Кто-то называл её контркультурой; для кого-то она была тайной культурой; были и те, кто называл её тайной культурой. Я дал ей имя параллельной культуры, стоявшей в стороне от навязчивой тавтологии своего времени.
Однажды утром в столице я проходил по Малой Грузинской, мимо дома союза художников. На его дверях висел маленький жёлтый листок, будто только что вырванный из чьей-то школьной тетради с домашним заданием. Он предлагал всем желающим посетить выставку изобразительного искусства, которая пройдёт в такой-то день, в такое-то время, в этом доме. Совершенно бесплатно. Больше никакой афиши у выставки не было. Чтобы узнать о новостях в мире параллельной культуры люди спрашивали друг у друга: «Что там на Малой Грузинской?» и получали ответ, если он был.
То, что я увидел внутри было одной из тех бомб, что взорвались в новую революцию духа. На всем знакомых стенах, копии каких имеются в каждом советском доме висели сотни полотен мастеров импрессионизма и экспрессионизма, кубизма, и местами символизма. Кто-то по неведомой воле собрал их все вместе для тех не многих, кто придёт сегодня сюда и взглянет на них как на дырку в мир, огромный как космос; и о путешествии в который можно только мечтать.
Я прошел по коридору несколько раз и никак не мог надышаться этим воздухом перед тем, как мне придётся навсегда покинуть этот неведомый мир. Уже тогда я знал в переполненных залах союза художников я стал частью этой культуры. Я был одним из прометеев своей страны стал ещё одним врагом безвременья.
«Перемен требуют наши сердца».
Эти слова были сказаны про совсем другие перемены, происходившие внутри поющего их музыканта, подобно тому, как в глубине неподвижного яйца рождается жизнь; и всё же они стали девизом нашего времени щитом, отражающим все удары судьбы и неизменно ведущие нас вперёд, имея самые малые надежды за спиной.
Культурная война шла на трёх фронтах: новаторство в кинематографе, открытие новых жанров в музыке и возрождение забытых традиций; разумеется, было так же и много других фронтов, о которых большинство знало меньше, чем о событиях, происходивших на другом конце Земли но это уже совсем другая история.
Последней из перечисленных была церковь; та самая православная о которой многие не вспоминали, и которая подобно медведям зимой не напоминала о себе. Но с наступлением весны всем пришлось вспомнить о ней как о проснувшемся вулкане
Глава 3
Апельсины для Кришны
Каждый, кому повезло не рождаться в Ленинграде, но бывать там много раз знает, что этот город всегда приносит с собой что-нибудь новое. Подобно удару молнии в нужное время и в нужном месте события, способные изменить жизнь человека могут произойти; а могут и не произойти, с той же вероятностью, что пример с молнией. Но в Ленинграде этот шанс увеличивается в десятки раз.
Я путешествовал всю жизнь и исследовал разные уголки нашей необъятной страны; однако встречи с Ленинградом я радовался как рукопожатию друга после многолетней разлуки, которая только укрепила нашу дружбу.
И каждый раз, когда северо-западный ветер забрасывал меня в этот город я всегда находил свободное время, чтобы сходить куда-нибудь. Куда именно не имело особого значения; я не отличался особой брезгливостью и часто околачивался просто где-нибудь.
Поводом в очередной раз посетить этот город стала социологическая конференция, на которую я поехал, раздумывая над решением не дольше, чем моргнув, человек открывает свой глаз. Выступил я там как всегда посредственно; но это лишь означало, что в будущем меня ждёт только больше свершений. Среди всех докладчиков особо я подчеркнул одну женщину, приготовившую презентацию на тему индуистов, как о социальном явлении. Для получения материалов, которые легли в основу её исследований она использовала метод полного погружения в изучаемую среду, ведя непосредственный контакт с самими членами интересующего её общества с индуистами. Она стала индуистом, чтобы лучше рассказать о них.
Эта тема показалась мне чрезвычайно интересной. И я решил подойти к ней на перерыве, раздумывая чуть дольше, чем это мне понадобилось для согласия на приезд в Ленинград. Я стал расспрашивать её обо всём более подробно. Она отвечала на все мои вопросы терпеливо и легко, будто шила покрывало из шелка. Философия индуизма представляло собой нечто новое, чего не было между гаражами, панельными многоэтажками и такими же серыми университетами. Новизна была той самой драгоценностью, которую одни долго ищут на дне «Столичной» по четыре с половиной рубля, а другие ещё дольше в томах, общий вес которых превышает массу самого читателя.
Вижу: вас очень заинтересовала эта тема. В таком случае, не хотите ли вы пойти со мной в субботу в храм Кришны?
Ещё до того, как моё веко успело опуститься, я уже знал, что ответит:
И где мы встретимся?
В назначенное время мы пошли вместе с ней в кришнаитский храм. По дороге, она сделала крюк на рынок, чтобы купить апельсинов.
Это для Кришны, объяснила она, для исполнения желаний Кришне нужно откуда-то черпать энергию, чтобы оберегать тебя.
Всё было так ново я вслушивался в каждое её слово.
А затем: мы пришли в храм кришнаитов. По внешнему виду это была самая обыкновенная квартира во многоэтажке на окраине Питера; а на деле: это было первое в культурной столице общество кришнаитов, встречавшихся здесь каждую субботу.
Они подносили дары Кришне и садились в круг они слушали нечто вроде проповеди, происходившей в форме песни, которую вёл их главный священник; а все остальные подпевали ему. Каждый мог присоединиться к этой части их церемонии; но для входа в Святая Святых нужно было стать членом их общины. Сделать это было не трудно; намного сложнее было выйти из общества кришнаитов обратно.
Особенностью кришнаитов было подача своей религиозной мудрости в форме песни, раз услышав которую уже невозможно забыть никогда. Они считали, что мудрость Кришны должна быть как он сам лёгкой как лепесток и острой как бритва.
Когда кончалось время песен наступала очередь серьёзных философских дискуссий, который продолжал вести всё тот же старейшина. Каждый желающий мог задать интересующий его вопрос и получить на него ответ.
Это был мой первый и последний раз, когда я был вместе с ними; больше я никогда не возвращался в их храм. Хотя со своей спутницей я встретился ещё несколько раз, чтобы обсудить некоторые возникшие у меня вопросы по поводу её работы.
Все эти события вдохновили меня прочитать Бхагават Гиту; изучить основы ислама и буддизма. Свободного времени у меня было много; и я вполне мог посвятить всего себя общему религиоведению. В каждом мировоззрении есть нечто, что цепляет и долго не отпускает; без этого они не были бы религиями.
Я был далеко не единственным, кто не мог определиться с взглядами на этот мир, даже прожив на этой Земле достаточно времени, чтобы наконец понять, чего хочет душа. Возможно, я и по сей день находился в мутном облаке неопределённости, что витает над головами жертв любовных треугольников и истинных агностиков если бы ко мне в руки однажды не попал книга Даниила Андреева «Роза Мира», написанная им за годы, проведённые в советской тюрьме.
События этой книги улетучились из моей головы так же быстро, как вода покидает дырявый сосуд; однако подобно задержавшимся на его краях каплям одна идея из его книги надолго засела в моём сознании: «религия, которую издавне чествуют на твоей земле самая лучшая для тебя, ибо членами всего твоего бесчисленного рода намолин тебе путь к спасению». И это была идея, которую я давно искал.
Я выбрал для себя православие; и забыл про религиозную всеядность, которой так долго болел. Дело здесь вовсе не в высших сущностях, которые сами по себе имеют значения не больше, чем короли в своих гаремах для государства; религия несёт в себе культуру. Она досталась нам по наследству и принадлежит всецело нам. Ею пропитан даже наш язык. И борьба за нашу культуру была частью войны с безвременьем, в которой: каждый сам выбирал для себя оружие.