Выезжаем на прибрежное шоссе. Приходится сбросить скорость движение плотнеет.
Давайте сменим кассету. Ставлю Офру Хаза.
Вы не слышали этого имени? Жаль.
Еще в конце семидесятых годов на каком-то телевизионном праздничном концерте я обратил внимание на неприметную йеменку с полным чистым голосом. А через несколько лет Офра Хаза заняла достойное место среди звезд первой величины израильской эстрады. Позднее она покорила и Европу.
Ее третировали коллеги по цеху, ее годами не допускали на телевидение, но ее великолепный голос прорывался по радио, на нее было больше всех заявок радиослушателей. А на концертах мгновенно забывалось, что этот сильный голос и эти огромные черные глаза принадлежат маленькой, почти миниатюрной, женщине.
А в марте сего года она умерла. Моя ровесница. От СПИДа.
В ближайшую субботу я попросил раввина помянуть ее. Он засомневался:
Ведь ты же слышал, от чего она умерла.
Слышал. Но меня это не касается. Сейчас она перед судом Господа. И Он решит то, что решит. Но сказано, что прежде Он выслушивает обвинителей и защитников. Я двадцать лет наслаждался ее пением! Я защитник.
Ко мне присоединились еще несколько человек.
Ты прав, сказал раввин. И мы помолились за упокой души замечательной певицы Офры Хаза.
Будь проклят тот, кто ее убил!
А движение все плотнеет, и я вынужден уделять максимум внимания дороге. Так что давайте, теперь ваша очередь рассказывать.
Про ваш родной Ростов, про Дон. Я ведь их видел только из окна вагона.
Про несчастную Сербию.
Про себя, наконец. Про того, кто так больно и так жестоко вас ударил! С чьей тенью я борюсь?
Ну вот и все. Въезжаем во двор, еще один проезд, стоянка, место оплачено.
Запер машину, через переулок, первый этаж, дверной код, к своему столу, «Шалом, Бенджи» соседу (отличный парень), карточку из ящика стола, отбить время начинается новый рабочий день.
Сент-Экзюпери писал, что нет большей роскоши, чем роскошь человеческого общения. Так что вот вы мне подарили полтора часа роскоши. Жаль, что заочно. Но все равно спасибо.
Я живу в поселке. Одно из преимуществ состоит в том, что из гостиной выход прямо на природу. Одна ступенька, и можно усесться под сенью звезд, больших и ясных, каких не увидишь в прибрежной дымке. Спокойно расслабиться, помечтать, подумать о вечном.
Милая, милая В! Вы можете запретить мне говорить, вы можете меня прогнать, но вы не можете запретить мне мечтать. А писать вы меня просто подстегиваете.
И вот я гляжу на звезды. И мечтаю. Что вы меня поцелуете. Сами. В губы. Легко и нежно.
Глупо с моей стороны? Дерзко? Но в этом мире так не хватает нежности.
Для вас, конечно, не секрет желание мужчин обладать женщинами. При этом в мужском сознании дети в лучшем случае отходят на второй план, в худшем считаются опасностью.
А я простите великодушно за дерзость! хочу именно оплодотворить вас. Сделать вам ребенка. Девочку. И назвать ее Эдна. Нежность на иврите.
Суббота. Мусаф утренняя дополнительная молитва. Кантор я.
Спасибо Бадулину из Ленинградского Дворца пионеров поставил мне голос. Спасибо маме, многократно водившей в Кировский в оперу и заставлявшей учиться музыке.
Резкий глубокий вдох. Диафрагма вниз. Связки натянуты. Мышцы живота в работу. И «Шма, Исраэль» с русским акцентом заполняет синагогу.
Господи!
Я грешен, но я не вижу пути.
Господи!
Ведь Ты же знаешь, что у меня семья не семья.
Господи!
Ты знаешь, как я одинок. Как я всю жизнь был одинок.
Господи!
Да, мне никогда не постичь великой драмы Твоего одиночества. Но Ты понимаешь мое.
Господи!
Ты нас сделал гремучей смесью плоти и духа! Ты нас сделал парными! Где моя половина?
Господи!
Или Ты уже показал мне ее? В прошлом? А я не узнал?
Господи!
Ты видишь, как я люблю эту женщину! Не может быть, что напрасно!
Господи!
А если напрасно излечи меня. Верни мне спокойствие.
Господи!
Благослови нас всех детей моих, возлюбленную, жену. Выведи на дорогу.
Господи!
Сокрыт Твой лик, и смертному не увидеть его.
Господи!
* * *Итак, вроде написал еще одну вещь. Небольшую. Надеюсь, художественную, хотя и очень личную.
Так что вы, моя любимая, влияете на меня очень плодотворно. Спасибо вам, моя Муза!
Господи!
Благослови нас всех детей моих, возлюбленную, жену. Выведи на дорогу.
Господи!
Сокрыт Твой лик, и смертному не увидеть его.
Господи!
* * *Итак, вроде написал еще одну вещь. Небольшую. Надеюсь, художественную, хотя и очень личную.
Так что вы, моя любимая, влияете на меня очень плодотворно. Спасибо вам, моя Муза!
А поэтический импульс все время подсовывал мне Окуджаву он так хорошо писал:
Когда метель кричит, как зверь,
Протяжно и сердито,
Не запирайте вашу дверь,
Пусть будет дверь открыта.
И если ляжет дальний путь,
Нелегкий путь, представьте,
Дверь не забудьте распахнуть,
Открытой дверь оставьте.
И, уходя в ночной тиши,
Без лишних слов решайте:
Огонь сосны с огнем души
В печи перемешайте.
Пусть будет теплою стена
И мягкою скамейка.
Дверям закрытым грош цена,
Замку цена копейка.
Не запирайте вашу дверь, моя дорогая В. Пусть будет дверь открыта.
Да, в таком виде нечего и думать о публикации. Хотя кто знает?
Человек предполагает, а Бог располагает. И если мы (не дай Бог!) расстанемся, и если у меня перегорит (перегореть-то перегорит, но какой частью души придется пожертвовать), то через несколько лет Эйтан Адам вернется к этому тексту, заменит инициалы и имена, замаскирует события и кто знает быть может, получит хороший рассказ.
И вообще быть может, он стоит на пороге успеха. Большого успеха. И будут у него поклонники и поклонницы. Много поклонниц, всех калибров и мастей. Пальцем помани и в гарем.
Еще месяц назад это казалось заманчивой перспективой. А сейчас? Да, они смогут ублажить плоть. Но дух останется одиноким. Страшно одиноким! Как почти что всю жизнь. Не привыкать.
Так что остаюсь возмутителем вашего спокойствия. И оставляю вам этот текст. Настоящий текст! Без самоцензуры, худшей из цензур!
Целую ручки.
Ваш Эйтан
Тель-Авив, 26 Элула 5760 г.9В кафе у моря
Виктории
Как пес, оставленный в квартире,
Сидит и караулит дверь,
Сидит поэт в пустынном мире,
В котором тесно от потерь.
Вокруг народ, и говор вьется,
Как в тыще мест, как тыщу лет.
А рядом шутит и смеется
Любимой женщины портрет.
Палящий день шального лета
Сменился бризом от зимы.
Вершат официанты слепо
Нерасторопные круги.
Она портретом оградилась,
А душу спрятала в тайник.
Песок от ветра смерчем взвился,
А он к глазам ее приник,
А он беззвучно к ней взывает
Волна придет и скатит прочь.
В закате зодиак пылает.
Луна растет из ночи в ночь.
Четыре заповеди
Идущим по дну бездны
«Не верь, не бойся, не надейся.
Не верь, не бойся, не проси.»
И на луну не голоси.
Коль надо выпей, закуси,
Запей но только не напейся.
Не верь плодам, не верь колосьям
Они нитратами полны.
Не верь вождям, не верь посольствам
Они всегда, везде лгуны.
Не верь восходу и закату
И счастью падающих звезд.
Не верь петле, кинжалу, яду
Тебя спасут себе в усладу,
Чтоб снова занял ты свой пост.
Не верь семье, жене, соседу.
Не верь словам, рукам, губам.
Не верь оплавленному сердцу
И собственным слепым глазам.
Не бойся пули и снаряда.
Не бойся мира и войны.
Не бойся рая или ада:
Они давным-давно увы
Тебе подобными полны.
Не бойся смерти в одночасье:
Конец и злобе, и любви.
Зло счастливо, любовь несчастна,
А в смерти мирятся враги.
Ты не надейся на общенье
С людьми любезными тебе.
Ты не надейся на прощенье
Оно подвластно лишь судьбе.
Забудь про красоту и нежность
Они растоптаны в пыли.
И не надейся на Надежду,
Коль Вера и Любовь ушли.
Ты не ищи любви смятенья:
Любовь и лжет, и предает.
И не проси о вдохновенье
Оно в страдании придет.
Ты не проси годов преклонных
Не зная, что готовит рок:
Быть может, жизнь сплошная зона,
В которой ты мотаешь срок.
Прошло двадцатое столетье
И научило нас блюсти:
НЕ ВЕРЬ!
НЕ БОЙСЯ!
НЕ НАДЕЙСЯ!
И НЕ ПРОСИ!