С инвалидским удостоверением Иван Иванович ходил недолго. В одесском трамвае вытащили у него бумажник со всеми документами. Паспорт, правда, прислали по почте И на том спасибо. Эх, знал бы тот ворюга, чьими льготами он собирался пользоваться!
Выдали Кичкарюку дубликат. Красная книжечка пришлась как нельзя кстати. С ее помощью дед Иван трижды летал на далекий курильский остров к дочери помочь молодым обжиться на новом месте. А место ого-го какое добраться или выбраться на островок можно лишь пограничным катером, да и тот через узенький, но бурный проливчик два часа выгребает. Жизнь тут лихая то штормы по месяцу, то землетрясения, то цунами Тамара не жалуется, как-никак внучка моряка, дочь моряка, жена моряка, да и сама морячка. А это, как поется в песне, что-нибудь да значит.
Это неверно, что все счастливые семьи похожи друг на друга. У семьи Кичкарюков свое счастье, ни на чье не похожее, выстраданное, выхоженное, трудное И все-таки счастье. Вот попробуй тут не скажи судьба. Огненный столп взрыва, искалечивший, но пощадивший матроса, будто повелел ему живи здесь, подле страшного места, тут найдешь себе и суженую, и кров, и дело, и все, чем счастлив человек. Живи и помни. Иван Кичкарюк живет и помнит.
Автографы смерти, знаки той давней беды, остались на ленте сейсмографа, на искалеченном теле Ивана Кичкарюка, на судьбах сотен, тысяч людей
«Мы думали, началась война!»
В тот день пятницу 28 октября 1955 года линкор «Новороссийск» выходил в море в последний раз Выходил на отработку учебных задач.
Командир дивизиона противоминного калибра капитан-лейтенант Я.И. Либерман:
Мы вышли в восемь часов утра. Шли в морской полигон, где моему 2-му дивизиону предстояло выполнить стрельбу 13: стрельба в аварийной ситуации, то есть в условиях крена, пожара, выбывших из строя комендоров и тому подобное.
Меня аттестовывали на должность помощника командира линкора (тогдашний капитан 2-го ранга Сербулов собирался уходить после ноябрьских праздников в запас). Когда-то я завалил эту стрельбу. Теперь предстояло отдать должок Отстрелялись мы хорошо.
Командир дивизиона главного калибра капитан-лейтенант В.В. Марченко:
После стрельбы мы определяли свою скорость на мерной миле. На все про все у нас ушло десять часов, и к 18.00 мы вернулись в базу. Я стоял на мостике вахтенным офицером. «Новороссийск» ложился на Инкерманские створы, когда с крейсера «Дзержинский», где находился штаб эскадры, мы получили семафор: «Вам встать на якорную бочку 3».
Наша штатная бочка 12 находилась близ бухты Голландия. На 3-й же всегда стоял линкор «Севастополь». Но с «Дзержинского» к нам на борт должен был перейти штаб эскадры, поэтому нас поставили поближе к крейсеру, то есть на траверзе Морского госпиталя.
Командир 6-й батареи противоминного калибра старший лейтенант (ныне контр-адмирал запаса) К.И. Жилин:
Наш командир капитан 1-го ранга Кухта находился в отпуске, и линкором командовал старший помощник, допущенный к самостоятельному управлению кораблем, капитан 2-го ранга Хуршудов. Разумеется, опыта у него было поменьше, поэтому линкор из-за не погашенной вовремя инерции слегка проскочил бочку, пропахав левым якорем грунт. Так или иначе, но мы стали на якорную бочку 3. С кормы же завели трос на другую бочку, чтобы ветром нас не развернуло поперек бухты.
Была пятница. Начали увольнять на берег офицеров, сверхсрочников, матросов. Кое-кому выпал «сквозняк», то есть сход с корабля на два дня до понедельника. Сошел на берег мой сосед по каюте Женя Поторочин, старший лейтенант, командир группы управления. У него был день рождения. Я же заступил дежурным по низам. На стоянке, согласно Корабельному уставу, назначается дежурный по низам, который отвечает за порядок в подпалубных помещениях, за выполнение правил внутреннего распорядка и прочее. На верхней палубе хозяин вахтенный офицер, я же властвую в низах, оба мы подчиняемся дежурному по кораблю. В ту ночь им был старший штурман капитан 3-го ранга Никитенко. Развод суточного наряда начался, как положено, под оркестр: вахта, караул, артдозоры, дежурные по боевым частям и службам. К концу развода подошел Никитенко и принял, как говорится, бразды правления.
Командир дивизиона главного калибра капитан-лейтенант В.В. Марченко:
Едва мы стали на бочку, как началось увольнение личного состава на берег. Офицер, которому я должен был передать повязку дежурного по кораблю, прыгнул в баркас и был таков. Проявил, так сказать, расторопность. После ходовой вахты мне совсем не улыбалось заступать в дежурство, тем более, что я оставался за командира всей нашей боевой артиллерийской части
Командир дивизиона главного калибра капитан-лейтенант В.В. Марченко:
Едва мы стали на бочку, как началось увольнение личного состава на берег. Офицер, которому я должен был передать повязку дежурного по кораблю, прыгнул в баркас и был таков. Проявил, так сказать, расторопность. После ходовой вахты мне совсем не улыбалось заступать в дежурство, тем более, что я оставался за командира всей нашей боевой артиллерийской части
Командир дивизиона противоминного калибра капитан-лейтенант Я.И. Либерман:
Тут нужно внести уточнение. Этим «расторопным» офицером был я. Дело в том, что меня отпустили на занятия в университет марксизма-ленинизма. Был строгий приказ командующего эскадрой, запрещавший пропускать занятия без уважительной причины, и я получил разрешение от помощника командира.
Капитан-лейтенант В.В. Марченко:
Обязанности командира корабля исполнял старший помощник капитан 2-го ранга Хуршудов. Но он тоже убыл на берег, передав всю полноту власти помощнику командира капитану 2-го ранга Сербулову. Зосима Григорьевич душа-человек, из старых моряков, прекрасно знал корабельную службу. «Не горюй, говорит, кого-нибудь найдем». Нашли старшего штурмана Никитенко. Тот что-то задержался у себя в рубке, не успел карты сдать В общем, он и заступил. Я же попросил дежурного по БЧ-5 (электромеханическая боевая часть) дать на офицерскую душевую горячую воду и пар. Помылся. Сербулов пригласил меня на чай. Вечерний чай по кораблю в 21 час. Значит, это было уже между девятью и десятью часами вечера, когда в кают-компанию заглянул Никитенко и доложил Сербулову, что северо-западный ветер усиливается, и попросил «добро» отдать левый якорь. Сербулов разрешил, и левый якорь ушел в воду Скорее всего, именно он и вызвал сотрясение старой мины. Но кто это мог предположить тогда?!
В полночь прибыли баркасы с вернувшимися из увольнения матросами. Прибыли все без замечаний. И я отправился к себе в 20-ю каюту по левому борту на броневой палубе, рядом с трапом во вторую орудийную башню
Командир отделения артэлектриков старшина 1-й статьи Л.И. Бакши:
В увольнение на берег я записываться не стал, хотя и была моя очередь. К тому же я, коренной севастополец, мог переночевать на берегу. Все удивились как же так? Но у меня был свой расчет. 30 октября день моего рождения, и потому я договорился с командиром группы управления старшим лейтенантом Захарчуком, что он уволит меня 29 октября на «сквозную», то есть до понедельника. 1 ноября я должен был прибыть на корабль к началу утренней приборки. Все шло своим чередом. В 24 часа я встретил прибывших с берега наших матросов, так как замещал старшину команды. Ребята прибыли без замечаний. Я покурил на баке, потравил с «корешами» за жизнь и где-то за полночь отправился в наш 1-й кубрик, где жили комендоры. Он находился в носу над жилой палубой под броней. Забрался в свою коечку под барбетом первой башни и уснул
Машинист матрос Н.М. Березняк:
После возвращения линкора в базу командование объявило всему экипажу благодарность за отлично проведенные стрельбы. С чувством гордости и в приподнятом настроении матросы, старшины, офицеры продолжали свои повседневные дела согласно обычному распорядку: одни ушли в увольнение на берег, другие стирали робы, писали письма домой, пели песни. Очень хорошо играли на баянах братья Полищуки и Калинский.
Однако письма на берег уйти не успели Никто из нас не подозревал, что через час-другой мы навсегда расстанемся с линкором, а кто-то навечно и с жизнью.
Начальник медицинской службы Черноморского флота генерал-майор медицинской службы в отставке Н.В. Квасненко:
В тот вечер я был приглашен на квартиру командующего Черноморским флотом вице-адмирала Виктора Александровича Пархоменко. Это было буквально за несколько часов до взрыва. Я приехал вместе с врачом-специалистом. Наш пациент чувствовал себя очень плохо: сильный жар температура за 39 градусов, систологическое давление под двести. Мы договорились, что завтра на службу комфлота не пойдет. С тем и уехали. Я вернулся к себе домой на Большую Морскую. Было душновато, открыл балконную дверь. Лег спать поздно
Старший лейтенант К.И. Жилин:
Ночью дежурный по низам, согласно Корабельному уставу, имеет право отдыхать, чередуясь с дежурным по кораблю. При этом ни тот ни другой не должны раздеваться. Мне выпал отдых с полуночи до двух часов ночи, и я отправился в каюту. Наша офицерская трехместка находилась в носу на броневой палубе за 50-й переборкой. Мой сосед, лейтенант Толя Гудзикевич, командир 5-й батареи, уже спал. Койка Жени Поторочина пустовала он праздновал день рождения на берегу Я снял ботинки, накрылся кителем, положил фуражку рядом Только задремал вернулся с берега Женя Поторочин. Последний баркас отходил от Минной стенки в 24.00 значит, было где-то половина первого. До взрыва оставался час Женя был в приподнятом настроении: невеста подарила ему картину обезьяны в джунглях. Он все тормошил меня, хотел, чтобы я оценил подарок. Я отмахивался: «Да отстань ты, мне через час вставать!» Наконец он улегся. Я задремал