Повторюсь: я считал себя одиночкой, после Андрея Сухих до тридцати лет я не встретил никого, кто хотя бы частично разделял мою тягу к индейцам. Но летом 1992 года я внезапно обнаружил, что таких людей много. И не просто «таких», а гораздо более «повёрнутых на индейцах». На экране телевизора я увидел молодых ребят, одетых в настоящие индейские костюмы: кожаные рубахи, ноговицы с длинной бахромой, головные уборы из великолепных орлиных перьев! И всё это не где-то за океаном, а в Москве! Возможно, кто-то из них жил в соседнем доме, а я понятия не имел об этом
Программа, о которой я упомянул, называлась «Майн Рид Шоу» и показывала так называемое индейское двоеборье: состязание в стрельбе из лука и гонки на спортивных каноэ. «Индейцы» присутствовали там в качестве красочной экзотики и в конце состязаний вручали победителю томагавк Не знаю, как бы сложилась моя дальнейшая жизнь, если бы я не посмотрел ту телепередачу. Возможно, зарывшись в мою работу, так и не встретил бы индеанистов и многое осталось бы не осуществлённым. Индеанисты послужили импульсом для меня в реализации целого ряда идей.
Мои взгляды сильно отличались от воззрений индеанистов, что нередко приводило к жарким спорам. Со временем я перестал участвовать в спорах и просто делал то, в чём испытывал потребность, не оглядываясь на других.
С раннего детства я видел в индейцах символ борьбы за свободу и справедливость. Я собственными руками сотворил для себя этот символ. И позже, несмотря на улетучившуюся романтику и лирику в индейской теме и на приобретённые глубокие знания, я не изменил этому идеалу. Свобода и справедливость превыше всего. Государство злейший враг человека. Эти два убеждения слились в невидимый иероглиф моих чувств, который присутствует во всех моих работах. В этом иероглифе нашлось место и моему детству, наполненному жаждой любви и неприятием злобы. Детство наполнено открытиями, и все открытия фундаментальны. Когда детство уходит, наступает время накопления информации и материальных благ. Накопления не дают человеку ничего нового, они лишь обременяют.
Этой книги ещё не было, она только в мыслях бродила, а я уже сел за предисловие, чтобы как-то подтолкнуть её к рождению. Возьмись за дело, и дело пойдёт «Расскажи о том, что думал и как изменялись твои мысли с годами, твердил себе я. Быть может, к тебе присоединятся другие те, которые начинали так же, как начинал ты. Они расскажут об удивительном мире мечты, которую каждому удалось воплотить по-своему. Или расскажут о том, как эта мечта превратилась в прах».
Письма, письма, письма Я слышал, что на раннем этапе становления Движения письма индеанистов являли собой настоящий культурный пласт. Говорят, это была эпоха писем. Но сегодня писем не дождаться. Я потратил немало сил, чтобы вызвать людей на разговор. В первую очередь меня интересовали «старики», то есть те, кто стоял у истоков Движения. Некоторые пытались уклониться от моих вопросов, ссылаясь на то, что ничего не помнят. Может, и впрямь не помнят, забыли Память очень ненадёжный спутник. Однажды можно оглянуться и с удивлением обнаружить, что многое забылось, превратилось в сон, который, кажется, только что здесь присутствовал, но воспроизвести его невозможно, он не нащупывается, от него осталось только ощущение вот-вот вспомнится, вот-вот откроется, но не вспоминается, остаётся где-то рядом, однако в недосягаемости. Память нередко подсовывает нам не факты, а наши размышления об этих фактах, перекрашивая их в новый цвет.
Юра Котенко написал мне о работе над новой книгой: «Я сейчас пишу потихоньку и лениво о моём Беге по Америке. Так вот, моя кристально-чёткая память дала жуткий сбой: сначала я детально описал картину навеки запечатлённую в моём мозгу, ясную и недвусмысленную, как нас напутствует вождь пенсильванских Делаваров в головном уборе типа ирокезского гастовеха. Я даю точное описание этого убора и даже усиливаю его, поизучав эту тему в тырнете, что б уж исчерпывающе И как финальную точку ищу и нахожу свою картинку-зарисовку этого события, сделанную там же чуть позже, по горячим следам и, о ужас! на картинке он нарисован в чёрной ковбойской шляпе!!! Всё остальное совпадает с памятью. Решил уточнить, найдя этот эпизод в своих дневниковых записях, которые делал там ежедневно перед сном, описание всего прошедшего дня, каждого дня. Эти события описаны в абсолютном соответствии с памятью, кроме описания головного убора вождя. Там я написал, что он был в солнечном головном уборе из перьев с двумя длинными шлейфами Полный провал и фиаско Так что пиши быстрей, пока помнишь что-то»
Юра Котенко написал мне о работе над новой книгой: «Я сейчас пишу потихоньку и лениво о моём Беге по Америке. Так вот, моя кристально-чёткая память дала жуткий сбой: сначала я детально описал картину навеки запечатлённую в моём мозгу, ясную и недвусмысленную, как нас напутствует вождь пенсильванских Делаваров в головном уборе типа ирокезского гастовеха. Я даю точное описание этого убора и даже усиливаю его, поизучав эту тему в тырнете, что б уж исчерпывающе И как финальную точку ищу и нахожу свою картинку-зарисовку этого события, сделанную там же чуть позже, по горячим следам и, о ужас! на картинке он нарисован в чёрной ковбойской шляпе!!! Всё остальное совпадает с памятью. Решил уточнить, найдя этот эпизод в своих дневниковых записях, которые делал там ежедневно перед сном, описание всего прошедшего дня, каждого дня. Эти события описаны в абсолютном соответствии с памятью, кроме описания головного убора вождя. Там я написал, что он был в солнечном головном уборе из перьев с двумя длинными шлейфами Полный провал и фиаско Так что пиши быстрей, пока помнишь что-то»
В эти дни я читал мемуары Натальи Варлей, некогда известной на всю страну актрисы. В самом начале книги она написала: «В старости вдруг понимаешь, что всё прошло и никогда уже не вернётся. И некому подхватить выпавшее знамя. И ты, как рыба, выброшенная из родной стихии на песок, хватаешь воздух ртом воздух воспоминаний своей так быстро пролетевшей жизни. А те, кто смотрит на тебя в это время, недоумевают или даже стыдятся, стараются не замечать твоих некрасивых слёз, не позволяют утянуть себя в эти волны, которые ещё бушуют внутри тебя И в здешнем мире тебе отводится совсем небольшое место»
Такие простые слова. Некому будет подхватить выпавшее знамя. Да и не узнает никто об этом знамени, если не рассказать о нём. Надеюсь, что в этой книге удастся поведать о том, что грело наши сердца не один десяток лет. Но я не автор этой книги. Она наполнена голосами и судьбами людей, не похожих друг на друга, и всё-таки очень схожих в том, как они открывали индейцев в себе и искали их вокруг себя.
Взявшись за это дело, я понимал, что оно интересно мне, но не был уверен, что оно будет интересно другим людям. Далеко не все согласились принять участие в этой книге, многие упорно не отвечали на мои вопросы, словно не замечая моих писем. Таких людей оказалось большинство. Их молчание угнетало и раздражало. Я называю такую реакцию пассивной агрессивностью. В этой пассивности люди трусливо прячут свою внутреннюю пустоту. Несколько человек высказались против появления этой книги, высказались злобно, и причину их злобности я не понимаю до сих пор. Возможно, всё дело в том, что я спросил их о прошлом, о мире, из которого они давно ушли и от которого у них не осталось ничего, кроме расшитых бисером вещей; меня же интересовала их душа, их чувства, их мысли. В их прошлом осталось то, чего они теперь лишены, то, что они, возможно, предали, но не готовы признаться в этом.
Когда основной материал был уже собран, я вдруг получил письмо, автор которого просил меня удалить из книги его воспоминания, испугавшись того, что могут сказать о нём индеанисты. Меня сильно огорчила его просьба, потому что он написал правдивую историю о себе, полную мыслей и чувств Другой мой корреспондент решил помочь мне в сборе материалов по истории Движения индеанистов и принялся самостоятельно задавать вопросы своим товарищам по далёкой индейской юности. Они насторожились: «Зачем тебе это? Что ты вынюхиваешь?» И он перестал расспрашивать
По этой причине в книге будут пробелы, возможно, даже серьёзные пробелы. И всё же меня греет мысль, что я положу начало, а кто-нибудь однажды продолжит. Мы должны рассказать, потому что мы уже история. Индеанистов, появившихся в советскую пору, никогда больше не будет, и новое поколение, вышедшее из чрева интернет-цивилизации, не сможет понять того, что происходило с нами.
Мне всегда хотелось почувствовать чужую душу. Почему мы все разные, живя в одном обществе? Почему мы не похожи друг на друга даже в наших совместных играх? Почему мы не можем понять друг друга? Почему мы занимаемся похожими делами, но хотим добиться разных результатов? Мы незаметно вливаемся в новые условия, привыкаем к ним. Мы понимаем то, что происходит с новым поколением, однако новое поколение не понимает нас, ведь мы продолжаем ценить то, что им кажется ерундой. Взять хотя бы книги