неизбежно возникает интерес к собственной истории. Но российскую историю ещё только предстояло написать, воскресить из забвения, собрав по крупицам летописи, существующие, как правило, в единственном экземпляре. В монастырях на огромном пространстве от Смоленска до Байкала.
Первым занялся этой титанической работой академик Готфрид Вильгельм Миллер добрался с экспедицией до Якутии. И не уставал поражаться, в каком жалком состоянии монастырские книгохранилища: в подвалах, заливаемых водой, в комнатах без стёкол в окнах Старинные фолианты хранили словно бы по привычке, не предполагая, что «хлам веков» может ещё кому-то пригодиться. Ужасная сохранность книг это ещё полбеды: пергамент долговечен. Хуже всего то, что из книг нередко вырывали листы, счищали написанное и бесценные страницы превращались в хозяйственные записи.
Но теперь русская старина заинтересовала многих и многих: в монастыри ринулись любители. Коллекционеры. Украсить домашнюю библиотеку старинной летописью это стало модно и престижно. Поскольку их всё-таки читали, это лучшая мода на свете. Но случалось, что половина рукописи окажется у одного коллекционера, половина у другого!
Указ Екатерины Второй от 1791 года «О собирании из монастырских архивов и библиотек всех древних летописей и других до истории касающихся сочинений» положил конец этой любительской археологии. Теперь все монастырские рукописи должны были поступать в Москву, в Центральный архив. В распоряжение графа Алексея Ивановича Мусина Пушкина, страстного собирателя старины и крупнейшего специалиста. Именно ему удалось «откопать» Лаврентьевскую летопись Нестора, один из списков «Русской правды», «Поучение» Владимира Мономаха