Сборник лауреатов премии Владимира Набокова. Том 3 - Сборник 5 стр.

Нёс меня чёрный конь в Украину
в триста сорок сил лошадиных.
С каждым пройденным километром
и в окно залетавшим ветром
силы множились. Без усилий
колёса метры косили
по дороге до Рiдної Неньки
Плескал из небесной крынки
астрального мира пеан 
млечной россыпью звёзд океан.
Будоражили космос ночи:
«Я так хо́чу», «Зеленi очi»,
«Вiдпусти», «Вище неба», «Без бою» 
я желала напиться судьбою,
повторяя стократ вокализы
океана имени Эльзы[14]!

Украина моя песенная,
твои птицы лишились голоса.
Ты покрылась серою плесенью
и в тенётах завязла до пояса.

Бьёшься в гнетущей трясине,
не вырвешь никак своё тело.
Из петли на хлипкой осине
хрипит то, что раньше так пело

Ты стала такой же безликой,
как весь ширпотреб монотонный.
Сверкаешь ещё базиликой,
но больше потальной короной.

Удел твой, моя Украина, 
блистать бриллиантом Мира.
И голосом тихим, но твёрдым
восславит тебя моя лира.

Дом ещё живёт и дышит
Ранним утром акварельным,
Сном таинственным под крышей
И томлением пастельным.

Ещё бури и прибои
В нём бушуют, как и прежде
Только жёлтые обои
Как потёртые одежды.

Только трещин паутина
Расползлась по штукатурке
И в пруду заросшем тина,
Словно бархат на шкатулке.

Малахитовая зелень
Обнимает дом снаружи,
Зев оконный в нём побелен
Отпечатком нежных кружев.

И пока в нём бьётся сердце
В ожиданье блудной дочки,
Я сюда приду погреться
И плести из слов веночки.

Украина моя песенная,
я с тобой! Ты со мной как Бог!
Очищаясь от серой плесени,
амнезии подводишь итог.

Видно, надобно было разбиться
о глобальную серую мель,
чтобы новой страною родиться
на Майдане под дождь и метель?

Я с тобой, моя Ненько спiвуча[15],
отстояла свободы пядь.
Моё сердце с тобой неразлучно,
даже если б сказала: «Распять!»

Красного мака кровавый цвет
на фотографии, присланной другом,
будто усмешка, от Марса привет
с поля, где смерть пропахала плугом.

Ах, полевые цветы,
разве вы в том виноваты,
что окропляете кровью ланы,
а не цветёте у хаты?..

Линия фронта по сердцу прошла
и раскроила живых по живому.
Падают, падают скорби слова
пеплом стихов опустевшему дому.

Ах, жгучей правды слова,
разве вы в том виноваты,
что головешкой торчит голова
белой криницы у хаты?..

Красные маки родимой земли
не перестану до смерти любить я.
Алым цветком, где сыны полегли,
встанут стеной из могил мои братья.

Ах, полевые цветы,
разве вы в том виноваты,
что окропляете кровью ланы,
а не цветёте у хаты?..

Незабудки-синеглазки,
как из выдуманной сказки
Как из дьявольской легенды,
где в избытке чёрной краски
Незабудки-синеглазки

Незабудки-кареочки
из той невозврата точки,
за которую в ненастье
ушли верные сыночки
Незабудки-кареочки

Незабудки чёрны очи
Звёздами с покровом ночи
смотрите с небес на Землю,
корчащуюся от порчи
Синеглазки, кареочки, чёрны очи

В лоно мягкое южной ночки
погружает свой стан Тель-Авив
в облаков кружевной оторочке
под игривого плеска мотив.

Созерцать с высоты панораму
вышел в небо солист Орион.
Начал, выплеснув звёздную гамму,
репетировать арию он.

Через год, через пять, через сотни
будет реквием петь в эти дни
над Небесным Созвездием Сотни
Украинской Свободной Земли.

Мысли скрещивают параллели
в безмятежном покое небес.
Обнимают скворцы-менестрели
их дождавшийся пальмовый лес.

Рдеют неба свекольные щёчки
в предвкушении неги и сна,
наливаются силою почки 
с нетерпеньем любви ждёт Весна.

Кровью моей стали два цвета:
солнечный Жёлтый от щедрого лета
с хлебами и хмелем, от золота Лавры,
тот жёлтый, как мёд, как степные пожары,

и жара Стожара, Луны окаянной,
в ночной бесовщине разгульной и пьяной;
и цвет Голубой от весеннего неба,
от льна голубого полесского хлеба,

от голубя воли, свободы и мира,
от синего моря у Южной Пальмиры,
от света далёкой звезды одинокой,
что ярче всех звёзд той страны синеокой,

бездна которой, с рассветом бледнея,
цветёт синью нежной. Лазурная Гея
глядится в надзвёздные сферы зерцала 
в ней крови двухцветной исток и начало.

Кровью моей стали два цвета:
солнечный Жёлтый от щедрого лета
с хлебами и хмелем, от золота Лавры,
тот жёлтый, как мёд, как степные пожары,

и жара Стожара, Луны окаянной,
в ночной бесовщине разгульной и пьяной;
и цвет Голубой от весеннего неба,
от льна голубого полесского хлеба,

от голубя воли, свободы и мира,
от синего моря у Южной Пальмиры,
от света далёкой звезды одинокой,
что ярче всех звёзд той страны синеокой,

бездна которой, с рассветом бледнея,
цветёт синью нежной. Лазурная Гея
глядится в надзвёздные сферы зерцала 
в ней крови двухцветной исток и начало.

Когда б смогла я написать стих, но
на моей рiднiй українськiй мовi,
я б написала: мы тогда народ,
когда воспрянем с украинским словом.

Я бы сказала: мы тогда страна,
когда, владея мовой соловьиной,
прославим нашу Неньку, имена
семьи радушной, вольной и единой.

Вам говорю на языке чужом,
но из души звук песен Украины
Воскресни, Мово, и лунай дзвiнком
в сузiр'ї мов Великої країни!

Мне бунтарство моё 
что бродяге похмелье
Разрази душу, гром,
в семикомнатной келье!
Разрази душу, смерч,
и раздай подаянье:
всем сестрам по серьгам,
а иным покаянье!
Разорви душу, медь,
подними всех усопших,
примирив на земле
и «плохих», и «хороших»!
Не зови умирать
троеперстною дланью.
Усмирив смерти рать,
призови к покаянью.

Валерию Гаврилину

Звоны, звоны, перезвоны
Звон души, как звон Руси,
перед смертушкой иконы
над народом пронеси,

перестук зон соловецких,
мертвецов могильный стон
и тюремный лязг советских
обескровленных времён

Вновь, как лёд по рекам вздутым,
лом пойдёт по всей земле,
боль разрыва, буря смуты
и хрипение в петле

Будут рвать её потомки
бунтарей и быдляков
на бурлацкие котомки
и на лязганье оков

Этот лязг Руси Великой 
Ярославны плач извек 
понесёт в строю безликом
умерщвлённый человек

Памяти Михаила Бендерского

Из чулана на заплечье
Прошлое зовёт на встречу,
Ходит под руку со мной
Чернотропом, как конвой

Воском от мадам Тюссо
Крутит память колесо
И ни выбросить, ни сплавить,
Ни убавить, ни прибавить

Прошлое оно как есть:
В нём и совесть, в нём и честь,
И слабинки, и грехи
Так и просятся в стихи.

Так и просится на волю
Прошлое из шкафа молью,
Перетруской, перетяжкой,
Дыркой, длинною затяжкой

Но в душевной канители,
Сидя у моей постели,
Греет сон своей любовью,
Наклонившись к изголовью

И за то, что, взяв за плечи,
Не лишает дара речи,
Как язычник или гой,
Заклинаю: будь со мной.

Тонкоствольною рябиной
Ты воскрес у входа в дом,
Той, что к дубу перебраться
Не могла (Ты пел о том.)

Пели мы с тобой дуэтом
О разлучнице-судьбе,
Обнявшись, не знав при этом,
Что пророчили себе,

Что рекой широкой станет
Смерть Ты с нею обвенчаться
Поспешил, а мне осталось
«Век одной качаться»

На Ивана на Купала
На воду слеза упала
Заблудился мой веночек
В ожерелье одиночек

Зацепился лентой синей
Он за веточку осины,
Алой лентой за корягу
С милым я в постель не лягу

Заплутал за камышинкой
Лентой белой, за кувшинкой
Жёлтой бессловесной речью
Милого я здесь не встречу

Лента красная над бровью
Искусала губы Кровью
По реке плывёт веночек
К берегу, где мой дружочек

Ты так (!) любил в ту ночь, как никогда:
Беспамятно, бесстыдно, безрассудно!
Как будто знал: уходишь навсегда
И дату знал носил с собой подспудно.

Я признавалась в каждый мой приезд:
Ты мог вскочить совсем не в тот троллейбус,
Сойти на остановке, где разъезд
Развёл бы нас, как горизонты глобус.

Не захотеть найти меня в стенах,
Тебе и мне столь близких и желанных,
Не разглядеть в толпе на островах
В потоке лиц и ярких, и жеманных

Себя представить даже не могу
Я без тебя в те лета золотые.
И как жива осталась в том году 
Об этом скажут волосы седые

В мои неполных тридцать сочных лет
Как обломала крылья мне судьбина!
Оставила несломленным хребет 
Ведь я была тобою так любима!