Примечания
1. Неверное ударение не выражает неграмотности автора.
2. Сложносокращенное слово выражает умение автора пользоваться сложносокращенными словами.
3. Смена ударения выражает уважение автора к великому кинорежиссеру Э. Рязанову.
4. Иностранное слово выражает языковую осведомленность автора.
5, 8. Отсутствие рифмы выражает законопослушность автора.
6. Зарубежные слова выражают умение автора гуглить интернет.
7. Отсутствие знаков препинание в строке выражает сомнения автора.
9. Неологизм что-то выражает.
10. Грубое слово выражает не более того, что оно выражает.
Русская поэзия. XIX век
Люблю я, братцы, с утреца,
еще до первого окурка
и до умытого лица,
открыть балладу полутурка1;
а после сих блаженных строк
под флером утреннего глянца
принять язвительный стишок
сердитого полуирландца2;
а днем остановить свой взгляд
на синей сфере небосклона
и тут же рухнуть напропад
в живые строфы окторона3;
а ввечеру, уняв бедлам
непрошенных телепосланцев,
внимать заоблачным мирам
потомка доблестных шотландцев4;
а на ночь, перед самым сном,
укрывшись пледом потеплее,
себя баюкать миражом
усталого полуеврея5.
Комментарии
1. В. А. Жуковский. Его матушкой была пленная турчанка Сальха, подаренная его батюшке А. И. Бунину. Василия Андреевича, ставшего плодом этой незаконной связи, по просьбе Бунина, усыновил живший в имении бедный белорусский дворянин А. Г. Жуковский.
2. П. А. Вяземский. Его матушкой была ирландка Дженни ОРейли, на которой женился его батюшка А. И. Вяземский. Для Д. ОРейли это был третий брак.
3. А. С. Пушкин. Его прапрадедом. был «арап Петра великого» эфиоп Ганнибал. Александр Сергеевич был эфиопом (негром) на 1/8 часть (октороном).
4. М. Ю. Лермонтов. Его предком былпоручик польской армии шотландец Георг (Джордж) Лермонт (ок. 15961633), взятый в плен русскими при захвате крепости Белая. После чего Г. Лермонт поступил на службу к царю Михаилу Фёдоровичу. Михаил Юрьевич знал об этом, но ему нравилось считать себя потомком полумифического шотландского барда Томаса Лермонта. В 2007 году одна британская организация пригласила потомков Лермонта и Лермонтовых пройти экспертизу по ДНК, дабы определить достоверность родства. Чем закончилось сия затея, мне неизвестно.
5. А. А. Фет. Его батюшкой был Иоганн-Петер-Карл-Вильгельм Фет (Фёт); матушкой Шарлотта-Елизавета Беккер. Воспитывал Фета его отчим А. Н. Шеншин. По слухам, Афанасий Афанасьевич имел еврейские корни, весьма тяготился своим происхождением, а бумагу, раскрывающую все тайны, велел похоронить вместе с собой.
Читая Чехова
Улица в ночи, фонарь, аптека,
сказывают эпос гусляры,
и поют для австралопитека
дядя Ваня, чайка, три сестры.
Если ж рухнет мир, то для начала,
сны твои лелея, зашумят
шневый сад, медведь.
чайка, три сестры, вишневый сад.
А когда придет Галилеянин,
чтобы, не гадая, умереть,
вознесутся на аэроплане
три сестры, вишневый сад, медведь.
155 сонет Шекспира
Галмите тех, кто галмится в глине,
кто любокрынь ломотит скролыма,
кто не брюхонит бряку в прохыдне,
кто не блокатит оболня с бульма,
кто не разбондит судорный тындях,
кто неокрынный вычмит обельдок,
кто не обаймит чуморный впутьмах,
но искандербит дракство на чудок.
И я болгастый пристеню обстень,
чтобы награнить нугренный колбаст
и чтоб надрыгать шмудрый опупень,
когда нашкугрит одрый шкурдопласт.
Галмите тех но гламкостная брядь
мне скролымя ломотит любокрядь.
Этюды с выставки
Художникам Энска посвящается
Этюд, этюд, еще этюд,
еще этюд и вот
Шурум Буруев (город Энск)
рисует натюрморт.
Меня на выставку зовут,
вот я туда пришел:
везде этюд, сплошной этюд
и мне нехорошо.
И думал Буруев, натю́рморт пиша:
этюд обалденный, и жизнь хороша!
Этюды сплошь едва дышу,
шизеют землячки,
по экспозиции брожу,
пытаюсь снять очки.
Неправда, что на перевод
я силы берегу,
но восьмисотый натюрморт
я видеть не могу.
Но думал Буруев, мне зренье круша:
этюд офигенный, и жизнь хороша!
На выставке аплодисмент,
поют этюдам гимн,
Буруев шествует ко мне
за мнением моим.
Мне не уйти он парень свой,
знакомы мы давно.
И как тут скажешь Боже мой!
что натюрморт неплох.
И молвит Буруев, мне в ухо дыша:
этюд распрекрасный, и жизнь хороша!
Он говорит упрямый, черт!
Я вижу: быть беде.
Скажи им всем, что натюрморт
великий и т. д.
Вот он подвел меня к стене,
шампанского налил,
предоставляя слово мне,
чтоб я его хвалил.
И я распинался, мозгами шурша:
этюд гениальный, и жизнь хороша!
«Когда поднимутся нанайцы»
Читая Чехова
Улица в ночи, фонарь, аптека,
сказывают эпос гусляры,
и поют для австралопитека
дядя Ваня, чайка, три сестры.
Если ж рухнет мир, то для начала,
сны твои лелея, зашумят
шневый сад, медведь.
чайка, три сестры, вишневый сад.
А когда придет Галилеянин,
чтобы, не гадая, умереть,
вознесутся на аэроплане
три сестры, вишневый сад, медведь.
155 сонет Шекспира
Галмите тех, кто галмится в глине,
кто любокрынь ломотит скролыма,
кто не брюхонит бряку в прохыдне,
кто не блокатит оболня с бульма,
кто не разбондит судорный тындях,
кто неокрынный вычмит обельдок,
кто не обаймит чуморный впутьмах,
но искандербит дракство на чудок.
И я болгастый пристеню обстень,
чтобы награнить нугренный колбаст
и чтоб надрыгать шмудрый опупень,
когда нашкугрит одрый шкурдопласт.
Галмите тех но гламкостная брядь
мне скролымя ломотит любокрядь.
Этюды с выставки
Художникам Энска посвящается
Этюд, этюд, еще этюд,
еще этюд и вот
Шурум Буруев (город Энск)
рисует натюрморт.
Меня на выставку зовут,
вот я туда пришел:
везде этюд, сплошной этюд
и мне нехорошо.
И думал Буруев, натю́рморт пиша:
этюд обалденный, и жизнь хороша!
Этюды сплошь едва дышу,
шизеют землячки,
по экспозиции брожу,
пытаюсь снять очки.
Неправда, что на перевод
я силы берегу,
но восьмисотый натюрморт
я видеть не могу.
Но думал Буруев, мне зренье круша:
этюд офигенный, и жизнь хороша!
На выставке аплодисмент,
поют этюдам гимн,
Буруев шествует ко мне
за мнением моим.
Мне не уйти он парень свой,
знакомы мы давно.
И как тут скажешь Боже мой!
что натюрморт неплох.
И молвит Буруев, мне в ухо дыша:
этюд распрекрасный, и жизнь хороша!
Он говорит упрямый, черт!
Я вижу: быть беде.
Скажи им всем, что натюрморт
великий и т. д.
Вот он подвел меня к стене,
шампанского налил,
предоставляя слово мне,
чтоб я его хвалил.
И я распинался, мозгами шурша:
этюд гениальный, и жизнь хороша!
«Когда поднимутся нанайцы»
Когда поднимутся нанайцы,
когда поднимутся лапландцы,
когда пойдут гиперборейцы
войной за родовую честь,
они возьмутся за евреев
и за цыган они возьмутся:
свои евреи и цыгане
и у нанайцев тоже есть.
Когда поднимутся шотландцы,
когда взовьются альбигойцы,
когда сберутся каталонцы
отмщать за вековой разлад,
они хазарам всыплют перцу,
они древлянам всыплют перцу,
зане хазары и древляне
всю каталонщину мутят.
Когда поднимутся этруски,
когда восстанут массагеты,
мы скифы, скажут, азиаты,
а вы арийцы дикари,
они своих же печенегов,
своих же половцев родимых
начнут мудохать по-этрусски
и от души, и до зари.
Потом поднимутся ацтеки,
восстанут инки, выйдут майя,
достанут комплексы С-300
и на Европу наведут:
ведь у ацтеков золотишком
та поживилась, даже слишком,
и коль грабителей ограбят,
тогда ЕС придет капут.
Потом восстанут гамадрилы,
потом поднимутся гиббоны,
потом пойдут орангутанги
на человека самого,
чтоб человек не смел поганый
происходить от обезьяны,
ведь если он и происходит,
то неизвестно от кого.
Потом пойдут неандертальцы
на питекантропов толпою,
когда синантропы затеют
друг друга бить в краю родном.
И будут австралопитеки
варить борщи в библиотеке,
пока не скроются навеки
в тумане моря голубом.
Но это уже будет совсем другая история
Романс глокой куздры
Глокая куздра штеко кудланула бокра и курдячит бокренка.
Академик Щерба
Припев:
Глокая куздра горько бабачит,
глокая куздра кычет навзрыд,
куздра бокренка штеко курдячит,
а у самой-то сердце щербит.
«Я бы не стала курдячить бокренка,
я б и бокра кудлануть не смогла.
Как это руку поднять на ребенка?
Да я и штекой была не со зла».
Припев: