Только в одной Москве, по некоторым оценкам более 2-х миллионов собак и 800 тысяч охранников. Во всяком случае, этих сторожей наличной системы ограничений в десятки и сотни раз больше, чем разумных, интеллигентных людей, которым потенциально интересна эта книга. К сожалению, в современной РФ уже сформировалась мощная прослойка сторонников «собако-охранительного образа жизни и мышления», стерегущих, как это и принято в либеральном государстве ночном стороже духовного сна своих граждан, самих себя от самих себя. Конечно, именно собаки и охранники, а не книги и духовные учителя, лучшие друзья духовно, интеллектуально и социально спящих существ. Уже и памятник поставили собаке верховного охранника, видимо, в противовес американской «Статуе Свободы». Понятно, что свобода для спящих и неразумных (в том числе и в США) злейший враг, потому что из-за своей неразумности и невежества они не могут различить полезного и вредного, доброго и злого, а потому в условиях свободного выбора неизбежно ошибаются. А то ещё и других соблазнят своей ошибкой, как овца, сдуру зашедшая в море и утопившая в результате половину стада, последовавшую по стадному инстинкту вслед за ней (реальный случай из жизни). Для подобной публики «конура» социальных ограничений ближе и родней любой свободы. Отсюда возникает неразумный консерватизм, как стремление сохранять всё привычное, без различения и понимания его полезности или вредности, не видящий, что в природе никаких консервов нет. Снятие социальных ограничений воспринимается как разрушение привычной «конуры» или консервной банки. Поэтому знание системы социальных ограничений, как потенциальный источник сомнения в их истинности и желания от них избавиться для подобной публики совершенно не уместно. Отсюда и «непопулярность» авторской работы, которая, есть, по сути, диагноз наличного состояния общества, уровня его сна, «свободофобии» и социальной ограниченности. Кстати, по некоторым данным до 40% россиян страдает психическими расстройствами разной тяжести, из них около четверти тяжелыми, в том числе разными фобиями, паниками, маниями и т. п3. Не отсюда ли «свободофобия» и подсознательная тяга к жесткому внешнему контролю своего поведения?
Естественно, что авторская монография не стала, как об этом написано в Заключении (и настоящего издания) методологической основой и базисом для более конкретных исследований социальных ограничений в разных сферах. Маргинализация, замалчивание и несправедливая критика такова участь подавляющего большинства подобных новаторских работ. Рыночная стихия не исправляет этой ситуации популярно и раскупаемо не новое, а привычное, то чему учили ранее в массовом порядке. Да и прибыль автора обычно не более 10% от розничной цены издания. Чаще всего обыватель ищет в книге не новое знание, а лишь подтверждение своих уже устоявшихся мнений, возможно с незначительными коррективами. Извлекать полезную информацию из книг тоже способны далеко не все. Ещё меньше тех, кто может её практически использовать. Для многих книга своего рода «опиум для интеллектуала», способ «улететь» в фантазии от наличного проблемного мира, а не инструмент изменения собственной жизни: отсюда бум «фэнтази», детективов и т. п. литературы. Недалекий читатель даже не задумывается, кто, зачем и почему создает и продвигает в массы подобные жанры и к каким социальным результатам это приводит. Автору ещё повезло, что удалось защитить докторскую диссертацию по этой теме в 2007г., когда цензуры в РФ было меньше, чем сегодня. Хотя при обращении к одному «научному консультанту» ему и предложили выкинуть эту книгу (в редакции 2006г.) в помойку и заплатить этим жуликам 5 тыс. долларов за написание другой работы
В итоге, коллективный «город Глупов» (М. Е. Салтыков-Щедрин) действует как «терминатор эго» талантливых и гениальных индивидов. Затравив (или маргинализировав) очередного гения или таланта, он после его смерти нередко начинает его превозносить (программа И. Христа), игнорируя общественный ущерб от недополученных от затравленного гения произведений или прочих благ. Исус Христос, А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. В. Гоголь, С. Есенин свой вклад в общечеловеческую культуру внесли. А какой вклад в культуру внес Дантес или убившие Есенина уголовники-психопаты (назовем вещи своими именами) из советских «собакоохранных» структур? Никакой. А что изменилось с тех пор? По-сути ничего! И автор получил свою долю гонений за свои публикации и выступления против некачественных диссертаций. Хотя он не нуждается ни в подавлении «стадом» и бездарями своего «эго», ни в роли «козла отпущения» и «мученика за правду» в ущерб общественным интересам по её распространению. И не является адептом и сторонником «терпилоидославия», верующим в спасительную силу любых социальных ограничений. Никаких существенных мер по защите талантливых людей от гонений со стороны бездарей и охранки общество не предпринимает. Это говорит о том, что оно, особенно на уровне коллективного подсознания, живет в парадигме дикарей, приносящих в жертву своим инфернальным «богам» лучших овец из стада и лучших людей из общества. Вопреки той пользе для генофонда или культуры, которую они могли бы принести, что свидетельствует о неразумности такого общества. Зато так сохраняется и поддерживается общественная стабильность, консервируется наличная система ограничений, тормозится общественный прогресс. Перефразируя В. В. Маяковского, оно живет под лозунгом: «Граничь всегда, дави везде, до дней последних донца. Ограничения во всём вот лозунг Антисолнца!». Всё это мы говорим здесь для того, чтобы читателю было предельно ясно, что первой и главной жертвой негативных социальных ограничений являются наиболее талантливые, одаренные и потенциально продуктивные люди. И автор написал бы и по количеству и по качеству гораздо больше работ, если бы не наличная система социальных ограничений. Например, в системе РИНЦ (май 2018г.) учтено всего лишь примерно 25% его научных публикаций. Так система искусственно превращает нас в дураков. Именно по этой причине ему и недосуг было заниматься дальнейшим развитием этих исследований. Гораздо важнее, на взгляд автора, заняться решением проблемы снятия негативных социальных ограничений, расширения и роста социальной и сверхсоциальной свободы. На этой оптимистичной волне мы и завершим наше пояснение к монографии.
Введение
Процессы, происходящие в современном обществе, делают актуальными проблемы взаимодействия личности (души, духа) и общества, индивидуальных и общественных интересов, прав и свобод человека и гражданина, меры его ответственности, зрелости, способности реализовать свои права и свободы без ущерба для других людей и социума в целом. Возникают естественные вопросы о пределах этих прав и свобод, о возможности их практической, а не декларативной реализации, как впрочем, и об их реальном наличии и адекватности внутренним запросам личности.
Так возникает вопрос о социальных ограничениях. С одной стороны, это что-то знакомое, интуитивно и подсознательно ясное, само собой разумеющееся, то, с чем все мы сталкиваемся на каждом шагу своей социальной жизни, не задавая себе вопроса: что же это такое на самом деле, каково их содержание, структура, функции, результаты? Зачем вообще эти ограничения нужны, откуда и почему они появились, кто и кого ими ограничивает? Казалось бы, исследуй эту проблему сколько хочешь, бери культуру, или её фрагменты право, мораль, язык, определяющие, что можно, а что нельзя говорить и делать, а значит и задающие какие-то социальные границы, ограниченияТак возникает вопрос о социальных ограничениях4. Точнее, они есть, но все как бы о чём-то другом, не о том, не о социальных ограничениях. С. Г. Кара-Мурза писал: «В мышлении интеллигенции произошел тяжелый методологический провал, связанный со сдвигом от реалистичного сознания к аутистическому. Категория ограничений была почти полностью устранена из рассмотрения» (191а, с.224). «Никаких размышлений о структуре несвободы, о её фундаментальных и вторичных элементах не было» (191, с.407). Возможно, подобная ситуация есть следствие бессознательного западничества сознания интеллигенции, так как в западной культуре ограничения воспринимаются как наказание, в отличие от восточной культуры, подчёркивающей важность самоограничения в религиозных целях. Но непонимание несвободы её серьёзно усиливает, ибо незаметность ограничивающих факторов препятствует их преодолению и ликвидации: проблему, которой нет, не нужно решать. Так возникает вопрос о социальных ограничениях кое для кого желательной, так как чем глупее существо, тем опаснее для него свобода. Это хорошо видно и в природе, где более примитивные организмы имеют меньшую степень свободы. Заметил это и народ в пословице «заставь дурака Богу молиться (не указав, как конкретно это надо делать, то есть, дав ему свободу), он и лоб разобьет». Соответственно, у деградирующего, глупеющего существа начинает проявляться свободофобия и развиваться ограничительные поведенческие программы.
О чём же у нас предпочитают писать, имплицитно подразумевая социальные ограничения? Например, в 1990-е гг. у нас было написано очень много исследований о тоталитаризме, о преследовании там инакомыслящих, подавлении свобод, лишении прав, беззакониях. Вроде бы ясно, если где-то тоталитаризм значит свободы, социальной, по крайней мере, там нет, значит много социальных ограничений. А если либерализм, «свободный рынок», то значит, социальных ограничений мало, или их может быть, совсем нет? Почему же тогда Н. Луман считает, что там, где применяется насилие, власть исчезает? Может быть в тоталитарных, репрессивных режимах нет власти, которая может кого-то ограничивать и подавлять? Или может быть дело здесь в другом, и надо просто поменять ракурс видения проблемы и вести речь не о «демократии», «либерализме», «тоталитаризме», а разбирать содержание, структуру и функции социальных ограничений (и свобод) в каждом конкретном случае, сравнивая их? Однако, об этом сторонники тех или иных социальных проектов, идеологий, программ, религий, концепций и реформ предпочитают умалчивать. Обычно они или манят нас обещаниями свободы и светлого будущего, или просто говорят «так надо», «иного не дано», «таков магистральный путь развития цивилизации» или (и) законы «свободного рынка» (смены общественно-экономических формаций). надо просто поменять ракурс видения проблемы и вести речь не о «демократии», «либерализме», «тоталитаризме», а разбирать содержание, структуру и функции социальных ограничений (и свобод) в каждом конкретном случае, сравнивая их? Например, каковы изменения в структуре социальных ограничений у идущих по «магистральному пути развития цивилизации»? Об этом обычно ничего не говорят, и не случайно: ясное знание содержания и структуры социальных ограничений, претерпевающих изменения в результате реализации любого социального проекта даёт возможность объективного понимания, оценки и прогноза его «поведения», его целей и сути, лишает возможностей манипуляции сознанием, позволяет сделать осознанный выбор и занять чёткую позицию, что создателям социальных ограничений обычно не нужно.