Одним из решающих матчей баскетбольного турнира станет скорая игра между Югославией и СССР, сообщила дикторша, матч состоится третьего сентября, но билеты на него давно раскуплены, Саламе щелкнул золоченой зажигалкой.
Адвокат приобрел билеты, он подмигнул Иоганну, но до спортивного зала он не доедет. Давай перекусим, велел Красный Принц, пообедаю я с женой в более изысканном месте, ковбойские ботинки Саламе простучали по дешевому линолеуму. Иоганн нарочито аккуратно растер окурок в пепельнице.
Хайди здесь. Хватит, разозлился Иоганн, надо вытаскивать нас из этого дерьма.
Приоткрыв окно пошире, Брунс пошел на кухню.
Письмо, написанное каллиграфическим, знакомым Иосифу почерком, привез в Кирьят Анавим Шмуэль. Узнав о его втором за две недели ранении, брат немедленно примчался из Рима. Иосифу предложили лечь в военный госпиталь, однако полковник Кардозо отказался, сварливо заметив, что он не хочет занимать койку, предназначенную для более тяжелых пациентов.
Дома и стены помогают, сказал он армейским врачам, доктор Гольдберг еще здесь, а он мне, можно сказать, второй отец, обычно Иосиф избегал кибуца, не желая сталкиваться с Михаэлем Леви.
Но когда-нибудь все равно придется это сделать, напомнил он себе, я обещал дяде Эмилю стать другим и я стану
Он утешил себя тем, что Леви почти не выбирается из семейных комнат. Иосиф действительно так и не увидел бывшего армейского товарища.
Врачи ходят к нему на дом, вспомнил полковник, а сейчас в кибуце объявили карантин, ко времени вспышки гепатита в детском крыле Иосиф покинул Кирьят Анавим. В кибуце, впрочем, не беспокоились о болезни. Детские хвори, как думал о них Иосиф, постоянно гуляли среди малышей.
И Шмуэль тогда вернулся в Рим, Хайди застыла на подоконнике, но сначала он передал мне письмо, Иосиф выучил ее строки наизусть.
Я сожалею о твоих ранениях, писала кузина, прости, что долго не отвечала тебе, чернила на бумаге расплылись от его слез, я пока не могу покинуть Африку, но посмотрим, что случится в будущем, она подписалась «Твоя Ева». Иосиф помнил все, словно это случилось вчера.
Никого другого мне не надо, доставая конверт, он всегда плакал, и никогда не понадобится. Я буду ждать ее столько, сколько она скажет, написав ответ, он заметил брату:
Ваша почта быстрее и надежнее, Шмуэль улыбнулся, ты, наверное, тоже собираешься в Африку или еще куда-нибудь, Иосиф помолчал, не кажется, что из тебя не выйдет ватиканского бюрократа, милый, он редко обращался так к брату. Шмуэль погладил его по ладони, пальцы близнецов переплелись.
Словно в детстве, понял Иосиф, мы, бывало, днями не разнимали рук. Мы на самом деле одно целое. Неудивительно, что мы влюбились в одну девушку, он видел все по глазам Шмуэля.
Обеты для него важнее, вздохнул Иосиф, он никогда не снимет с себя сан брат все так же разборчиво писал на ладони.
Говорят, что в сорок лет я стану кардиналом, прочел Иосиф, но я не оставлю страждущих мира сего, Иосиф поднял палец. Брат покачал головой.
Сам знаешь, почему, Иосиф, впрочем, не был в этом уверен.
Церковь меняется, сказал он себе, Шмуэль родился евреем, но, может быть, он еще станет наместником святого Петра, больше они с братом об этом не разговаривали. Письмо Евы Иосиф убрал в рабочий сейф, где лежала и папка так называемой Халиды Ахзиб.
Не бойся, Иосиф присел рядом, скажи, где сейчас Саламе? Хайди облизала губы.
Скорее всего, здесь, девушка испугалась звука собственного голоса, он оставил меня в Стамбуле на попечение боевика, Мохаммеда, Иосиф хорошо помнил досье бойцов «Черного сентября».
Его отца убили пять лет назад, он взял сигарету из пачки Халиды, это бывший египетский летчик, бежавший из нашей тюрьмы, Иосиф помнил и сожженные им на пляже фотографии.
Ясно, кто помог ему бежать, дым обжег горло, а его сына спасли и переправили в Сирию. Ему всего восемнадцать, но волчонок вырос волком, Хайди шмыгнула носом.
Саламе велел мне ходить по магазинам и музеям. Внизу торчат мои охранники, Иосиф кивнул: «Я видел», а больше я ничего не знаю. Саламе говорил, что третьего сентября планируется акция, она сцепила пальцы, но как вы меня нашли?
Иосиф проявил пленку больше для проформы. На безопасной квартире Моссада в Олимпийской деревне оборудовали походную лабораторию. По описанию кузины он и так понимал, о ком идет речь. Иосиф отозвался:
Ты попалась на глаза нашему, полковник поискал слово, другу. По случайному стечению обстоятельств она живет в соседнем номере. Она зоркая девушка. Увидев тебя и Мохаммеда, она насторожилась и сделала фотографии, Иосиф терпеливо повторил:
Где сейчас Саламе? Йохевед, он перешел на иврит, мы знаем, что у Альбатроса есть квартира в Мюнхене, в ее темных глазах Иосиф увидел страх, тебе известен его адрес или телефон? Альбатрос не сообщал в Лондон или Париж сведений о своем пристанище.
Еще одно лыко в его строку, вспомнил Иосиф русское выражение, любой оперативник на его месте поступил бы так же, однако начальство внесло его в черный список и не хочет слушать никаких доводов в его пользу, Хайди покачала головой.
Он обещал мне позвонить, а больше я ничего не знаю, Иосиф сделал еще одну попытку.
Ты боишься, утвердительно сказал полковник, я тебя понимаю. Йохевед, он подался вперед, Хайди отпрянула, я не желаю вам зла, но если случится теракт, в нем будешь виновата именно ты
Хайди неслышно шепнула: «Вы его убьете». Иосиф хотел что-то сказать.
Она права, понял полковник, узнай мы адрес Альбатроса, ему не жить, пусть он и сообщил о дате предполагаемого теракта. Хотя нет, его переправят в Израиль, чтобы выдоить из него нужные сведения и даже дядя Джон ему не поможет, Иосиф напомнил себе:
Хайди его больше не увидит. Я совершаю должностное преступление, он поднялся, не в первый раз, но теперь я хотя бы делаю это не из-за страха за карьеру, Иосиф тихо сказал:
Я выйду из комнаты. Ты позвонишь Альбатросу и вызовешь его на встречу завтра в центре города. Об остальном не беспокойтесь, я возьму все на себя, Хайди неслышно отозвалась: «Почему я должна вам верить?». Иосиф обернулся на пороге.
Потому что я видел вас в Сирии, но вы оба еще живы. Надеюсь, так случится и дальше. Звони, он кивнул на телефон, я сейчас вернусь, Иосиф надеялся, что Брунс не проявит семейное упрямство.
Он скажет, где обретается Саламе и все будет кончено, полковник нахмурился, третье сентября, откуда я помню дату? он заглянул в комнату Надин. Кузина подпиливала ногти, Пьер углубился в брошюру с расписанием Игр.
Посмотри, что произойдет третьего сентября, велел полковник, какие соревнования? Надин хмыкнула:
Баскетбольный матч. Моя бывшая родина, девушка скривилась, играет с Югославией. Штрайбль везет на стадион родителей, он заранее купил билеты, Иосиф отмахнулся.
Штрайбль здесь не при чем, он друг арабов. Надо найти события с участием израильтян. Ладно, я проверю наше оперативное расписание и усилю охрану на объектах, кузен внезапно спросил:
Ты можешь достать билеты на матч? Иосиф пожал плечами.
Могу, но Штрайбля они и пальцем не тронут, Пьер почесал обросший светлой щетиной подбородок.
Вдруг они хотят отвлечь внимание от основной акции, в чем бы она ни заключалась, Иосиф решительно отозвался:
Нет. Саламе не потратит силы на предупредительный удар. У него в распоряжении не так много боевиков, он прислушался к звукам из соседней комнаты: «Мне пора». Дверь закрылась. Пьер заметил Наде:
Мне почему-то кажется, что нам тоже стоит поехать на матч, девушка только кивнула: «Да».
Иосиф застал Хайди у телефона.
Никто не отвечает, растерянно сказала она, я не знаю, где аппарат затрещал, она сорвала трубку: «Да». Иосиф щелкнул пальцами. Хайди одними губами сказала: «Саламе».
Хорошо, услышал полковник, я буду готова, милый, попрощавшись, девушка повернулась к Иосифу:
Через полчаса сюда поднимутся охранники. Мне надо уехать из гостиницы Иосиф поинтересовался: «Куда?». Хайди мрачно ответила:
Не знаю. Саламе ничего не сказал, полковник шагнул к ней.
Дай мне телефон Альбатроса, потребовал Иосиф, я сам его найду, Хайди прижалась к стене, он вздохнул:
Я повторяю, что вы оба еще живы. Пиши телефон, Йохевед в его руке оказался клочок бумаги. Иосиф помолчал.
И будете жить дальше, обещаю.
На обтянутых фиолетовым мехом диванах хихикали парочки. Над розовым ковром пола, среди острых листьев пальм плыл сигаретный дымок. Вертящиеся люстры рассыпали по стенам блестящие блики. С танцпола слышался грустный голос Гарри Нилсона: «You always smile but in your eyes your sorrow shows, yes, it shows». Кто-то крикнул: