Я крестнику пирожков дать хочу!
Не подходи, это враги советской власти!
Что ты, какие враги, это же мой крестник!
Тогда парень нацелился на нее ружьем, грубо оттолкнул стволом винтовки. Она заплакала:
За что ты меня, Иван?!
Свой, деревенский, русский человек, а дали ему ружье и он меня, мальчишку, уже считает врагом советской власти. Вот такие мы грешные люди. Я этого никогда не забуду. Тогда, конечно, я не мог этого понимать, откуда все взялось, почему соседский парнишка 14-летний Гурька изо всех сил дал мне подзатыльник, когда я побежал к крестной: и по шее меня бил, и по боку, и пинком, и кулаком, и матерком!.. Я заревел. Подумал: почему люди, которых я хорошо знаю, вдруг зверями сделались?
Потом этого Гурьку на фронте убили. А много лет спустя, в 1976 году, когда я уже стал священником, увидел я его во сне. Будто идет прямо в землю огромная труба, а он держится за кромки этой трубы вот-вот сорвется. Увидел меня закричал:
Ты меня знаешь, я Гурька Пукин, спаси меня!
Я взял его за руку, вытащил, поставил на землю. Заплакал он от радости, начал мне кланяться:
Дай Бог тебе вечного здоровья!
Проснулся я и подумал: «Господи, прости его». Это душа его молитвы просила. Пошел на службу, помянул, частичку вынул. Господи, прости нас, глупых! Мы же глупые. Это не жизнь, это травля жизни. Издевательство над самим собою и над другими. Господи, прости. Он же пацан был, 14 лет ему. Я помолился о нем, как мог. На следующую ночь снова увидел его во сне. Будто иду я, читаю Евангелие, а сзади идет он, Гурька. Опять кланяется и говорит:
Спасибо тебе, дай Бог тебе вечного здоровья!
«Счастливые вы, что у вас все отобрали»
Многое из этого, что случилось при раскулачивании, предсказала односельчанам прозорливая девица монахиня Надежда.
Удивительна история ее жизни. Она с семилетнего возраста не стала вкушать мясное и молочное, питалась только постной пищей, готовя себя к монашеству. Отец ее всю жизнь был старостой в нашем Казанском храме, мамочка стряпала, убиралась в церкви. Когда Надежда выросла, за нее сватались два купеческих сына ни за кого не пошла.
До свидания! вот и весь разговор.
Был в ее жизни случай, когда она обмирала, трое суток ее душа была на Небе. Рассказывала она потом, как Царица Небесная ее трое суток по мытарствам водила. И когда очнулась Надежда, то весь девичий наряд раздала по бедным и стала ходить в льняной одежде. Все до ниточки было у нее льняное даже ленточки в Евангелии.
Она каждый день вычитывала полную Псалтирь и одного Евангелиста. А потом шла на работу. Дров себе навозит на тележке, сеяла сама. А когда землю отобрали, она колосков наберет, на мельницу зимой свозит и живет этим. При этом она никогда ничем не болела.
Эта монахиня Надежда многим предсказала будущее вплоть до сегодняшнего времени. Я сам свидетель тому, что задолго до «перестройки» она говорила, что у людей будут «большие» деньги, мою жизнь наперед видела.
Ей и было открыто, кто не пойдет в коммуну, кто претерпит за это. В 28-м году, незадолго до раскулачивания, подойдет вечером к двери какого-нибудь дома и тихонько, чтобы не слышали дети, говорит:
Молодцы вы, что в коммуну не пойдете. Но вас из дома выгонят, отберут землю, скот, все ценности и сошлют в ссылку.
А что такое коммуна тогда никто и не знал, узнали после. И кого она известила тех и сослали в ссылку, а к кому не подошла те пошли в коммуну. Вот какое знание ей было дано от Бога. А когда стали ссылать земляков, она утешала их:
Вы не плачьте вы счастливые.
Представляете, какое счастье? Землю отобрали, скот отобрали, из дома выгнали, одежду самую лучшую отобрали. И это называется счастливые?
А вот когда Страшный Суд будет это вам зачтется. Вы будете оправданы не за то, что вы богатые, а за то, что вас сослали за Христа, что вы за веру страдали, терпеливо терпели.
Даже адреса назвала, кого куда сошлют, сказала, что всего там много будет полно дичи, рыбы, ягод, грибов. Лес и поля свободные.
Действительно, монахиня Надежда оказалась права. Так и случилось. В тайге, куда нас сослали, девать некуда было рыбы, ягод, грибов, кедровых орехов.
Сначала, правда, очень тяжко пришлось. Люди в дороге сильно пострадали больше чем полмесяца добирались до глухих лесов Томской области, куда нас определили жить. Вышли все продукты. Да к тому ж все у нас отобрали не было ни мыла, ни соли, ни гвоздей, ни топора, ни лопаты, ни пилы. Ничего не было. Даже спичек не было все выжгли в дороге.
Привезли нас в глухую тайгу, милиционеры показывают на нее:
Вот ваша деревня!
Какой тут вой поднялся! Все женщины и дети закричали в голос:
А-а-а! За что?!
Замолчать! Враги советской власти!
И все такое. Страшно говорить. Умирать нас привезли. Одна надежда на Бога. Да на свои руки. И дал Господь силы
Спать легли прямо на земле. Комаров туча. Костры горят. Утром рано лоси пришли на костры. Стоят, нюхают: что это за новоселы? Кедровые шишки лежат на земле, медведи подходят, выбирают орехи из шишек но нас ни один медведь не тронул.
Потом огляделись: леса-то сколько, да бесплатно все! Вода чистейшая. Приободрились немного.
Ну, а затем пошла работа. Начали строить. Сделали общий барак на пять семей. Дядя Миша Панин стал нашим опекуном, ведь я еще мал был вот он и помогал. Там, в тайге, все работали от мала до велика. Мужчины лес корчевали, а мы, дети (даже двухлетние), палочки бросали в костры и сучки жгли. Спичек не было так мы днем и ночью держали костры. Зимой и летом. На сотни километров кругом одна тайга. Среди тайги и появилась наша деревня Макарьевка. С нуля ее построили.
Мыслимо ли это, ни копейки у людей не было, никакой пенсии никто не получал, не было ни соли, ни мыла, ни инструментов ничего. А строили. Продуктов не было варили травы, все, в том числе и дети, питались травой. И здоровы были, не болели. Все навыки, приобретенные во время тех скорбей, очень мне пригодились позднее, когда я на фронте в блокаду попал. А я уже к тому времени прошел «курс выживания»
Это была явная милость Божия, что мы выжили, несмотря ни на что. Хотя должны были погибнуть, если рассчитывать только на человеческие силы. В других местах судьбы раскулаченных складывались намного трагичней.
В 1983 году стала известна судьба поселенцев, вывезенных на безлюдный остров на реке Оби у села Колпашево в Томской области (я жил в этом селе некоторое время после войны). Местные жители называли этот остров Тюремный. В 30-е годы туда привозили баржи со ссыльными верующими людьми. Сначала собирали священников:
Выходите, берите лопаты, копайте себе времянку.
Делили всех на две группы и одну заставляли пилить лес, другую копать. Оказалось, люди не времянки могилы себе копали! Их надо было расселять, а их там расстреливали. Рядком посадят всех и стреляют в затылок. Потом живым велят закапывать трупы, затем и этих расстреливали и закапывали.
В 1983 году в паводок этот остров сильно размыло, обнажились ямы, в которых закопаны были страдальцы. Трупы их всплывали чистенькие, беленькие, только одежды истлели и застревали в бревнах и прибрежных кустарниках. Люди говорили, что место то благодатное тела мучеников все целы остались.
«Теперь я дома»
А тем временем наш отец, сбежавший из тюрьмы, шел по тайге к месту нашей ссылки. И не знал, увидит свою семью в живых или нет.
Сам он чудом избежал смерти. Его должны были расстрелять он знал это и готовился. Тогда много составляли ложных протоколов, показывающих, что у человека якобы было много батраков, чтобы расстрелять его. Двоим его сокамерникам уже руки связали, повели на расстрел. Один из них, Иван Моисеев, успел сказать:
Передайте нашим всё кончено!
Пришла очередь и моего папки. Пришел прораб и говорит:
Этих четверых сегодня на работу не пускать их в расход.
Среди них был и отец. А прораб этот оказался его хорошим знакомым. Показал ему знаком молчи, значит. Потом тайно вызвал к себе отца и помог бежать из тюрьмы.
Другой отцовский друг, дядя Макар, бегал в соседнюю деревню, чтобы узнать адрес, где мы находимся. И пошел отец пешком с Алтайского края в Томскую область. Полтора месяца шел, пешком одолел 800 километров. Без хлеба шел боялся в деревни заходить, людей боялся. Питался сырыми грибами и ягодами. Спал все время под открытым небом благо лето было.
Нашел он нас в августе 1930 года. Сапоги изношенные, худой-прехудой, обросший, горбатый, грязный совершенно неузнаваемый человек, старик стариком! Мы, дети, в это время в костер таскали все, что только могли поднять. Тоже грязные мыла-то нет. «Старик» этот закричал громко:
Где тут барнаульские?
Ему показывают:
Вот эта улица Томская, а вон та Барнаульская.
Он пошел по Барнаульской «улице». Видит мамка моя сидит, вшей на детской одежонке бьёт. Узнал её перекрестился, заплакал и упал на землю! Затрясся от волнения и закричал: