Научила жизнь радоваться самому малому: солнцу и ветру, дождику, новым ягнятам в стаде, траве зеленой на склонах, самым простым человеческим вещам. Удивлялись люди всему, что их окружало, и делали это искренне, с чистой и детской наивностью.
Трудились они не покладая рук: на кусок хлеба честно зарабатывали, на чужое никогда не зарились.
Учила жизнь
Шел старый горец по тропе, большие усилия прилагал, чтобы к цели добраться. Гудели ноги от усталости, но руки продолжали крепко держать деревянный посох. Иногда он останавливался ненадолго, отдыхал.
Не баловала погода горца: то дождик «накатывал»: мочил с ног до головы. Трудно тогда приходилось, никуда не спрятаться от дождя.
После, ветер налетал, гудел, завывал как зверь. Начинал по-своему старца испытывать: влажную одежду порывами рвать, пронизывать до самого его естества.
Но, несмотря на преграды погодные, шел горец, путь свой уверенный продолжал.
Волосы седые развивались на холодном ветру. Лицо без света солнечного казалось еще суровее. Несли, его, ноги по каменистой тропе, посох опирался о твердь земную, не давая запнуться или упасть.
Снова туман напустился, опять все затуманил. Однако горец не остановился, пробивался своей дорогой.
Тяжелел туман, насыщался. Опускался он все ниже и ниже, пока не открыл Небеса, такие близкие и такие родные.
Остановился горец, глянул на небо: высоко в облака, туда, где когда-то светило солнце.
Я иду к тебе, любимая, повторил он тихим голосом. На его лице проступила скупая мужская слеза. Не выдержал он от накатившей горечи, оперся на свой посох, склонился.
Где-то рядом, недалеко в тумане, прокричала птица. Холодом обдало старика. Он отпрянул в сторону, едва не уронив свой мешок. Присмотрелся внимательно, но ничего не увидел.
Еще немного, совсем немного, проговорил он еле слышно. Подкинул мешок повыше, глубоко вдохнул и распрямил сгорбленную от усталости спину.
***
Далеко, в своей молодости, он был высокий и статный, широкая кость и мышцы налитые. Руки его были цепкие, как будто стальные, глаза глубокие и пронзительные. Силы было много у горца. Много работал он, далеко ходил своими ногами, познавал жизнь через природу предгорную, через свое ремесло. Ошибки свои собирал собственные, не слушал ни чьих советов.
Учила жизнь, его, порою жестко. Сильно стукала с разных сторон: валила с ног, ломала непокорного. Но вынес горец ее учебу. Много ошибок накопил с годами. Наступал этап все исправить. Стал горец принимать наставления от старших, к советам начал прислушиваться. Правы были старейшины, правильно все советовали. И жизнь продолжалась, не стояла на месте.
Подрастали дети, уходили в горы старики, покидали родные и близкие. Мало чего осталось, с того времени, от молодого статного горца. Разве, что руки такие же цепкие, и пронзительный взгляд, на испещренном от морщин суровом лице.
Пока он стоял, вспоминал свою молодость, с удивлением начал замечать, что туман вдруг рассеялся. Услышали Духи его намерения, выпустили молодой сильный ветер. Разметал он белую пелену и полетел дальше, пыль по горным склонам гонять и вихри закручивать. Растворились остатки тумана, осталась лишь дымка, нависшая над самыми пиками гор.
Две дороги
Солнце выглянуло из-за облаков, осветило склон, по которому шел старик, лицо его осветило.
Утер слезу горец, успокоился и дальше побрел, мимо острых камней и огромных скал. Шел уже осторожно, боялся до места не дойти, раньше цели упасть и не подняться, оступиться и пропасть в темной бездне. Прошел до развилки, где тропа становилась шире. Здесь сходились вместе две дороги. Пути местных горцев, по крутым и опасным уступам, и пути не местных паломников, пути пологого, не такого крутого и опасного. Здесь они встречались, и двигались вместе. Но потом их дороги расходились, словно две речки текущие с одной высокой горы.
Недалеко на широкой площадке лежали пирамиды рукотворные из камней. В двух из них, самых крупных, были воткнуты деревянные шесты, обвязанные синими веревочками. Здесь останавливались паломники, здесь же молился их провожатый. Просил у духов местных, у гор высоких разрешения пройти, путь нелегкий продолжить. Отсюда начиналась новая жизнь у паломника, здесь и решалась его судьба.
Были и у горцев свои священные места, но не сходились они с паломничьими. Другая у них была вера и другая история. Горец прошел мимо куч, мимо шестов, осмотрелся, но никого не увидел.
«Бывает и так» подумал он. «Не каждый день сюда ходят». Перехватил заплечный мешок и двинулся дальше, вверх по каменной тропе. Позади горца снова начал сгущаться туман. Он словно снегом укрывал горы, обволакивая нижние уступы и склоны, прятал от глаз посторонних котловины и пропасти.
Поднимался старик, превозмогая боль и усталость. Волей одной поднимался без сил, Духом крепким себя вытягивал.
В одном месте, на пути появился ручей. Он падал с верхнего горизонта, разбрызгиваясь в падении и разбиваясь о крепкий монолит. Тропа обрывалась с одной его стороны, и снова появлялась на другом «берегу».
«Вода сильнее камня» подумал горец. «В любом месте выход себе найдет». Он осторожно перебрался по поваленному деревцу на другую сторону.
Спустя десятки метров вышел на небольшую площадку с широким валуном у самой пропасти. То было священным местом у горцев. Здесь они молились, здесь обращались к Создателю, благодарили его за свою жизнь за все испытания, за семью и своих родных.
От этого места тропа уходила дальше за поворот, и двигалась прямиком к священной горе, цели других людей, не горцев, но пришлых паломников. Для горцев она была священной. Знали ее от самого рождения, легенды разные слагали.
Побаивались горцы говорить плохо о той горе, потому как она все слышала и наказывала неугодных. А появляться поблизости и вовсе считалось великим грехом, почти что осквернением святыни.
Прекрасная вечность
Остановился старик, опустил заплечный мешок, и сел на широкий камень. Поднял взор высоко, в самые облака. Туда где были все его предки.
Ну, вот я и пришел к тебе, сказал горец и расплакался. Не вынес больше без родной души. Долго ждал он момента, когда снова поднимется в гору, и полетит вслед за своей любимой.
Слезы лились из усталых глаз, слезы всей его долгой жизни.
Ветер поднял их и понес высоко в небо.
Закрутились вихри, закружили тучи. Гром загрохотал, молнии засверкали, разрезали тучи своими линиями. Пошел с небес теплый дождик, благословенный, согреваемый солнечными лучами.
Я иду за тобой, любимая, поднялся старик уверенно, пригладил свою седую голову, подошел к краю широкого камня и приготовился сделать последний шаг
***
Для местных людей дорога в горы была священной. Путь всей их жизни: путь молодого мужчины в молодости, путь зрелости в зрелые годы, и путь последний, величественный.
Для пришлых паломников этот маршрут был праведным. Вверяли они свои судьбы в руки Создателя. Уходили отсюда далеко за перевал, к священной горе. Как первые, так и вторые могли пройти все, от начала и до самого конца. Могли назад вернуться, к привычной мирской жизни, обновленные и одухотворенные. Но могли и не вернуться: оступиться по дороге и свалиться в бездну, замерзнуть или сильно заболеть по пути.
Самые зрелые среди них и духовно возвышенные, те, кто окончил земные странствия и дела свои, воспаряли в глубокое синее Небо. Прощались оттуда с близкими, махая руками с белоснежных кораблей-облаков.
Уходили их души в свой последний рейс, в последнее плавание по нашей прекрасной Земле.
Внизу, под ними, проплывала волнами жизнь: еще одно рождение, один утренний рассвет и вечерний закат.
Старый Художник-Создатель писал очередную картину на своем холсте, новые земные пейзажи и новых молодых героев. Менялось время: старое поколение уходило в историю, уносило за собой целую эпоху.
Радовалась Вселенная стараниям Создателя, любовалась она земной красотой.
Гармония и любовь проявлялись в душе у людей: с каждым из них, в это время, общалась Великая Вечность
Стоял горец у самой пропасти, мгновения его разделяли от последнего шага. Время сжалось, вдавилось в горный гранит. Вернуло оно горца в прошлое: в момент, когда они были вместе с любимой женой. Молодые, полные сил и своих надежд.
Солнце светило им по-особому, и каждый новый день представлялся открытием. Даже за хлопотами, за делами, было счастье рядом, любовь была с ними. Был в их доме мир и покой.
Но что их разрушило, почему все пошло супротив? Не мог ответить на это горец.