Да что там Остужев и Бондарчук! Сам Пушкин, и тот заявил, что «Отелло от природы не ревнив напротив: он доверчив». Но у Пушкина, увы, было оправдание: он сам обладал безумно ревнивым и вспыльчивым нравом потомок арапа! Можно только догадываться о глубине внутренних переживаний Пушкина, когда он замечал знаки внимания, оказываемые своей красавице супруге Николаем I, или унижавшие его ухаживания за его женой со стороны светской молодежи. Кто для неё был Пушкин? Неудачливый картёжник да рифмоплёт
Много лет спустя, уже в Израиле, я прочёл замечательную книгу Ильи Галилова «Игра об Уильяме Шекспире, или тайна великого феникса», в которой блистательно доказано, что все пьесы Шекспира написал никакой не Шекспир, а Кто? Книга, увы, не даёт однозначного ответа, хотя предполагаемые авторы и указываются.
Только евреи и запомнились мне из профессорскопреподавательского состава училища. Ах, какие это были яркие личности! Да, я субъективен! Более того, я смею думать, что мы великая нация! А объективность это всего лишь констатация того факта, что мы составляли один процент населения России И только.
Странно другое среди студентов училища почти не было евреев! Такое ощущение, что после убийства Михоэлса евреев как отрезало от сцены
***Грустный профессор В. С. Гурвич. Кафедра русской литературы и истории русского театра. Он, что называется, «прочитал» меня после первого же разговора, хотя говорили мы всего лишь об оконных стеклах училища, которые студенты выбивали с необыкновенным упорством. Он грустно вещал мне, в то время как я вставлял замок в дверь его уютной квартиры:
Это когдато я возмущался, слыша за своей спиной: «Почему это русскую литературу преподают евреи?» А сейчас нет. Я понимаю русских. Это пробуждение самосознания. Ощущение гордости, независимости. Пришло их время. Как бы отнеслись в Иерусалиме к преподаванию Торы арабом? Они уже могут обойтись без нас. Россия на пороге больших перемен. На пороге пира славянофилов Езжайте, бегите и постарайтесь быть счастливым. А я счастлив тем, что у меня есть место на еврейском кладбище.
Глаза его вдруг становятся круглыми:
А русскую литературу вы будете там читать?
Постараюсь, растерянно отвечаю ему.
Как можно без русской литературы?.. А мне сейчас так тяжко, так муторно: должен рассказывать студентам о «Бесах» Достоевского. Вы читали, разумеется?
Глаза его стали такими строгими, что я вздрогнул. Не сомневаясь в ответе, он продолжал:
Рассказывать Да не рассказывать, а выворачивать себе язык поганить совесть свою ложью
И добавлял с тоской:
Черт бы побрал этих студентов Дались им эти «Бесы»! («Бесов» ставить студентам так и не разрешили).
И вдруг, озираясь, прошептал:
Знаете, я совершенно уверен, что Ленин не читал «Бесов», иначе Вы меня понимаете?
И после паузы:
Да, что там говорить, я боюсь сказать студентам, что Чехов ненавидел русских интеллигентов, презирал их, понимал, что именно они доведут Россию до точки
И, сгорбленный, отправился готовить мне кофе
***Профессор Эйземан. Упитанный, хитрющий. Блестящий знаток Вахтанговского театра, отличный педагог, весельчак, острослов, большой любитель женского пола, язвительнейший критик, всегда задолго раньше ветра знающий, куда тот изволит подуть.
Халтурю у него дома. Профессор в отличном расположении духа:
Голубчик, я тебя угощу сейчас таким анекдотом! Слушай! Разговаривают два грузина (переходит на утрированный грузинский акцент):
Гиви, дорогой, что такой печальный?
Не понимаю, что происходит Маме её купил «Мерседес», папу устроил в министерство, брата в посольство, сестру выдал за народного судьюмиллионера, ей купил четвертый по величине в мире бриллиант, третий раз вожу её на пароходе «Шота Руставели» вокруг света в каюте «Люкс», а она не отдаётся!
Что ты говоришь? И чем мотивирует?
Он радостно хохочет. Я молчу.
Дойдет! Дойдет! кричит он. Гениальная же штука!
Это из тех «театральных» анекдотов, которые смешны не блистательной остротой в конце его, а той обыденностью, которая равна абсурду. Представьте себе как следует ситуацию, и это интеллигентное «чем мотивирует» в устах дельцагрузина, и воистину непонятная мотивация упрямой девицы, и вам станет смешно. И даже очень. Меня анекдот «взял» в конце работы, и я потом похохатывал до отхода ко сну. А профессор не унимался:
Ты Гриценко помнишь? Ох, это был актёрище! Но пил жутко. Играл он однажды в какойто хреновине знатного комбайнера, коммуниста, отличного семьянина и притом знатока Ленина, Маркса и Канта, коих читал, разумеется, в подлиннике. И была там сцена, профессор засмеялся булькающим смехом, в которой этот герой после пахоты должен произнести гневный монолог в лицо председателю: чтото там не то пахать его заставили. Очень, знаешь, интересная тема. А наш Коля Гриценко да будет земля ему пухом! перед этой сценой принял грамм, если не ошибаюсь, триста. И все слова забыл начисто. И вместо эпохального монолога схватил председателяорденоносца за лацканы пиджачка, приподнял и давай его трясти со всей своей богатырской силой! И орать:
Я тебе, сука, покажу, как к колхозному движению относиться надо!
Зал вопит от восторга, головка председателя, как колокольчик степной, во все стороны болтается, медали звенят, рабочие сцены, тоже поддатые, от хохота попадали Ужас! Рубен Николаевич Симонов отстающих колхозников на сцену еле выгнал спасать председателя. Тот потом от месткома путевку бесплатную в дом отдыха выбил. А пресса (профессор аж повизгивает от восторга) кричала на следующий день, что это лучшая сцена спектакля! Самая искренняя! Шекспировской силы! Никого потом на роль председателя найти не могли. Редко кто из студентов старшекурсников соглашался. С большими перерывами шел спектакль.
Утирая слезы, профессор удаляется.
Через минуту прибегает:
Марк, голуба, ты любишь путешествия и секс?
Ддда, осторожно отвечаю я.
Так иди на !
Оба навзрыд хохочем.
После окончания работы сидим, закусываем, и профессор вдруг совершенно серьезно, без патетики, без актерства говорит мне:
Только три вещи есть в жизни: театр, женщины и анекдоты. И я жалею тех, кто не ощутил воедино эту прекрасную триаду. А все остальное это !
И мы звонко чокнулись.
***Профессор Пинский. Блестящий режиссер, один из любимейших педагогов училища. Страстно преданный своей работе. Бледный, больной, тяжело дышащий человек с горящими глазами. Его постановка в училище «Смерти Тарелкина» СуховоКобылина явилась таким беспощадным зеркалом жестокого, блудливо-лживого советского режима, что после окончания спектакля весь зал встал и подарил счастливому постановщику такие несколько секунд тишины, которая любой овации паче. И лишь потом разразилась буря аплодисментов. Это было первое и последнее представление спектакля.
Однажды, я всего за полчаса до начала уж не помню какого спектакля, работая, как бешеный, успел восстановить внезапно рухнувшую декорацию. Помню, что счастливый и опустошенный, сидел я после этого «трудового подвига» на полу темного задника сцены и отдыхал. Профессор Пинский тихо приблизился ко мне, провел ладонью по моим еще влажным волосам и с характерной своей хрипотцой произнес:
Спасибо, милый. Век не забуду.
Помолчал.
Я мечтаю поставить «Мастера и Маргариту». И мне нужна атмосфера Иерусалима. Я всегда должен подышать тем, что потом будет на сцене. И я обязательно побываю в Иерусалиме но только в другой жизни Спасибо, милый, спасибо тебе.
Это был мой единственный «разговор» с выдающимся режиссером, профессором Пинским.
***Молодое и уже звенящее на многих московских сценах дарование режиссер Черняховский. Едкий, остроумный, худой, неожиданный человек. Первое же обращение ко мне:
Шалом! Как дела? Скажите мне, пожалуйста, просьбы тех евреев, которые не хотят ехать в Израиль, вы исполняете?
Вместо ответа, спрашиваю:
Неужели на моем лице написано, что я еду в Израиль?
Дорогой мой, на вашем лице написано, что вам не разрешают уехать в Израиль.
Все его просьбы я исполнял с удовольствием.
***Сенсация!! Наше училище посетила делегация студентов Школы искусств из Лос-Анджелеса. Я описал это событие в приводимом ниже рифмованном репортаже:
Посещение «Щукинки американскими студентами в мае 1987 года
Отменили репетиции, отменили танцы
В Щукинском училище американцы!
Власть ещё советская, а такое чудо:
В системе Станиславского система Голливуда!
Их сопровождает человек из органов,
Но не тот, что прежде в макинтоше, с орденом,
А вальяжный, ласковый, с благородным ликом,
С манерами, у лорда как, да с английским Диккенса.
Ректорыпроректоры, обычно очень грозные,
Стали от волнения тихие, розовые;
Топчутся, тыкают пальчиком, потея,
В засиженные мухами портреты корифеев.
Щукинцы пылают, как протуберанцы:
Отпустите, ректоры, к нам американцев!
Наконецто! Вот они! Из дверей ободранных
Выплывают ректоры, Америка и органы.
Ах, как взвыла Щукинка: не верится даже
Америка, Америка не из репортажей,
Не из телевидения, не из «Крокодила»,
Америка, Америка в Щукинку входила!
Их руководительница вышла к рампе грация!
И порусски выдохнула: Здравствуйте, собратья!
А потом, как колокол, по сердцам, по стенам:
Господи, дай мира нам, дай нам сцену!
Вырви, Боже, плевелы! Посади нам мирт!
Мир отдать бы молодости и настал бы мир!
И нельзя друг другу нам
ложем быть Прокрустовым
Одна идеология, коль истинно искусство!
Одна любовь великая! Душа одна! И исповедь
И она заплакала, не стыдясь актриса ведь
И застыла, Щукинка, Вахтанговская студия:
Отличает сердца крик она от словоблудия.
Окончились речи, выступили музы,
Выкатились гении, как шарики из лузы.
Как всё одинаково что игра, что темы.
Кто же это выдумал соц да капсистемы?..
Но одна нашлась у них гибкая, как щука,
С такой роскошной грудью, что стонала Щукинка.
В трико свое затянута, металась,
как искусанная
«Танцем» называлось это рейганоискусство.
Отгремели музы, начались вопросы,
Веселые, ехидные, кусачие, как осы.
Хохотали, охали Щукинка бурлила,
А этот, что из органов, трудился, регулировал.
И время наше мчалось, как в славную попойку
Досталось нам общаться всего часок какойто,
Чтоб возвратиться снова
под сень ракетной стражи,
Газетных фельетонов и телерепортажей
Этот «шедевр» под девизом «Восторженный» был послан потом мною на поэтический конкурс. Стихотворение провисело на стенде вместе с другими (на мой взгляд, на редкость бездарными) около трех недель. Оно, несомненно, нравилось студентам, и они, (по результатам голосования) дали ему в итоге первое место. Но когда пришло время раскрыть девиз, я этого не сделал. Трезвый плотник, обожающий театр, спорящий со студентами, ведущий беседы с профессорами, и так был достаточно одиозной фигурой в училище. Но плотник, ещё и получающий призы на поэтическом конкурсе это уж было слишком. Да и призто был два билета на какой-то серый спектакль в Театре им. Вахтангова, куда я и так имел практически свободный доступ.