Этот «шедевр» под девизом «Восторженный» был послан потом мною на поэтический конкурс. Стихотворение провисело на стенде вместе с другими (на мой взгляд, на редкость бездарными) около трех недель. Оно, несомненно, нравилось студентам, и они, (по результатам голосования) дали ему в итоге первое место. Но когда пришло время раскрыть девиз, я этого не сделал. Трезвый плотник, обожающий театр, спорящий со студентами, ведущий беседы с профессорами, и так был достаточно одиозной фигурой в училище. Но плотник, ещё и получающий призы на поэтическом конкурсе это уж было слишком. Да и призто был два билета на какой-то серый спектакль в Театре им. Вахтангова, куда я и так имел практически свободный доступ.
Мое авторство сохранилось в тайне.
Меня искали, но не нашли
Но не хватило у меня мужества отметить в стихотворении, что блистательная руководительница американских студентов носила на своей груди сияющий, из серебра и изумруда сотворённый магендавид
***Вставляю замок в дверь нового ректора блестящего, характерного комика Владимира Этуша.
Но в жизни он был серьезнейшим, даже суровым человеком, всегда элегантно одетым, с неизменной кожаной папкой в левой руке. Высокий, красивый, крутоносый, густобровый, он своим видом и поведением будто оправдывался за сыгранные им роли проходимцев, дураков и негодяев.
Итак, вставляю себе замок, очень собою доволен, всё ладится, всё поёт. Профессор трудится в своем кабинете, поэтому моя работа требует тишины и даже элегантности. Дверь гигантское дубовое сооружение конца девятнадцатого века одной своей стороной в кабинете Этуша, другой в секретариате, где властвует старая театральная дева Симона Вахтанговна, страстно влюбляющаяся в каждого нового ректора училища. В кабинете, изредка поглядывая на профессора и стараясь при этом не рассмеяться, работу я закончил и теперь тружусь по другую сторону двери, в секретариате, повернувшись, естественно, к хозяйке задом, который и находится под пристальным её наблюдением. Время от времени раздается её шипение;
Не так громко, любезный! Профессор работает!
Или:
Боже мой, сколько сора! Ужас! Неужели нельзя было эту работу проделать вечером?
Вы думаете, вечером было бы меньше сора?
Мадемуазель ищет валокордин.
Но все это нисколько мне не мешает, а даже наоборот, подчеркивает важность и даже величие этих минут.
И вдруг в замке чтото щелкнуло. Холодея, я понял, что от моих ударов сорвался предохранитель. И теперь вернуть его в прежнее положение, другими словами, открыть дверь, можно только со стороны профессорского кабинета ключи от замка к этому хитрющему предохранителю не имели никакого отношения. Но красивая круглая ручка, предназначенная для снятия с предохранителя и, соответственно, открытия двери, находилась у меня, и, таким образом, чтобы открыть дверь, надо было переправить ректору эту ручку, что было совершенно исключено при закрытой двери. Единственное, что можно было сделать протащить под дверью отвёртку, которую выдающийся актер должен был вставить в специальную прорезь замка, маленькую и глубокую, и повернуть Заставить Этуша проделать все эти манипуляции?!
Оттого, что наступили, видимо, последние минуты моего пребывания в училище, меня охватило веселие отчаяния. И я забарабанил в профессорскую, мною же обитую бордовым дерматином, дверь. Я обивал, я и барабанил. Охваченный «радостью бездны на краю».
Он сошел с ума! умирая, прокричала Ульяна Турандотовна (я так и не смог запомнить её имя и отчество; знал только, что они намертво связаны с Вахтанговским театром).
Лет сорока с хвостиком, тоже фанатичка театра, машинистка Манечка помчалась за водой.
Я избивал дверь. Наконец из глубины ректорского кабинета послышался придушенный обивкой, но всё еще львиный рык:
В чем дело?
Профессор, завопил я, мне нужна ваша помощь!
Рубена Симоновна шумно пила воду под шепот Манечки:
Успокойтесь, милая! Поберегите себя!
В замочную скважину прорвался свежий голос Этуша:
Что, собственно, произошло?
Владимир Абрамович, замок захлопнулся. Вы взаперти. И только вы можете освободить себя. Иначе придётся ломать дверь, а, значит, и училище!
Интересно
Я продолжал четко рапортовать:
Владимир Абрамович, я просуну под дверь отвертку. Вы возьмете её, вставите в углубление замка, которое находится в самом его центре, не найти его невозможно, и повернете налево, всего один раз!
Не так громко, любезный! Профессор работает!
Или:
Боже мой, сколько сора! Ужас! Неужели нельзя было эту работу проделать вечером?
Вы думаете, вечером было бы меньше сора?
Мадемуазель ищет валокордин.
Но все это нисколько мне не мешает, а даже наоборот, подчеркивает важность и даже величие этих минут.
И вдруг в замке чтото щелкнуло. Холодея, я понял, что от моих ударов сорвался предохранитель. И теперь вернуть его в прежнее положение, другими словами, открыть дверь, можно только со стороны профессорского кабинета ключи от замка к этому хитрющему предохранителю не имели никакого отношения. Но красивая круглая ручка, предназначенная для снятия с предохранителя и, соответственно, открытия двери, находилась у меня, и, таким образом, чтобы открыть дверь, надо было переправить ректору эту ручку, что было совершенно исключено при закрытой двери. Единственное, что можно было сделать протащить под дверью отвёртку, которую выдающийся актер должен был вставить в специальную прорезь замка, маленькую и глубокую, и повернуть Заставить Этуша проделать все эти манипуляции?!
Оттого, что наступили, видимо, последние минуты моего пребывания в училище, меня охватило веселие отчаяния. И я забарабанил в профессорскую, мною же обитую бордовым дерматином, дверь. Я обивал, я и барабанил. Охваченный «радостью бездны на краю».
Он сошел с ума! умирая, прокричала Ульяна Турандотовна (я так и не смог запомнить её имя и отчество; знал только, что они намертво связаны с Вахтанговским театром).
Лет сорока с хвостиком, тоже фанатичка театра, машинистка Манечка помчалась за водой.
Я избивал дверь. Наконец из глубины ректорского кабинета послышался придушенный обивкой, но всё еще львиный рык:
В чем дело?
Профессор, завопил я, мне нужна ваша помощь!
Рубена Симоновна шумно пила воду под шепот Манечки:
Успокойтесь, милая! Поберегите себя!
В замочную скважину прорвался свежий голос Этуша:
Что, собственно, произошло?
Владимир Абрамович, замок захлопнулся. Вы взаперти. И только вы можете освободить себя. Иначе придётся ломать дверь, а, значит, и училище!
Интересно
Я продолжал четко рапортовать:
Владимир Абрамович, я просуну под дверь отвертку. Вы возьмете её, вставите в углубление замка, которое находится в самом его центре, не найти его невозможно, и повернете налево, всего один раз!
Вперед! скомандовал ректор.
Я с бешеной силой, кромсая дверь, вбивал между нею и паркетным полом отвертку.
Ну?! орал я.
Ещё!! орал профессор.
Ну?!
Капельку ещё Так Есть!!
Профессор, чуть кряхтя, вытащил изпод двери отвертку. Я ликовал.
Я забыл, что делать дальше! прогремел его голос.
Вставьте отвёртку острой её частью в прорезь в центре замка!
Вставил!
Поворачивайте налево!
Пыхтение.
Представьте себе, не поворачивается!
Это был конец. Как светлая дорога, которая вдруг кончается безнадежным обрывом.
Ну?! профессорский голос поднялся до угрожающих высот.
Он его замучает!! прорыдала Труфальдина Молчановна.
Я долго буду стоять, как идиот, с вашей отверткой, вставленной в прорезь замка? донесся до меня жуткий голос следователя сталинских времен из пьесы по роману Чингиза Айтматова «И дольше года длится день».
И тут меня осенило (было чтото в этих следователях, было!):
Если я говорю «налево», то с вашей стороны это значит «направо»!
И, сам себе ужаснувшись, добавил: Соображать надо!
Тело Евгении Багратионовны мягко стукнулось об пол.
Дверь распахнулась. Надо мной, как памятник Петру Первому над несчастным Евгением, вздымалась фигура Владимира Этуша. И указав рукой на открытую дверь, он изрек:
Вот так надо работать!
Подмигнул мне и сунув отвертку в нагрудный карман моего халата, величественно удалился вглубь кабинета.
Ульяна Борисовна улыбалась мне, лежа на полу.
Вот и все мои воспоминания о профессоре Этуше.
Рассказы
О любви
Это было на втором курсе. Влюбился я вдруг, после летних каникул, когда она, загорелая, похорошевшая, с «туманом в глазах», вернулась с юга, с моря, где в составе группы аквалангистов тренировалась перед соревнованиями. Она была фанатиком подводного плавания и имела высокий по нему спортивный разряд. А надо сказать, что я не то что в подводном, но и в надводном плавании был так себе Но не об этом речь, а о любви