Итак, следует ли считать «ценность» и «значение» эквивалентными как об этом кощунственно заявляют, например, философы Н. Аббаньяно [3,с.332] и С. Лем** [87,с.151], Г. Маркузе [92,с.335] и Д. Радьяр [118,с.54]? Посмотрим, что говорит об этом М. Каган: время у него имеет экзистенциальное значение [72,с.76]; а «значению», в свою очередь, усваивается объективный статус, поскольку в другом месте указывается на «объективность «значения» как отношения одного объекта к другому объекту в противоположность «субъективности» смысла [72,с.53]. В то же время ценность, как сообщается, «есть значение объекта для субъекта» [72,с.68], или субъектно-объектное отношение. Таким образом, мы приходим к выводу о некорректности понятия «экзистенциальная ценность времени», поскольку, если время имеет экзистенциальное значение, а «значение» в этом контексте объективно, как отношение между объектами, то «значение» не может быть здесь истолковано как «ценность» с характерными для последней субъективными обертонами. С другой стороны, нас пытаются убедить в том, что, в то время как «от существительного «смысл» язык образовал глагол «осмыслять», со «значением» подобная операция невозможна» [72,с.53]. Однако, это опровергается текстом И. Ильина, который употребляет, ссылаясь на авторитет влиятельного французского философа Ж. Дерриды, выражение «означивание» [65,с.25]. Из этого нельзя не сделать вывод о том, что в западной науке «значение», вопреки мнению М.С.Кагана, может соответствовать субъективному отношению, или «ценности»; действительно, ведь говорит же он о том, что «смыслом становится значение (курсив автора С.Ю.) объекта для меня как субъекта» [72,с.53]. Почему в таком случае отказывать «значению», в отличие от «смысла» [72,с.53], в субъективности? Так или иначе, но оригинальные работы зарубежных философов позволяют убедиться в том, что понятия «экзистенция», «ценность» и «бытие» достаточно часто употребляются в одном контексте. Остается ограничить их смысловую емкость путем взаимного объединения.
Так, Аббаньяно, к примеру, говорит о формах экзистенциализма, «которые видят в возможности экзистенции отношение с Богом, с Бытием или с Ценностью и которые опираются на всемогущество конечной цели этого отношения» [3,с.354]; а также: «подлинная экзистенция это подлинное отношение с бытием» [3,с.41]; ссылаясь на итальянского философа Энцо Пачи, Аббаньяно рассматривает духовную жизнь человека как «напряжение» между экзистенцией и ценностью, т.е. как ценность, которая ищет экзистенцию, или как экзистенция, которая полагает себя как ценность» [3,с.67].
Перейдем к уточнению хронологических рамок диссертационной темы. Кого следует считать «современным» философом? В.Д.Губин в своей книге «Онтология. Проблема бытия в современной европейской философии» [48] относит к числу «современных философов» не только М. Хайдеггера (18891976), но и ученых первой половины XX века: Н. Гартмана (18821950) и С. Франка (18771950). Что касается нашего исследования, то мы считаем необходимым ограничить его второй половиной текущего столетия. Как известно, «во второй половине нашего драматического века вновь возникла ситуация тотальной «переоценки ценностей»» [72,с.1920]. По сообщению И.М.Быховской, «кризисные эпохи порождают идеи отказа от предпочтительности той или иной ценностной позиции, глобального аксиологического релятивизма (Ницше, постмодернизм)» [29,с.19], а Б.Л.Губман пишет, что «попыткой радикального избавления философии от ценностной проблематики стало постструктуралистское учение Дерриды, где аксиологические вопросы предстают как порождение фонологоцентристского строя европейской мысли» [50,с.342]. «Переоценкой ценностей» [65,с.45] именуется философия Дерриды также в монографии И. Ильина. Отметим, что английский философ Рональд Холл относит Дерриду к теоретикам постмодернизма [159,с.121], «особого умонастроения» [65,с.2], для которого, по мнению И. Быховской [29,с.19] и В. Гавела* [160,с.308], характерен глобальный аксиологический релятивизм. Важно помнить также, что «постмодернизм представляет собой ситуацию, в которой обозначающий (или обозначающее) заменяют собой обозначаемое как фокус ориентации и ценности» [164,с.103]. С другой стороны, Ницше, сказавший в свое время: « ценность всех вещей да будет вновь установлена вами» [98,с.55], (см. также [29,с.19]), оказал значительное влияние на концепцию постмодернизма. О Ницше, как об одном «из любимых постмодернистских авторов» [43,с.93], пишет, к примеру, Татьяна Горичева. Таким образом, постмодернизм как время переоценки ценностей особенно удобен для анализа аксиологических концепций ХХ века. Не совсем ясны временные границы этого явления. Философ Ихаб Хассан возводит начало постмодернизма ко времени появления романа «Поминки по Финнегану» Джеймса Джойса (1939) [65,с.203], однако «большинство западных ученых считают, что переход от модернизма к постмодернизму пришелся на середину 50-х гг.» [65,с.203]. На этой дате мы остановимся, ограничив, таким образом, наше исследование периодом с 50-го года ХХ столетия до наших дней.
Обсудим также смысл выражения «зарубежный философ». Действительно, кого следует считать «зарубежным философом», а кого нет? Приведем примеры. Александр Кожев (Кожевников), влиятельный французский политик и философ русского происхождения, родился в довоенной Москве, эмигрировал, скончался во Франции. Как русский мыслитель, однако, он не упоминается ни в одном из известных нам текстов. Напротив, Т. Горичева ставит его в один ряд с «большинством французских философов» [37,с.25]. Аналогичным образом, философы и лингвисты Юлия Кристева и Цветан Тодоров, болгары по происхождению, несомненно принадлежат французской культуре, о чем пишет И. Ильин [65,с.120] и сама Ю. Кристева [85,с.161], с одной стороны, и автор рецензии на книгу «Введение в фантастическую литературу» [131], с другой.
Поскольку с 70-х гг. Т. Горичева проживает на Западе, ее работам вполне может быть предоставлено одно из не самых последних мест в нашем сочинении.
Остается нерешенным вопрос библиографии и ее структуры: следует ли нам уделять внимание только западным авторам? Если нет, то каким должно быть приблизительное соотношение между научными авторитетами Востока и Запада? В своей аксиологической библиографии, составленной преимущественно из книг западных ученых, МакЭван упоминает*, к примеру, лишь одну работу специалиста восточного происхождения Т. Макигучи (Япония) [158,с.738]. Следуя в этом МакЭван, мы держимся в своей работе аналогичного соотношения между Востоком и Западом, ссылаясь на отдельные труды японского буддолога и мыслителя Дэйтару Судзуки.
Глава I. Онтоаксиология
Определение бытия
Прежде всего условимся о значении терминов. Как известно, слово «бытие» было введено в употребление древнегреческим философом Парменидом [48,с.21]. С другой стороны, нам известно о том, что со времен античности в философии различают «бытие» и «совокупность окружающих вещей», или «сущее», о чем говорит, к примеру, В.Д.Губин [48,с.9]. Попытаемся найти подтверждение его словам в источниках.
Вопреки нашим ожиданиям, сделанная В.Д.Губиным подборка оригинальных текстов не вносит большой ясности в вопрос о том, в чем же на самом деле состоит различие между этими понятиями у Парменида. Действительно, предлагаемые нашему вниманию стихотворные пассажи почти полностью посвящены трактовке «бытия» [48,с.2122]. Из этого, конечно, еще не следует делать вывод, что «бытие» употребляется здесь в значении «сущего», подобно тому как, например, Хайдеггер считает, что «бытие», согласно словоупотреблению метафизики, подразумевает сущее в целом» [143,с.157]. Однако, мы не находим у Парменида и достаточно четкого разграничения этих понятий. Например: «Каким образом то, что есть (сущее-сейчас), могло бы быть потом? Каким образом оно могло бы быть в прошлом (или стать)? Если оно «было» (или: «стало»), то оно не есть, равно как если ему (лишь) некогда предстоит быть» [48,с.22] и т. д. Не добившись в этом вопросе большой ясности от Парменида, попытаемся найти ее у других авторов.
При употреблении слов «бытие» и «сущее» в известных нам диалогах Платона, их автор явно отдает предпочтение последнему. К примеру, Платон говорит о всеобъемлемости сущего (to on) [Евтидем. 279а], о «существующих вещах» [Евтидем. 284а; Хармид. 169а], «истинно существующем» [Евтидем. 284с], знании сущего [Евтидем. 293е], единстве блага и сущего [Горгий. 467е], принадлежности человека к миру сущих вещей [Кратил. 385а], собственной сущности вещей [Кратил. 386d, 401с], и, наконец, о текучем характере сущего [Кратил. 413е]. Слово «бытие» употребляется Платоном реже: к примеру, в тех случаях, когда речь идет о сущности цветов и звуков, «каждой вещи» и «всего другого, что только заслуживает наименования бытия» [Кратил. 423е]. Однако, окончательного ответа на интересующий нас вопрос мы, к сожалению, не находим и здесь.
Довольно основательная разработка понятий «сущее» и «бытие» была в свое время сделана Аристотелем. В произведениях последнего «сущим называется, с одной стороны, то, что существует как привходящее, с другой то, что существует само по себе» [Метафизика. V,7,1017а]. Поясним, что в понимании Аристотеля, «когда (мы С.Ю.) говорим, что образованный есть человек, мы говорим, что образованность есть нечто привходящее для человека», а когда «мы говорим, что человек есть образованный», то подразумеваем, «что свойство есть нечто привходящее для сущего» [там же].