Были и небылицы. Мои кольца. Мозаики - Василий Анатольевич Киреев 5 стр.

 Нет у нас ничего. Но это не страшно. Давайте про вас. Батюшка вам нужен, в Шотову.

 Да мы мы просили Владыку. Тихона, царствие ему

 К Даниилу идите, он после Тихона уже девять месяцев. Сходите, сходите. И не через кого-нибудь,  она внимательно посмотрела именно на меня.  Позвоните напрямую. И просто объясните. Он поймет. Поверьте, он доступный, он сразу вас поймет.

 А вот мы с Тихоном договорились Веркола возьмет нас

 У Веркольского монастыря знаете сколько забот? Им не до вас. Вам надо, чтобы службы начались.

 У нас бывают молебны

 Молебен  это треба, не служба. Вам нужен настоятель.

 А мы же его не прокормим, у нас 20 человек приходят на молебен-то

 Двадцать человек. Двадцать человек. Вы не понимаете, как это много. Поймете. А о том, как прокормить батюшку  вы не думайте. Меня благословили сюда приехать из Питера, я села и поехала. А тут все само образовалось. Где жить, что есть. Если есть благословение, Господь не оставит.

 А службы у нас отец Алексей из Карпогор ведет, может, нам попросить Владыку, чтоб его дал?

 Что выпрошено  то выброшено. Запомните это. Никогда не просите. Что выпрошено  выброшено.

 А еще у нас много чего не готово. Не сделан ремонт во всем храме, есть только  и мы честно перечисляем что есть.  Можно ли подавать прошение сейчас?

 Когда человек умирает, его куда везут? В больницу, в реанимацию. Надо, чтобы сердце забилось. А одежду всегда купите. Вот телефон Даниила. Позвоните ему. А потом мне. Обязательно позвоните мне и расскажите. Обязательно.

 Матушка, а еще скажите. Люди к вам идут? Ну сами, на субботники, там, или просто помочь?

 Еще Отец Иоанн говорил, что везде его принимают и жертвуют, и только на Родине, в Суре, ждут жертв от него. Приходят. Но больше за деньги и по приказу. И это везде так и всегда. Да и люди не в Храм идут, а к батюшке. Каков поп Не печальтесь.

Мы вышли на улицу и в нерешительности остановились у калитки. Что-то еще осталось несказанным. Постояли. Вышел Сергей.

 У нас и вправду ведь неважно. Знаете, начиналось все здорово. Отец Николай из Питера собрал у себя настоятелей храмов Иоанна Кронштадтского, их больше полутора сотен приехали, решили возродить его Родину, создали фонд. Начались работы. А потом пришел Благодетель. И сказал, чтоб мы не беспокоились, что он все сделает сам. И вправду начал делать. А потом что-то у него произошло. И он все прекратил. А мы у разбитого корыта. Столько всего начато  и ничего, остановка. И Батюшки обиделись. Нет, не обиделись, просто отошли в сторону. Без них же все сделают. Вот Матушка и старается объяснить им, что без них никак. А знаете, спасибо вам. Мне Матушка сказала, что вы ей очень помогли.

 Мы?

 Ну да. У нас ведь много чего было, а теперь не стало. Вот мы и приуныли, не знаем что делать. А у вас ничего и не было. Вы сами все трудитесь, не унываете. Да еще и советов просите. Спасибо вам. От Матушки.

Мы уже сели в машину, когда Матушка вышла на крыльцо и помахала рукой. Мы еще остановились в центре, у огромного Успенского собора.

Какая же красота.

Полпути мы ехали молча. Конечно, мои диалоги не отражают и части того, что мы чувствовали в разговоре с Матушкой Митрофанией. До меня вдруг дошло. Надо сделать так, как она сказала. Просто потому, что никогда еще в жизни не встречал людей такой простоты и глубины одновременно. Еще я подумал, что ничего нового она не сказала. Просто выделила главное, то, что и так было ясно, но почему-то не было на первом месте. А тут вот это главное  чтоб сердце билось. А еще я вдруг понял, что не спросил ее ни о чем личном  в голову не пришло. Надо вернуться, расспросить о жизни вообще, поговорить о смысле. Так хорошо, когда во всем сумбуре вдруг появляется четкость. Вот это  главное. А если сердце бьется  можно и об остальном. Раздумья прервал Миша.

 Дак, ты мне с чертежами колокольни-то поможешь, а?

7. ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ

Да, я о Лявле и Чухчерьме обещел рассказать В 1012 километрах от Малых Корел дальше, от Архангельска, есть Лявля. Никольская церковь, 1589 год. Ей повезло  рядом Малые Корелы. Ее взяли в музей, но оставили на своем месте. И толпы туристов в 10 километрах отсюда. Перед ней действующая каменная Успенская, 1804 год, на средства Андрея Харитонова, купца и судостроителя.

Если с трассы Архангельск  Пинега повернуть в Луковецкий и проехать его насквозь, то попадете к храму Василия Блаженного.

Не храму, конечно. Церкви. 1824 год. Колокольня 1783. А между ними стоял десятиглавый Ильинский храм 1657. Он сгорел в 30-х. Это и есть Чухчерьма. Это на Северной Двине.

Золотая осень на Севере  и вправду моя любимая пора. Времена года  это как любовь. Когда она взаимная  она как весна, она веселая, радостная и беззаботная, она в предвкушении бесконечного счастья, которое впереди. Как лето. А вот осень  это как любовь безответная, оттого грустная и более острая, потому что не бывает у нее счастливого конца. За золотым и багровым буйством неминуемо наступит слякоть, унылость и беспросветность осени предзимней, серой и голой. В безответной любви, правда, бывают исключения, а вот у осени  нет. Поэтому когда наступает бабье лето, радость от его прихода всегда соседствует с подступающей хандрой,  сейчас всё облетит, и нате вам. Как воскресенье в обед  еще и выходные вроде, а мысли уже в буднях. Возможно, поэтому я и придумал себе, что в эти дни надо быть на Пинеге. Там-то подступающая сквозь осенние краски хандра утонет в грустной красоте. Грустной от этой горящей золотыми окнами бабьей осени Русского Севера.

Небылицы о Любви

ХВОСТИКОМ МАХНУЛА

грустная рождественская сказка

Лёлька,10 зацепив за торчащую лыжу очаровательного толстого рождественского бюргера, сидевшего в мохнатой шапке на краю полки и докуривавшего уже свой уголек благовоний, конечно же, здорово расстроилась. Игрушка смачно шмякнулась на кафельный пол, разлетелась по всей кухне  руки-лыжи-ноги  и исчезла по частям под стульями и шкафами. Казалось бы, она не должна расстраиваться  она принадлежит уже ко второму в семье поколению людей, которых в принципе не ругают за разбитые вещи. Да и не виновата она вовсе,  это я так посадил бюргера-курильщика, что за торчащие лыжи невозможно было не задеть. Впрочем, я  как раз первое поколение, которое никогда не ругали за разбитые вещи, поэтому угрызений совести я не почувствовал. «Собери и положи ко мне на стол, я склею»,  только и сказал я, но все же отметил, что Лёлька все равно сильно расстроена. Понравился, видать, ей незамысловатый рождественский бюргер-курильщик

***

Я допивал еще свой кофе в берлинском Тегеле, куда приехал сильно заранее своего рейса, чтобы встретиться со старинным приятелем, когда раздался звонок.

 Ты где?  услышал я недоуменный, но совершенно узнаваемый по только ей присущему акценту, голос в трубке,  Я тут смотрела на табло. Ты же из Кёльна? Самолет уже час, как сел, я тебе звоню, а ты трубку не берешь Я посмотрел на экран телефона. В самом деле, пара пропущенных. Эх, Густи

Эта женщина всегда выделялась среди всех. Среди говорящих по-русски немцев  необыкновенно правильным и очень богатым русским языком, правильным по книжности составления длинных и оборотистых предложений, по огромному, большинству соотечественников неподвластному, запасу русских слов. Среди русских  по невероятному, неисправимому, несмотря на русское МГУ-шное искусствоведческое образование, русского мужа и троих детей, свободно и без акцента говорящих на обоих языках, акценту. Потому я и не спутал бы ее голос ни с чьим другим. Честно говоря, расставаясь с ней четыре дня назад, я не придал никакого значения ее фразе, что она непременно найдет способ передать мне рождественский подарок, хотя и встречались-то мы с ней эти четыре дня назад на бегу и то только потому лишь, что она не была уверена, сможет ли повстречаться со мной сегодня. «Так, безделушка,  сказала она тогда,  но тебе и детям понравится».

 Какой самолет, Густи, из какого Кёльна? Я же на машине, мы же ее с тобой вместе брали тут, в прокате, четыре дня назад.

 Я забыла

«Я забыла». Когда-то, уже больше трех лет назад, практически с этого слова начал я первый рассказик11