"Как меня достала эта работа, подумал Зельц, выходя из комнаты. Слава богу, на сегодня все закончилось, а послезавтра еще и выходной. Кстати, и зарплату завтра дадут. Точно! Зельц заулыбался. Надо будет это дело отметить! Не, более-менее, все нормально, прорвемся. Да и вообще, по сравнению с теми героями Рейха, которые в русских болотах кладут свои руки, ноги, и прочие драгоценные органы на алтарь Священной Войны, я вполне неплохо устроился. Можно даже сказать, что мне сильно повезло!"
До позднего вечера Зельц сидел в кабинете вместе с другими стенографистами, готовя стенограму обеденной речи Гитлера. Наконец, закончив свой тяжкий труд, Зельц в приподнятом настроении покинул стены нелюбимой рейхсканцелярии, сел на восьмой трамвай и доехал до Гутшмидтштрассе. От остановки Зельц пошел через парк. Он терпеть не мог эту пустынную аллею, посыпанную серым гравием, с голыми шипастыми кустами по сторонам, но по улице пришлось бы идти на пятнадцать минут дольше. В этом парке даже днем редко можно было кого-нибудь встретить, а ночью тут вообще никто не появлялся. Луна на небе светила, как громадная равнодушная бледная рожа, голые деревья выставили свои черные склизкие ветки. Вдалеке шумели машины, но в парке было очень тихо и страшно.
Вдруг Зельц услышал сзади себя шаги. Он обернулся и увидел в ста метрах какой-то черный силуэт, кажется, мужской. На всякий случай он пошел быстрее, и тут же шаги ускорились. Зельц побежал, быстро, как только мог, но тот, кто был сзади, тоже перешел на бег, кто-то большой и страшный, он приближался, из-под ног его летел гравий, он шумно дышал, он был все ближе, ближе
О Боже! судорожно крикнул Зельц.
Он бежал, уворачиваясь от острых, колючих веток, холодный воздух резал ему горло, в бок словно вонзили шило, под печень, почки или что там есть.
Спасите, заорал Зельц, спотыкаясь, спасите!
Он пробежал еще два шага, падая и пытаясь удержать равновесие, но все-таки не удержался и упал вперед. Колени и локти обожгло гравием, очки отлетели на камни. Зельц быстро перевернулся на спину, выставив вперед руки, чтобы защититься, спрятаться, сделать хоть что-нибудь против того, кто бежал за ним. А этот кто-то уже понял, что Зельцу не уйти, и он перешел на шаг: спокойный, неспешный ужасный шаг.
Нет! крикнул Зельц отчаянно. Не надо!
Темный силуэт надвинулся, заслонив свет луны, и в мрачной тишине ночного парка зазвучал угрожающий голос:
Меня зовут Александр Шнайдер.
Шнайдер + Бауэр = любовь
Полковник СС Александр Шнайдер был сверхчеловеком. Он цитировал страницами Ницше и "Майн Кампф", выиграл в тридцать девятом году чемпионат Берлина по теннису, его переводами Апулея зачитывалась вся канцелярия.Успехи Шнайдера в йоге потрясали: когда он сидел в лотосе, казалось, что сам Будда сошел с небес. После покорения Франции Шнайдер на свое сорокалетие поднялся на Момблан, где нарисовал картину "Утро в горах". Геббельс повесил потом это полотно у себя в гостиной на почетном месте. На каждой вечеринке герр Шнайдер пил, шутил и танцевал за пятерых, и дамы были в восторге от голубоглазого красавца, а на следующее утро полковник был свеж, бодр и готов к новым подвигам во имя Рейха. А уж когда на своем последнем дне рождения Шелленберга он сел за рояль и взял первые аккорды "Песни немцев", все прослезились, ведь не было в тот момент на свете человека чудесней, чем полковник Александр Шнайдер.
Так же, как и другой, самый главный сверхчеловек, герр Шнайдер не был женат, но сегодня утром у него появилась подружка, фрау Бауэр. Она была среднего роста, слегка полновата, и с очень здоровым цветом лица. Два года назад ее супруг, слесарь шестого разряда Стефан Бауэр, скончался от гнойного аппендицита, но с деньгами после его смерти, слава богу, проблем не возникло. Ее сын Генрих Бауэр, который работал инженером-технологом на Сименсе, перечислял ей треть зарплаты, а когда его призвали на фронт, государство начало выплачивать ей маленькую пенсию. Фрау Бауэр уважали все соседи: она была женщина консервативная, всегда очень аккуратно одетая, с развитым чувством собственного достоинства.
Что могло связать полковника СС и вдову слесаря, сверхчеловека и обычную женщину, любимца муз и простую домохозяйку? Только одна вещь была способна сблизить их: близкое соседство. Шнайдер жил на пятом этаже, а фрау Бауэр на четвертом; долгие годы они кивали друг другу в подъезде, иногда говорили коротко о погоде или об отпуске, пока, наконец, не договорились встретиться у фрау Бауэр в воскресенье, чтобы выпить по кружечке чая и съесть по кусочку творожного пирога.
И вот, сегодня, в воскресенье, когда на дворе стояла нежная молодая весна, воспетая лучшими немецкими поэтами, герр Шнайдер пришел в парадном мундире, с милым букетиком хризантем в руках. Он был галантен и настойчив, умен, весел и обворожителен, этот знаток сердец и душ герр Шнайдер. А после второй чашки чая, когда милая беседа, казалось, уже подходила к концу, поскольку было уже близко к половине одиннадцатого, то есть самое приличное время завершить завтрак, да и просто еще масса дел была у фрау Бауэр: постирать, приготовить обед, поесть, погладить, помыть еще раз полы, починить очки, написать открытку сыну на фронт, заштопать блузку, помолиться и лечь спать, так что дел, как видите, была масса и уже пора было бы, действительно, закругляться герру полковнику, но вдруг вместо нескольких теплых прощальных слов герр полковник Шнайдер заявил, что ему очень нравится здесь быть, он бы хотел остаться здесь навсегда, и, мало того, он совершенно уверен, что фрау Бауэр тоже хочется этого.
Что? фрау Бауэр удивленно подняла брови.
Признайтесь себе, герр Шнайдер взял ее руку в свою, вы страстно желаете этого.
Не слишком ли вы самоуверены, герр Шнайдер? фрау Бауэр решительно отняла руку. Ее карие глаза гневно сверлили полковника. Кто дал вам право так обращаться ко мне?
А почему мне не быть уверенным в себе? сказал Шнайдер, откровенно (даже, пожалуй, вызывающе) ответив на ее взгляд. Что-то не так?
Вдова немного смутилась.
Прошу меня извинить, сказала она, но все-таки я настаиваю на ответе на мой вопрос, почему вы так уверены?
Шнайдер развел руками.
Правду сказать, я не понимаю вашего вопроса, сказал он. Что вы хотите знать?
Мне казалось, что я спросила вас очень ясно. Почему вы так уверены в себе?
А что вы имеете в виду под уверенностью в себе? переспросил герр Шнайдер, желая выиграть несколько секунд.
Вдова недоуменно посмотрела на него.
Хотя нет, я знаю, что вы имеете в виду. Знаю, кивнул Шнайдер. Под уверенностью вы подозреваете нахальство, не правда ли? Это же ужасное нахальство заявить уважаемой женщине, что мне хочется остаться с ней навсегда. Но вы знаете, это не нахальство. Это судьба! Мы хорошо понимаем друг друга, мы знаем оба, что могли бы стать счастливы друг с другом.
Фрау Бауэр встала, желая показать, что разговор окончен. Полковник Шнайдер поставил чашку на стол и тоже встал. Скользящим шагом он приблизился к фрау Бауэр и снова взял ее за руку.
Я думаю, что я говорю с вами так убежденно не потому, что я так уверен в себе, в своей неотразимости или какой-то особенной красоте. Я говорю так твердо потому, что мои слова про счастье это правда, и я в него верю. То есть, речь идет не обо мне, а о моей вере. Ведь согласитесь: если человек верит в то, что говорит, это чувствуется, и это является самым веским аргументом, который не могут перевесить ни сомнения, ни статистика, ни стеснительность. Моей веры больше, чем горчичное зерно, так что я могу ею двигать горы и останавливать реки.
Что?
Прошу прощения, это цитата. Вы знаете, я в юности довольно много читал, обо многом думал, и какие-то вещи постоянно всплывают в голове, когда я говорю с вами. Благодаря вам я возвращаюсь к словам, которые я уже давно забыл.
Сложно сказать, насколько я польщена.
Не стоит говорить в данный момент, мы можем заняться чем-нибудь куда более важным.
Что, что, что? Что вы делаете?..
Но Шнайдер уже увлек фрау Бауэр в альков, где предался с ней неге и безудержному сексу. И при этом они издавали крики. Вопли. Страшные жуткие вопли. Такие, что соседи едва не сошли с ума от зависти и злобы. Ведь перекрытия были фанерные, и гулкое биение кровати о стену отдавалось церковным колоколом в голове фрау Шульц на нижнем этаже. Казалось ей, что мозг ее взрывается и выплескивается из головы от этих глухих ударов, ужасный, непереносимых ударов. Невозможно это, решила она, чтобы какие-то люди устраивали гром и стук по субботам, когда отдыхают люди и желают для себя покоя.
После особо мощного удара сверху фрау Шульц направилась выяснять отношения. Она позвонила и что же увидела перед собой она, дочка Бисмарка и внучка Лютера? Она узрела скрещенные кости и череп на фуражке, молнию на петлицах, она испугалась черного мундира, она отшатнулась от вороненого блеска пистолета.
Что вы хотели? спросил ее строго Шнайдер.
Я, я фрау Шульц растерянно огляделась, ища гневного демона, который принес ее сюда на своих крыльях. Но его не было, он убежал вниз по лестнице и бросился вон из подъезда, под слякоть вечно серого неба.