Золотой порог
Камиле
Пришла пора забыть о прахе
Надежд, обид забыть про все
И красночерепичной Праге13
Воздать за золото ее.
Как женщина на одеяле
Она в садах своих лежит
И пенным золотом в бокале
Меня одаривать спешит.
Она лениво мне щебечет,
Она забыла счет веков,
И золотые искры мечет
Из-под трамвайных проводов.
Ее карнизы и колонны
Сверкают на моем пути,
Как золотые медальоны
Блестят у женщин на груди.
Дворцы на Граде и Градчанах
Как будто сказка ожила.
И пляшет золото на гранях
У ваз богемского стекла.
Очарование наплыло.
И нас, попавших в чудный сад,
Ведет по золоту Камила14
Как мама тридцать лет назад15.
Забыв об устали и лени,
Услышав Света голоса,
Иду я по двумстам ступеням
На колокольню в небеса.
И в небесах над Малой Страной
Стою, оглохший и немой.
И я охвачен дрожью странной
Перед твоею красотой.
Оставив боли и тревоги,
Не зная, как тебя воспеть,
Стою на золотом пороге
Не тщась грядущее прозреть.
Финал
Виктории
Когда мои мышцы закончат круг
Долгих тяжелых дней,
И книга вывалится из рук,
И я упаду за ней,
Отдав меня попеченью врачей,
Прочтите строка за строкой
Слова, написанные моей
Когда-то сильной рукой.
Когда мой мозг, совсем посерев
От серости бытия,
Даст лихорадочный перегрев
И память спалит дотла.
Из дальней коробки достаньте их,
Я это за честь сочту,
Слова, что нашли в нейронах моих
Форму свою и судьбу.
Когда мое сердце, устав нести
Десятикратный груз,
Просто захочет тихо уйти
От всех моих уз и муз,
Тогда сквозь очки, сигаретный дым,
Пожалуйста, без слезы,
Прочтите слова, что напеты моим
Сердцем полным любви.
В них стиля нет, и неярок слог,
Да и на талант дефицит,
Но верю я, что и мой листок,
Как рукопись, не сгорит.
И пусть коллеги меня затрут
Я не боюсь огня.
И Ваши дети еще прочтут,
Какой их мама была.
Похороны дома
Тори умирала. Эд это знал. Тори это тоже знала.
Тори не любила Эда. Эд это тоже знал.
Метель. Славно.
Что ж славного, из дому не выйти.
Пока метель зима. А до конца весны
Эд промолчал. Он не любил, когда говорили о неизбежном конце.
Знаешь, продолжила Тори, я буду скучать по тебе.
Ты о чем?
Там мы не будем вместе. Мне будет тебя не хватать. Очень.
Эд промолчал. Он это тоже знал: после перехода остаются вместе только любящие пары.
Все было так, как надо. И сам переход, и все сопутствующие церемонии. Односельчане искренне сочувствовали Эду, но прекрасно понимали, что их сочувствие ничего не меняет. Ибо бывший весельчак и трепач Эд замолчал.
И когда, в положенный срок, он вернулся на свой двор, то продолжал молчать.
Соседи, вроде случайно, остались стоять у изгороди. А Эд, словно не замечая их, потрепал бросившихся к нему с веселым лаем овчарок, походил по огороду, зашел в хлев, соседи позаботились, овцы были сыты и ухожены, затем прошел в сад: Эд славился своими яблоками и орехами на всю округу, зато поля не держал.
Было ясно, что в саду Эд мог зависнуть до вечера: почки набухали, весна была в разгаре. Но всем не терпелось узнать что дальше? Войдет в дом или пойдет спать на сеновал?
В одном доме двум хозяйкам не бывать как и двум хозяевам. Тот, кто оставляет дом нетронутым, объявляет себя вдовцом. Навсегда.
Эд вернулся из сада и спокойно вошел в дом. Как обычно. Соседи повздыхали и разошлись.
Ну что ж, этого должно было ожидать. Недаром девушки спрашивали у парней: «Ты будешь меня любить, как Эд Тори?». И не всякий парень готов был ответить утвердительно.
А жаль. Эд был из хорошей семьи, и сам был крепок и широк в плечах. Разумный хозяин. Да и в схватках с кочевниками показал себя хорошо: умело защищал позиции, под шквальным огнем бил из винтовки как на стрельбище. Правда, преследовать не любил.
Эд вернулся из сада и спокойно вошел в дом. Как обычно. Соседи повздыхали и разошлись.
Ну что ж, этого должно было ожидать. Недаром девушки спрашивали у парней: «Ты будешь меня любить, как Эд Тори?». И не всякий парень готов был ответить утвердительно.
А жаль. Эд был из хорошей семьи, и сам был крепок и широк в плечах. Разумный хозяин. Да и в схватках с кочевниками показал себя хорошо: умело защищал позиции, под шквальным огнем бил из винтовки как на стрельбище. Правда, преследовать не любил.
Весна была в разгаре, у всех были свои заботы. Эд тоже, казалось, с головой ушел в хозяйство, в свою очередь сходил общественным пастухом, все было как обычно.
Но как-то утром Эд прошел через все село на стрельбище. С винтовкой за плечами.
Эд-то, Эд?
Чего это с ним?
Никак, опять на Пограничье собрался.
Пару лет уже как винтовку в руки не брал.
Вот и пошел на стрельбище.
Да он же коня еще прошлой зимой продал.
Ничего, на Пограничье дадут. Такому стрелку!
Да туда ехать два конных перехода. Пеших, считай, четыре.
Эд в три уложится.
А на стрельбище было странно.
Эд постреливал. Это никак не был прежний Эд, с руки или с колена выщелкивающий кочевников одного за другим из седел. Это был какой-то очень усталый Эд.
Даже не взяв винтовку на локоть, приспособив какой-то пригорок, Эд лениво постреливал по мишеням. Казалось, результаты его не интересовали впрочем, грех было жаловаться. Но стрелять, так стрелять, а не перекуривать! А Эд, казалось, был занят трубкой куда больше, чем винтовкой.
Наконец, вволю навалявшись на пропитанной порохом траве, выкурив две полноценные трубки и за все время сделав не более сорока выстрелов, это Эд-то, способный за час расстрелять три полных подсумка! Эд уселся на пригорок, вытащил шомпол, достал ветошь и отвертку и начал чистить винтовку. Но и покончив с этим достаточно грязным занятием, он не встал, а набил и раскурил еще одну трубку.
Винтовка лежала у него на коленях, он поглаживал приклад, затвор. Казалось, он баюкает ее как ребенка.
На обратном пути Эд свернул к дому Дуда-Строителя.
Дуд-Строитель получил свое прозвище на Пограничье. Нередко отбитые кочевники обнаруживали у себя в тылу невесть откуда взявшиеся засеки на самых удобных путях отступления. И хорошо, если пустые, а то и с кем-нибудь вроде Эда. Да и сам Дуд стрелял неплохо.
Привет, окликнул Дуд. Зайдешь?
Да, руки бы вот помыть.
Элла, принеси помыться гостю!
Элла, старшая дочь Дуда, не заставила себя ждать. Потом, ничего не спрашивая, выставила на стол кувшин домашнего пива, хлеб, соленья, и сказала:
Мы с мамой готовим обед. Вы останетесь обедать, дядя Эд?
Спасибо, не откажусь.
Обедать с Дудом было всегда весело и сытно. Казалось, и Эд начал улыбаться, вспоминая Пограничье.
Воздав должное обеду и пиву, мужчины уселись с трубками на крыльце. Дуд начал было насмешничать над соседями, но Эд его прервал:
Дуд, купи мою винтовку.
Дуд чуть не поперхнулся дымом:
Ты что, сдурел?
Все знали, что винтовку Эд унаследовал от отца, погибшего, когда Эду было всего пять лет. Семнадцатилетний Дуд лично привез ее и отдал Эду.
Тебе что, деньги нужны? Винтовка-то старомодная, хотя и хорошая. А денег я тебе и так могу одолжить. Отдашь, когда сможешь.
Деньги есть, не в этом дело. И так она два года в чулане лежала. Не нужна она мне больше. Помолчал и добавил: Тори не любила ее.
Кого?
Винтовку.
Знаешь что, сказал Дуд после небольшого раздумья, я, пожалуй, куплю ее у тебя. Не для себя, у меня своя есть, и у сыновей есть, новые. А вот найдет себе Элла хорошего парня, ему подарю.
Лады. И зайди как-нибудь, у меня еще два подсумка с патронами осталось.
На следующий день под вечер Элла остановилась у калитки Эда. Эд растапливал под навесом плиту.
Дядя Эд?
А, здравствуй, Элла, заходи, я как раз чай собрался делать. Будешь?
Буду, спасибо.
Элла вошла во двор, отмахнулась от весело прыгающих овчарок и прошла под навес.
Папа извиняется, что не зашел, он сарай чинит
Ничего, патроны я тебе отдам. Если донесешь, они тяжелые.
Донесу. И еще, папа вам табаку прислал. Своего.
За табаком Дуда-Строителя торговцы приезжали из самых дальних краев.
Спасибо передай своему папе. Я сейчас мигом.