Преодоление времени
Эпизод 1. Классическая механика четвертого измерения
Олег Буяльский
Счастливые часов не наблюдают.
Народная мудрость
© Олег Буяльский, 2018
А мне всегда чего-то не хватает. Зимою лета, осенью весны1
Жизнь состоит из строительных кирпичей парадоксов, один из которых нет времени задуматься о времени.
Обстоятельства давят: работа, семья, дети, хобби и неосуществимые желания, которые мутным туманом клубятся внутри или осаживаются на дно души тяжелым глиняным осадком.
Этот осадок заваливает окна нижних этажей сознания так же, как «культурный слой» закапывает по пояс в землю окна первых этажей старых зданий в центре Санкт-Петербурга.
Поэтому англосаксы назвали первый этаж «земляным» «ground floor»?
А французы более ориентированы на цивилизацию? Ведь их первый этаж rez-de-chaussée, в звучании которого явно угадывается «шоссе» с его асфальтом и выхлопными газами автомобилей.
Гости Северной столицы удивляются и недоумевают. Из-под асфальта современности выглядывает половинка окна, бывшего когда-то на первом этаже. Чтобы войти вовнутрь, надо спуститься по ступенькам вниз.
«Faut-il se perdre pour se trouver?» спрашивает реклама «Люфтганзы», что висит на здании торгового центра «Четыре сезона» в парижском деловом районе La Defense. «Надо ли потеряться, чтобы найти себя?»
Понятно, что летчики, и бизнесмены авиаперевозок не задают риторические вопросы просто так.
«Состояние полета меняет все!» вот их ответ, на который они намекают большими неоновыми буквами.
Как это могло произойти? спрашивает озадаченный турист в Петербурге. О чем думали строители прошлого? Неужели нельзя было построить нормально, чтобы окна были над землей.
Культурный слой, отвечают знатоки. Века истории оставляют за собой кучи мусора. Осадки, пыль дорог, фантики от конфет, и корка земли поднимается, как тесто на дрожжах. Первым этажам всегда не везет. Культурный слой заваливает их в первую очередь. Постепенно культурных отложений становится так много, что из-за них уже не рассмотреть «ткань настоящего». Красота во взгляде, но взгляду мало что видно. Мешает глина истории. Чтобы что-то увидеть, надо подниматься этажом выше. Чтобы решить проблему, надо изменить точку обзора. Чтобы понять, как и что «здесь и сейчас», надо перейти в другую систему координат.
Ой ли!? говорит сомневающийся. Как-то подозрительно Неужели предки оставили после себя столько мусора.
Тьма веков непроницаема, говорят знатоки. Прошлое еще менее предсказуемо, чем будущее.
Как это так?
Это все из-за квантовой неопределенности. Волны вероятностей накладываются друг на друга и показывают интерференционную картинку возможностей. Так происходит до того самого момента, когда мы делаем выбор. Картинка штрих-кода наловившихся друг на друга волн превращается в мишень, которую дырявят фотоны света, превратившись, вдруг, из волны в жесткие безжалостные частички реальности.
Присутствие экспериментатора влияет на результат эксперимента. Акт измерения следует за актом выбора. Измеряя, мы уже во многом знаем, что увидим. Красота во взгляде. Музыка в слухе. Чтобы родился один сценарий, все другие должны умереть. Боливар быстро выдыхается, он не может нести всех сразу.
«Bolivar, hes plenty tired, and he cant carry double», спокойно констатирует герой рассказа О. Генри «Дороги, которые мы выбираем». «Боливар устал, он не выдержит двоих».
Герой рассказа столкнулся с непростым выбором между дружбой, выгодой и жизнью.
Какой ужасный выбор! Неужели невозможно его избежать?
В теории все возможно. В 1959 году Хью Эверетт встретился в Копенгагене с Нильсом Бором2.
Физики тоже люди. Собрались на вечеринку, выпили, закусили.
Что пили история умалчивает, но после этой встречи Эверетт придумал теорию ветвящихся вселенных.
Каждая возможность осуществляется. Если не в этом мире, то в каком-то другом. Правда вселенных получается очень много, столько, что и не сосчитать.
Das ist fantastisch!
Das ist fantastisch!
Но звучит как-то нереально Множественные вселенные, все возможности осуществляются Просто Вадим Зеланд какой-то и «Трансферинг реальности».
«Все эти практики пишутся теми, у кого и так все есть», говорят скептики и мизантропы. «Деньги к деньгам. А кто был никем, то ни хрена иметь не будет».
Другие физики отнеслись к идеям ветвящихся вселенных скептически, включая и самого Бора.
Не найдя признания своих идей, Эверетт покинул физику и занялся консультированием бизнеса в области математических методов оптимизации. Заработал на этом много денег.
Красота во взгляде, музыка в слухе.
А что делать простому человеку?
В Питере, например, не сидят сложа руки, а делают из заваленных культурным слоем окон, входы в магазины и кафе. А для лучшего обзора из других «заземленных» окон копают приямки.
Питер особый город, местные жители которого склонны к философическому осмыслению реальности. Злые языки говорят, что это из-за болотных испарений. «Нева» по-фински «болото».
Освальд Шпенглер в «Закате Европы» противопоставляет «крестьянина» Достоевского «революционеру» Толстому. Достоевский «по Шпенглеру» выразитель зарождающейся русско-сибирской цивилизации, магической по своей природе, а Толстой «западник», наследник Петра Первого, продолжатель индивидуализма доктора Фауста и предтеча большевиков.
Не обошлось без парадоксов. Если для Шпенглера Толстой западник, то для нас автор «Войны и мира» однозначно ассоциируется с «матушкой Москвой золотой головой». Кое-кто до сих пор в шутку называет Москву «большой деревней», а сюжет «Преступления и наказания» возможен только в декорациях Петербурга, о котором Шпенглер пишет, как о дымке, которая, кажется, вот-вот и «уйдет с лица земли с туманом».
Такое отношение не удивительно, скажет кто-то. Люди всегда завидовали чужому успеху, все необычное вызывает отторжение или осуждение. Если кто-то не похож на нас, то это подозрительно, и не может быть объяснено иначе, как действием злобных сил.
Может быть так и есть. Одно несомненно: приямок полу закопанного окна это материальное воплощение идеи Платона о том, что человек живет как бы в пещере. В глубине пещеры горит огонь. Человек видит тени, которые люди, события и вещи отбрасывают на стену. Приямок это маленькая пещера.
Платон использует аллегорию пещеры в 7 книге диалога «Государство»:
«Люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, своё ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнём на расположенную перед ними стену пещеры?»
«Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх в сторону света, ему будет мучительно выполнять всё это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?.. А если заставить его смотреть прямо на самый свет, разве не заболят у него глаза, и не вернётся он бегом к тому, что он в силах видеть, считая, что это действительно достовернее тех вещей, которые ему показывают?»
Завалил ли окна первых этажей старых питерских зданий культурный слой или это глина, взявшаяся откуда-то по неясной причине «это науке неизвестно». Об этом говорил еще подвыпивший лектор в кинофильме «Карнавальная ночь».
«Прошу всех взглянуть на небо! Снизу звездочки кажутся маленькие-маленькие. Но стоит только нам взять телескоп, и посмотреть вооруженным взглядом, как мы уже видим две звездочки, три звездочки, четыре звездочки Лучше всего, конечно, пять звездочек. Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе, это науке неизвестно. Наука еще пока не в курсе дела А-ха-ха-ха Асса!»