Рукопись не могла бы появится, а книга не была бы издана без исключительной поддержки моей жены Елены Святской, взявшей на себя также труд строгого читателя и корректора, без замечательной работы Дмитрия и Екатерины Фурман по компьютерной верстке текста и дизайну обложки. Им в этом важном деле помогла примерным поведением и учебой, и, конечно, здравыми советами Лиза Фурман. Всем им моя искренняя благодарность.
Ответственным за все ошибки, неточности и упущения, обнаруженные в книге, конечно, является ее автор.
***
На лицевой стороне обложки:
Вверху:
Иерусалим, вид с горы Скопус, фото ок. 1895 года.
Источник: https://www.flickr.com/photos/trialsanderrors/2884957719/
Внизу:
Одна из кумранских пещер у Мертвого моря в Израиле.
В этих пещерах в 194756 гг. были обнаружены сотни свитков с древними библейскими и иными текстами из «библиотеки» одной из мессианских еврейских общин II I вв. до н.э., спрятанные накануне Иудейской войны 6670 гг. н.э.
Источник: https://www.google.com/search?q=Qumran-Dead-Sea-Scrolls-Cav
Введение
Альтруистический импульс сострадания и поддержки бедных и обездоленных в обществах с далеко зашедшим социальным неравенством, особенно ярко выразился в благотворительности древних евреев. Таково мнение авторов «Энциклопедии истории идей», изданной в Нью-Йорке в конце прошлого, двадцатого, века.
Они отмечают, что иудаизм превратил благотворительность в центральную и беспрекословную обязанность каждого верующего, идентифицировав ее со справедливостью. И что этот подход находится в заметном контрасте с необязательностью, или рекомендательным характером помощи бедным в большинстве древних религиозных и этических систем, а также с передачей ответственности за них государству в греко-римской цивилизации6
Столетием раньше энциклопедия «Британика» в статье о благотворительности, подготовленной лордом Чарльзом С. Локом (Сharles S. Loch), известным деятелем британской филантропии конца 19-го века, отмечала, что евреи, начиная с древних времен, занесли в эту сферу, опираясь на моральную природу своего единого Бога, жар «этической лихорадки». Эта страсть к справедливости и честности пылающее моральное и духовное усердие, пронизывающее все стороны их жизни вышла за границы их мира и проникла в христианство и магометанство.
Эфраим Фриш (Ephraim Frish), цитируя в своем капитальном очерке истории еврейской филантропии (1924) столь примечательную оценку деятеля христианской филантропии, отмечает, что эта этическая страстность с ее заразительной теплотой, поднимает благотворительность евреев выше уровня обыденной нужды в помощи. И тем самым удерживает ее от того, чтобы погрязнуть в рутине повседневности и принудительности7. Именно того недостатка, который ей часто ставят в упрек исследователи и практические деятели христианской благотворительности.
Между тем многие из них, как считает Фрэнк Лоувенберг, упускают или недооценивают роль иудейской традиции в формировании христианской и, следовательно, всей западной филантропии особенно в сравнении с ее греко-римским вариантом8. Стремясь объяснить эту односторонность, Лоувенберг отмечает наличие большого числа работ о благотворительности и филантропии в греко-римском мире и сетует на почти полное отсутствие подобных работ, относящихся к древней Иудее и еврейской диаспоре той эпохи.
Вот, по его мнению, объективные тому причины9.
Во-первых, раннее христианство, родившееся и развившееся, как известно, в иудейской среде, после разрыва по инициативе апостола Павла с иудаизмом, переключило свой интерес с еврейского на греко-римский мир идей, отказавшись от большей части идей и обычаев иудейского канона.
Во-вторых, иудаизм известен, прежде всего, как религия, базирующаяся на священных текстах Библии (Танаха), прежде всего Пятикнижия (Торы), в которых записаны главные заповеди, относящиеся к еврейской благотворительности, ее нормам и учреждениям. Многие ученые, включая исследователей общей истории филантропии, безосновательно полагают, что за более чем тысячелетие после создания древнейших текстов Торы и вплоть до возникновения христианства в 1 веке н.э., в этих текстах, их толковании и применении не произошло никаких изменений, что весьма далеко от истины. Поэтому в их работах, как правило, цитируются лишь библейские заповеди относительно помощи бедным, вдовам и сиротам, но не приводится информация о том, как существенно изменилась, отвечая на драматические перемены в истории еврейского народа, концепция и практика его социальной помощи в последующие века.
В-третьих, послебиблейские иудейские первоисточники, особенно литература, создававшаяся в талмудическую эпоху (14 вв. н.э.), оказались недоступными для большинства исследователей, не являющихся специалистами в этой сложной и весьма специфичной области. Хотя сами специалисты по Талмуду пишут о ненадежности его книг как исторических источников (его авторы были заняты, главным образом, вопросами религии, права и ритуала), они являются единственным и весьма ценным источником эволюции еврейской благотворительности в христианскую эпоху, требующим, однако, умелого использования10.
Стоит также указать, замечает Лоувенберг, что для большинства социальных работников, особенно в англоязычных странах, история западной филантропии начинается с Закона о бедных Елизаветы I (1601 г.), хотя эти акты лишь кодифицировали существующую практику или слегка изменили ранее в течение многих веков действовавшее законодательство. Немногие из этих специалистов, не говоря уже о широкой публике, информированы о том, что уже ранняя христианская церковь (с I века н.э.) систематически и по-другому, чем греки и римляне, занималась поддержкой бедных и обездоленных. И лишь некоторые имеют представление о том, что происходило в сфере социальной помощи и благотворительности в древней Иудее и еврейской диаспоре до возникновения христианства.
Между тем бедность, как известно, сопровождает человечество с древнейших времен вплоть до наших дней. Она имеет место и в странах постиндустриального общества, которое также не в состоянии полностью с ней справиться и которое, в дополнение к обширным социальным программам, по-прежнему нуждается в развитых системах благотворительности и филантропии.
Тем более в них нуждались древние общества, особенно еврейское, учитывая его драматическую судьбу на протяжении тысячелетий. Еврейская община, ее лидеры и мудрецы, неизбежно должны были, опираясь на библейские заповеди, выработать и развить определенные нормы и законы о поддержке бедных и обездоленных, создавать и обновлять структуры и организации, осуществляющие эту поддержку.
Поэтому, заключает Лоувенберг, богатый опыт меняющейся еврейской благотворительности в талмудическую эпоху, начавшуюся в I в. н.э., когда шло становление христианской благотворительности, наверняка использовался последней, и эта тема заслуживает специального исследования11.
Свой вклад в разделение христианской и иудейской концепций и практики благотворительности вносят также исследователи и практические деятели с еврейской стороны, стремясь подчеркнуть особую роль иудаизма и его священных книг в длительной и сложной эволюции еврейской традиции поддержки бедных и всей общины.
Их задача сейчас, как и в прошедшие века, заключается в том, чтобы отстоять независимость еврейской общины, уберечь внутренние ресурсы ее благотворительности и поддержку доноров от неубывающей угрозы их ассимиляции в господствующем христианском обществе.
О различии двух подходов к социальной помощи настойчиво пишут и говорят проповедники, комментаторы и популяризаторы еврейской Библии, когда они убеждают своих еврейских читателей и слушателей жертвовать для неимущих и всей общины. Но по еврейскому, а не христианскому обычаю.
Детальные разъяснения принципиальных отличий двух концепций благотворительности предлагаются, например, в работах таких известных исследователей социальной этики иудаизма как Ноам Цион (Noam Zion), Джозеф Телушкин (Joseph Telushkin), Джил Джэкобс (Jill Jacobs)12.
Д. Джэкобс в книге «Не должно быть бедных среди нас: продвигая социальную справедливость через еврейский закон и традиции» (2009) отмечает, что противопоставление еврейского понятия tzedakah (цдака) и христианской концепции charity (любовь-милосердие) издавна имеет широкое распространение. Если последний термин, происходя из латинского caritas, означает пожертвование, сделанное исходя из сочувствия-сострадания, то согласно первому человек жертвует, основываясь на праведности-справедливости. Если в случае charity руководящим мотивом пожертвования является душевный порыв милосердия, диктуемый христианской верой, то в случае tzedakah даритель, проявляя заботу о ближнем и общине, исполняет долг-обязанность, установленную еврейским Законом.
Ноам Цион, проводя в своей монументальной трехтомной монографии сравнительный анализ иудейской концепции благотворительности с древних времен до наших дней, уделил особое внимание ее отличию от христианского канона. Характерно название главы, специально посвященной этой теме: «Милосердие Павла против цдаки Маймонида: доброжелательный жертвователь или послушный долгу донор?» В ней Цион сопоставляет два подхода к благотворительности как они сформулированы у апостола Павла в его «Послании к Галатам» (1 век н.э.) и у еврейского философа и законоучителя Маймонида (11351204) в его капитальном кодексе еврейского права «Мишне Тора» (Повторение Закона)13.