Да, я совершенно точно знаю, что абсолютное совершенство вызывает не любовь, а благоговение, и поэтому не завидую красавцам без изъянов.
Один мой знакомый художник, которого по случайности тоже зовут Сашей, был влюблен в натурщика и изображал его похабным Бахусом. Сохраняя сходство, Саша искажал совершенные пропорции натурщика, то удлиняя его нос в грушу, то приделывая ему складки на животе.
Иначе я сойду от него с ума, пояснил Саша, показывая карандашные наброски.
Может, тебе с ним лучше переспать, чем так уродовать? предложил я.
Саша-художник вспыхнул и решительным движением смел все рисунки в папку. Творческим людям нельзя мешать быть несчастливо влюбленными. Они от этого звереют и могут наделать глупостей. Вот и Саша-художник выгнал меня в шею из своей студии, лишив себя моих советов.
Потом они все-таки переспали, но продолжения у любви не было. Саша-художник ожидал от совершенного тела совершенной души, а натурщик был косноязычен. Наверное, неумение складно говорить было для Саши-художника не мелким, а большим изъяном. Не та пропорция. Сейчас Саша-художник рисует только животных. Днями напролет рисует львов и мартышек в зоопарке. Я его понимаю. Он не знает их языка и их возможное косноязычие не похерит его любви. С ними он счастлив.
Впрочем, положа руку на сердце, я тоже счастлив, что Саша-художник только раз переспал с натурщиком. У меня дух захватывает, когда я думаю, что однажды встречу того безымянного натурщика и, зная, что он свободен, запросто к нему подойду. Конечно, я не буду говорить, что восхищен его красотой. Я только намекну что-нибудь про викингов, на которых он похож. Натурщик меня не поймет, но улыбнется и осветит мою жизнь новым светом. Мне сладко мечтать об этой встрече. У меня замирает сердце, когда я вспоминаю кудри, добела вытравленные солнцем, безбровое длинное лицо, в два аквамарина сверкающие глаза и большой, тщательно нарисованный рот над ямочкой раздвоенного подбородка. И при этом безымянный натурщик не может грамотно связать и двух слов. Как хорошо! Ему не стыдно говорить чепуху. Он поймет и примет, если, конечно, не окажется таким же кривлякой, как Ашот.
Хотя, знаете, я зря грешу на Ашота. Я специально придумываю ему обидные прозвища. На самом деле я защищаюсь от его красоты. Не хватало мне еще в него влюбиться! Что мне тогда делать? Посыпать голову пеплом, как скорбные индусы? Скулить днями напролет в подушку, как было в школьные времена из-за драчливого Саши? Увольте. Мне хватит того, что я отдаю красоте честь и на нее равняюсь.
Один умный мужчина (не помню, как его звали, я очень пьяный был) сказал мне, что красота это талант. По его мнению, кто-то умеет играть на гармошке, впаривать плохие вещи по цене первоклассных и вышивать великолепные картины нитками-мулине, а кто-то талантлив одной своей красотой. Мужчина имел ввиду меня (наверное, он тоже был сильно во хмелю) и тем вдохновил я на минуточку вообразил себя верхом совершенства, я приобрел царственную осанку и непринужденную естественность, которая, по моим наблюдениям, отличает подлинную красоту от поддельной. И что вы думаете? Вообразив себя красавцем, я тут же послал того умного мужчину к чертовой бабушке. А ведь он был ничего себе. Не первый сорт, но уж точно почетный второй. Мне самая пара. Я мог бы припасть к кладезю его мудрости, испить ее до донышка и потом если захочу пудрить заемной ученостью мозги первосортным мужчинам. Но вместо этого я лишь изогнул бровь, подражая Ашоту, томно сказал «Красота это бремя» и удалился с грацией дикого зверя.
Я не завидую красавцам. Я им сочувствую.
А что мне еще остается?
22 октября. Алхимик
Надо бы, наверное, рассказать, как я с Вальдемаром сошелся. Вообще, я не могу пожаловаться на недостаток всяких приятелей, с которыми можно и кофе выпить, и в кино сходить, и посудачить о том, о сем. Но все мои приятели, такие же, как и я обыкновенные. Скажите на милость, что есть особенного у Сени с его продажами гигиенических продуктов? Или в Жоре, погрязшем в сексуальных похождениях, совсем не гигиенических? Ашот, и тот, если вычесть его мужскую стать, человек настолько обыкновенный, что мухи дохнут на лету. Ну, и что с того, что у него хахаль из высоких сфер, я-то этого господина в глаза не видел, никогда его глаз не увижу и потому могу с полным правом считать Ашота вруном и задавакой.
Нет, мне хотелось чего-то такого необыкновенного, что вывело бы меня из амебного состояния, когда толком не знаешь, живешь ты или вегетируешь, как овощ на грядке.
Сначала я запомнил имя. Мне его Ваня сказал. В тот раз у Вани образовалось свободное время. Его парикмахерский салон ненадолго закрыла санэпидемстанция за недачу взятки. Ваня пустился в загул и, конечно, не мог не обзавестись новыми знакомыми. Ваня говорит, что Вальдемар сам к нему подошел и предложил стать звездой. «У вас есть потенциал», будто бы так сказал он Ване.
Я, слушая Ванины россказни, конечно, рассмеялся: у меня в запасе имелся не один десяток историй с участием пожилых господ, которые обещали дюжим юношам славу и почет при жизни, да только заканчивалось все пшиком. Но однажды Ваня появился в рубашке такой пронзительной синевы, что под нее хотелось немедленно лечь и воображать, что она южное небо.
Подчеркивает мою фактуру, пояснил Ваня, прежде носивший свитера невыразительного цвета, а словом «фактура» обозначавший только что-то складо-бухгалтерское.
Что-то есть, что-то есть! сказал я, интересуясь неведомым Вальдемаром даже больше, чем глазами Сени, которые от этих разговоров наливались красным.
Сеня Ваню ревновал, привнося в историю Ваниного знакомства ядреную порцию перцу, что меня, конечно, тоже занимало, но, как я уже сказал, Вальдемар был мне куда более интересен. Я потихоньку начал его вожделеть. Так, самую малость, при этом прекрасно сознавая, что, представься мне возможность, я конечно, повисну на Вальдемаровом стане и попрошу себе небо в одежду.
Вальдемар, как выяснилось, производит таланты. Точнее, он их высиживает, как сказочная курица золотые яйца. Сеня предположил, что он с ними вылеживается, но я не вижу в том ничего дурного: кто не согласен полежать ради прекрасного будущего?
По настоящему я начал вожделеть Вальдемара после того, как Ваня запел. Его парикмахерский салон опять заработал, а Ваня бегал туда уже без прежнего удовольствия, каждый божий вечер проводя с Вальдемаром.
Он создает звезд из ничего, сказал Ваня.
Из говна горошек, сказал Сеня, которому новый расклад не нравился.
Сеня злился. Не то на Ваню, который вдруг завел друзей на стороне, не то на себя, не умеющего справиться с ревностью.
Вальдемар старый, попытался я успокоить Сеню, У него с Ваней обыкновенная человеческая дружба, без всяких там шурымур.
Сеня посмотрел на меня, а я на секунду почувствовал, как на плечи мои валятся железные рельсы.
А Ваня запел. У него прорезался голос, появился новый блеск в глазах, а мое сердце затрепыхалось и тоже возжелало перемен. Вальдемар сказал Ване, что может сотворить алмаз из любого куска угля.
Алхимик, сказал я и потребовал свидания, Познакомь, прямо так, в лоб я и сказал.
Ваня раскудахтался, намекая на мою незначительность, но тут в разговор вступил Сеня, которому тоже хотелось обрести нерядового друга. И через каких-то два-три дня мы уже сидели у Вальдемара в гостях и пили водку, заедая ее икрой. Водка была из вальдемарова холодильника, а икру принес Сеня. Ему бартером целый вагон предоставили.
Вальдемар руками рисовал в воздухе невидимые узоры, пил белое вино и обещал Ване сиятельное будущее. Ваня млел. Сеня молчал. Я завидовал.
У меня вот тоже голоса нет, вставил я, с трудом дождавшись паузы, и со значением поглядел на Вальдемара, Может, из меня поп-звезда получится?
Из вас? Вальдемар посмотрел на меня так, будто видит впервые, Вряд ли У вас есть чутье на людей, сочувственно произнес он, Вы умеете излагать свои мысли, да и сами ваши мысли оригинальны и непредсказуемы.
Откуда вы знаете? осторожно осведомился я.
Чувствую. У вас есть мысли.
Я поежился. Еще не хватало, чтобы Вальдемар копался в моей голове. Ничего лестного для себя он не обнаружил бы. В тот момент я думал, что Вальдемар безнадежно стар и тщательная забота о внешности, лишь подчеркивает его дряхлость. Ну скажите, что за нужда раздувать лицо в бубен, если руки усеяны таким лабиринтом морщин, что любая ариадна голову потеряет?
Мне нечего вам дать, сказал Вальдемар, Все, что вам надо, у вас уже есть.
Разве плохо хотеть большего? сказал я и добавил, Вы же волшебник.
Геночка, вы топорно работаете, усмехнулся Вальдемар, Зачем, скажите на милость, вы одели эту бабочку?