В этом месяце дам шесть «на выход». Остальные восемь в следующем.
На продление выходить не будешь?
Не планирую.
Молодец!
Под вздох облегчения и улыбку на лице прокурор откинулся на спинку кресла.
Значит, план двух месяцев мы выполняем досрочно!
Пётр Николаевич не шутил: и у следователей прокуратуры тоже имелся свой план. Конечно, негласный, но от этого не менее требуемый исполнением. Планы «спускались сверху» в зависимости от категории района. Старогородской район считался самым бандитским в городе, а, значит, самым «плодоносящим». Отсюда, с каждого следователя прокуратуры этого района «область» требовала ежемесячно «выдавать на гора́» в суд, то есть не меньше трёх дел областной подсудности, и не меньше трёх дел районной. Любое прекращённое дело, даже по реабилитирующим основаниям, даже под условием защиты чьей-то жизни и чести, считалось браком в работе и непроизводительным расходом служебного времени.
Обычно «район» следствие прокуратуры, значит «давал стране угля». Иной раз и с заметным перевыполнением плана. И тогда «район» хвалили в «области», особенно, если основу плана составляли дела областной подсудности. Ведь сторону обвинения по таким делам представляли «областники». Но бывали и «засушливые» месяцы, когда преступники, «как на грех», не проявляли должной активности, словно не осознавая высоких задач, стоящих перед родной прокуратурой. И тогда план не натягивался и не вытягивался, даже за уши. Следователям приходилось идти на всякие хитрости, чтобы только «закрыть цифры». В суд шла любая мелочевка, от уклонистов от военных сборов до оказания сопротивления работникам милиции, благо, что и с военкоматом, и с РОВД установились подлинно творческие отношения формата: «ты мне, я тебе».
Именно поэтому и не шутил сейчас прокурор: четырнадцатью делами областной подсудности Иванов закрывал личный пятимесячный план «по расстрелу». За это «область» могла с лёгкостью «отпустить» и недостачу дел «районного звена».
А что с остальными?
Иванов презрительно скривил губы.
А-а, мелочевка для района
Всё в суд?! просиял глазами прокурор.
За исключением двадцать первого.
Теперь уже лицо Петра Николаевича сморщилось, как от зубной боли.
Александр Сергеевич, ты не торопись
Торопись, не торопись, махнул рукой Иванов, а из ничего не сделаешь что-то. Ну, вот, не вижу я в этом деле никаких перспективных блёсток!
Чего не видишь?
Ну, криминала в действиях замдиректора.
А, может, вместе увидим?
Голос прокурора дрогнул настолько искренно, что Иванов даже отказался от текста, ограничившись иронически-укоряющим взглядом.
А, может, в бездействии увидишь?
Вопрос, казалось бы, шутейного звучания, был исполнен прокурором совсем не шутейно, и «на высоком идейно-художественном уровне». Пётр Николаевич по традиции хватался за соломинку. По этой причине Иванов окончательно решил пощадить самолюбие шефа, и дал ответ на полном серьёзе.
Увидел бы, когда бы оно было. Так ведь нет его, Пётр Николаевич! Ну, не накачаешь этому бедолаге состав, как ни накачивай! Сплошной «воздух», Пётр Николаевич!
Иванов нахмурил чело, потряс давно не стриженой шевелюрой и спустился октавой ниже.
За компанию со всеми я бы ещё пустил его, и то не на первых ролях. Так ведь не дают и не дадут!
«За компанию»?
Прокурор оживился на манер гэдээровского артиста Фрица Дица, сыгравшего Гитлера в эпопее «Освобождение»: «Контрудар?! В Померании?!». Иванов даже не удержался от хмыканья настолько похоже Пётр Николаевич сыграл нет, не фюрера: надежду на чудо.
За компанию с кем?
Генеральный директор, главный инженер, директор по производству, директор
Хватит! обречённо махнул рукой прокурор: энтузиазма, как не бывало.
Так ведь это ещё не всё! «тут же послушался» Иванов. Есть ещё и чины в главке, которым не только должностная инструкция, но и сам Бог велел
Я же сказал: хватит! поморщился прокурор. Александр Сергеевич, что у тебя за манера, такая: сыпать соль на раны!
Так в медицинских же целях, Пётр Николаевич виноват.
Почувствовав небольшой перебор, Иванов одной рукой прикрыл рот, чтобы уже обеими тут же отработать «Хэндэ хох!». Укоризненно покосившись одним глазом на следователя, Пётр Иванович тяжело вздохнул.
Эх, Александр Сергеевич, Александр Сергеевич тут такие, понимаешь дела, а тебе всё шуточки!.. Лучше бы сказал, что делать будем?
Тянуть резину!
Прокурор скрипнул зубами, и уже изготовился к ответной речи, но, взглянув на абсолютно серьёзного Иванова, передумал и отказался от намерения.
Ты не шутишь, Александр Сергеевич?
Я никогда не был так серьёзен, Пётр Николаевич.
Поделись!
Классика, Пётр Николаевич!
Вот теперь Иванов усмехнулся.
??? частично ожил прокурор.
«Или шах помрёт, или ишак сдохнет»! Помните Ходжу Насреддина, Пётр Николаевич?
На лице прокурора обозначилась слабая улыбка. Сомнение в его взгляде боролась с надеждой и с переменным успехом. Наконец, Пётр Николаевич, как всегда, полурешительно-полуобречённо махнул рукой.
А у тебя получится, Александр Сергеевич?
Не впервой, Пётр Николаевич!
Иванов панибратски обнял прокурора за плечи: «время обнимать, и время уклоняться от объятий». Конечно нарушение «устава», но в меру, особенно в критических ситуациях, это было не только можно, но и нужно. Даже полезно для сохранения физического и психического здоровья начальства.
Я бы добавил ещё одну фразу, но она будет совсем «не из устава»
Добавь разрешаю! снисходительно покосил глазам Пётр Николаевич.
«Не ссы, Маруся: я Дубровский!».
Прокурор рассмеялся как всегда, в половинном формате: полунервно, полуоблегчённо.
Никакого у тебя почтения к начальству, Александр Сергеевич!
Ни малейшего!.. Ладно: действуй Кстати, занеси мне дело: хочу ознакомиться с ним.
В очередь! усмехнулся Иванов.
Не понял так и сделал Пётр Николаевич.
Становитесь в очередь, Пётр Николаевич! За товарищем Городецким: он первым захотел ознакомиться.
Пётр Николаевич задумчиво поелозил рукой по щеке.
Отдал, значит
Иванов развёл руками.
Ну, казните меня!
Ну, что ты?! махнул рукой прокурор. Правильно сделал. Не стоит умножать число врагов своих: их и без того хватает.
Брови Иванова от удивления полезли на лоб: прокурор демонстрировал образчик мышления, достойный самой Библии! Обычно трусость Петра Николаевича носила характер исключительно житейский, даже бытовой, весьма далёкий от философского.
Мудро, Пётр Николаевич, благодарно не соврал Иванов. Тем более, что нам с Вами это ничем не грозит Ну, то, что они там, в обкоме, могут «заныкать» часть документов или даже целиком дело.
Ты хочешь сказать, что
Да, Пётр Николаевич: НП по этому делу фактически дубликат самого дела. И почти всё подлинники, хоть и вторые экземпляры. Я, как почувствовал, что начинает «попахивать жареным», сразу же подстраховался. Так, что, отобьёмся, в случае чего. Кстати, Городецкого я уже предупредил. Ну, чтобы он зря не надрывался.
Прокурор с чувством пожал руку Иванова даже слезу дал.
Я всегда знал, что тебе можно верить, Александр Сергеевич
Почти неизбежное «усиление осадков» не состоялось: в самый кульминационный момент дверь в кабинет приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Тани.
Пётр Николаевич, там к Александру Сергеевичу пришёл этот ну, замдиректора завода Я его придержала, но он хочет уйти!
Иванов переключился глазами на прокурора.
Разрешите, Пётр Николаевич?
Иди, Александр Сергеевич.
Прокурор «не по уставу» приложился рукой к плечу старшего следователя.
И действуй сообразно обстоятельствам.
Буду «тянуть» изо всех сил! ухмыльнулся Иванов. Чтобы как в той сказке: «тянут-потянут вытянуть не могут!» Таня, задержи товарища: я сейчас обслужу его
Глава четвёртая
Александр Сергеевич, извините
Иванов с недовольным видом оторвался от протокола. В дверях застыла Маша, черноволосая двадцатидвухлетняя девица формата «ничего себе», недавно принятая на должность секретаря-машинистки,
с возложением обязанностей заведующей канцелярией на период отсутствия той по уважительным причинам.
Чего тебе?
Секретарша замялась.
Там пришли заявительницы по изнасилованию
А я тут при чём? буркнул Иванов. Эту неделю дежурит Сидоров. Как говорится, «милости прошу!».
Сидоров с утра уехал в тюрьму, и до сих пор не вернулся!
В Маше плакало всё, что могло: голос, глаза, губы. Плакало очень натурально, правдоподобно, а, может даже, всамделишно. Иванов поморщился.