Люби навсегда - Юрий Окунев 3 стр.

Дорожное мученье. В полумраке
Глаза ее. Иль отблески окна?..
Какие-то таинственные знаки.
Все выдумка. Наверно, спит она.

В соседнее купе взглянул случайно.
Не обернуться просто мне нельзя!..
И вот опять глядят упрямо, тайно
Как будто бы глаза. Ее глаза.

Бессонница. Я сжал виски руками.
Не мог забыться. Думать об ином.
Не выдержал. И подошел. И замер.
Все выдумка. Спит непробудным сном.

Что снится ей? И что улыбка значит?
Ужели притаиться так смогла
И только отошел, взглянул маячат,
Зовут глаза из черного угла!

Если любишь, покажутся мелкими
И хвала, и хула.
Тихо, мерно бьют переделкинские
Колокола.

Только верящему, а не верующему
Ты, как крест.
Я пойду к патриарху Что ж делать еще?..
Ведь не съест.

Я пойду к патриарху Алексию
На поклон.
 Нет, в любви вам не будет весело, 
Скажет он.

Даже бог не прибавит силы нам,
Зови не зови
Никогда не дождешься помилованья
От любви.

Страхом душу не исковеркаю.
Была не была!
Отпевают меня переделкинские
Колокола.

Мы слышим предсказанье вышины.
И знаем оба: мы обречены.

Молчим. Пусть наши мысли не слышны,
Но слышим: на любовь обречены

Мы ничего друг другу не должны,
Но встретились, и мы обречены.

Не все ль равно, то явь иль только сны.
Нам лишь бы знать, что мы обречены.

Ты и музыка это одно. И ваш космос един.
Два потока, что слились навеки в один.
Вот, от сна отряхнувшись едва,
                                          ты открыла глаза
Это музыка
                 в небе весеннем гроза
Это музыка
                  музыка даже в таком
Моем горе, когда вне твоей я мечты.
Это музыка, музыка, что бы ни сделала ты.

Игорь, сердцем послушай,
                                      какая у друга беда есть:
Ты прости, что к тебе я впервые
                                         почувствовал зависть

Оттого, что Она на неделю уехала в Вильнюс.
Она рядом с тобою,
                      и кажешься мне ты всесильным.

Ты прости мне, прости:
                                 для тебя она, знаю, чужая.
Но, случайно на улице женщину опережая,

Ты подумай, не в ней ли моя
                                        безысходная драма?..
Может быть, подойдет и к часовне она
                                                    Остро-Брама

Ходит, смотрит она, позабыв мои строки и беды
И не знает, что всюду за нею иду я по следу.

От меня не сбежать ей вовек,
                                   как от собственной тени.
Видит свой она профиль
                      в таинственном хитросплетенье.

Пусть она приглядится, разве это ее очертанья?
Ее тень это я, прочерневший,
                                   сожженный страданьем.

Вот, услышав орган,
                           она входит под строгие своды.
И за ней по пятам неотступно я, как Квазимодо.

Предо мной ее лик.
            Он прекрасный, но смертно жестокий.
Пусть я в Вильнюсе не был.
                             Но там родились эти строки.

Концерт для голоса с оркестром
Молчим и слушаем себя.
Нам неизвестно, неизвестно,
За что, ликуя и скорбя,

Мы привязались так друг к другу,
Что, кажется, года, века
Сквозь версты чувств,
                  сквозь мыслей вьюгу
Идем, идем издалека.

Глаза в глаза. Идем навстречу.
Вот, кажется, уже близки:
Бери вот счастье человечье:
Оно в пожатии руки

Но все не так Не так сказали,
Не так взглянули и опять
Вспугнули стих Ты в дальней дали
И не обнять и не понять

Идет французский фильм. Смотри не опоздай.
В Москве тбилисский гость. Ты и его проведай.
Прощается Апрель. Сулит премьеры Май.
Спеши. И каждый день считай своей победой.

Я фильмы прозевал. Я медленней живу.
Коротких встреч с тобой листаю я страницы.
Тебе не до меня. Бреду через Москву
И верю: о тебе опять мне сон приснится.

Ты дома, иль в гостях, иль снова входишь в зал,
Где через пять минут угаснут искры люстры.
А то, что я вчера тебе не досказал, 
Ведь это только жизнь а ты живешь искусством.

Но будет час, когда сквозь призрачный экран,
Сквозь зыбкость миражей
                                      изображенной страсти
Проступят раны строк, проступят строки ран.
Последней в этот раз ты не досмотришь части.

И осенит тебя «помилуй и спаси»!..
Но в страшный миг, когда такое произносят,
Троллейбусы полны и не найдешь такси.
Трамвай, хотя б трамвай!.. Но где-то черти носят!

Не новый вариант. Он был во все века.
 Что я наделала!.. 
                           И, если ехать прямо,
В ловушку попадешь наверняка:
Ворота раскрывает мелодрама.

Но мы затормозим на всем скаку.
И смерть мою опередим минуты на три.
Не кайся. Не вгоняй себя в тоску.
Не суетись. Сиди себе в театре

Идет французский фильм. Смотри не опоздай.
В Москве тбилисский гость. Ты и его проведай.
Прощается Апрель. Сулит премьеры Май.
Спеши. И каждый день считай своей победой.

Я фильмы прозевал. Я медленней живу.
Коротких встреч с тобой листаю я страницы.
Тебе не до меня. Бреду через Москву
И верю: о тебе опять мне сон приснится.

Ты дома, иль в гостях, иль снова входишь в зал,
Где через пять минут угаснут искры люстры.
А то, что я вчера тебе не досказал, 
Ведь это только жизнь а ты живешь искусством.

Но будет час, когда сквозь призрачный экран,
Сквозь зыбкость миражей
                                      изображенной страсти
Проступят раны строк, проступят строки ран.
Последней в этот раз ты не досмотришь части.

И осенит тебя «помилуй и спаси»!..
Но в страшный миг, когда такое произносят,
Троллейбусы полны и не найдешь такси.
Трамвай, хотя б трамвай!.. Но где-то черти носят!

Не новый вариант. Он был во все века.
 Что я наделала!.. 
                           И, если ехать прямо,
В ловушку попадешь наверняка:
Ворота раскрывает мелодрама.

Но мы затормозим на всем скаку.
И смерть мою опередим минуты на три.
Не кайся. Не вгоняй себя в тоску.
Не суетись. Сиди себе в театре

Она обманула. А я простоял под дождем
Влюбленные люди, чего мы от женщины ждем?

Едва лишь узнает, что кто-то надежно влюблен,
И чуткость срывается с рельсов, летит под уклон.

И дружеской ласки легко обрывается нить.
Уже не захочет в обещанный срок позвонить.

Хоть взвой по-собачьи,
                              хоть по-человечьи заплачь,
Но в ней просыпается средневековый палач.

И знает она, что нельзя так, нельзя так, нельзя.
И чуткость придет на секунду,
                                        всем зверствам грозя.

Но только заслышит,
                    как молит мужской наш народ, 
Презрительно взглянет,
                              холодным ехидством убьет.

Что хочешь разбейся,
                              состарься иль даже умри, 
Но с нею, как нищий восторженный, не говори.

Собрат по мученьям,
                           влюбленный родной человек!
Любви не поможет грядущий
                                            сверхатомный век.

Хоть женская воля врезается в космос уже,
Орудия пытки у женщины те же в душе,

Что были в ходу у далеких, забытых эпох
И женскую душу ничто не застигнет врасплох.

Она не предаст первобытное дело свое,
Страдаю, но славлю величие пыток ее!

Пересмотру закон не подвержен,
Он в балете царит до сих пор:
Должен делать умело поддержку,
Если ты настоящий партнер.

Я на сцену судьбы своей вызван,
Как лукава вся женская стать.
И не знаю, сумею ли в жизни
Я возвысить тебя и поднять

Над твоей слепотой, над привычкой
Выбирать тот орешек, что пуст,
Над твоим роковым безразличьем
К неподдельности подлинных чувств.

Поднимаю в немыслимом риске,
Напрягаю все мускулы строк.
Но в глазах твоих бешенства искры
Высекает мой скучный урок.

Минуты бьют, все дальше мчась,
Остался час! Остался час!

Бью такт ногой, у них учась,
Остался час! Остался час!

И сердце бьет, в ребро стучась,
Остался час! Остался час!

Уже не час уже не час
Уже сейчас! Уже сейчас!..

Где она?.. Пропал и след
Ничего на свете нет

Улиц нет и фонарей,
Нет афиш и нет дверей,

Нет прохожих, нет окна
Тени, тени, тишина

Шепчет мне старик-узбек:
 Здравствуй, пьяный человек!

Я не пьяный, я не пью
Просто-напросто люблю.

Плохи на земле дела:
Вот была и вот ушла

Скрючилась земная ось.
Спутник мчит куда-то вкось.

Не свихнулся ли я сам,
Веря всяким чудесам

Я все это не со зла
Как мне быть? Она ушла!..