Ну? вывел я Михаила из внезапного оцепенения. Видно дурнота на него накатывала волнами.
Михаил пожевал губами, очень глубоко вздохнул, полез в карман брюк за платком.
Исаев к нам присоединился, вытирая пот с лица, вспоминал он.
Иди ты! искренне удивился я. И что, пил с нами?
Не-е, продолжал жевать губами Михаил. Ну, шампанского бокал или два.
И долго он с нами-то?
Мне кажется долго, очень неуверенно произнес сменщик. Ты знаешь, у меня тоже не все вспоминается. Помню ты с ним очень много спорил.
Я?! теперь мое лицо покрылось потом. Как это спорил, о чем?
Ну Михаил продолжал жевать губами, вы не спорили, а дискутировали о чем-то или что-то обсуждали.
И что в результате? дознавался я.
В результате все сильно опьянели.
Постой, не понимал я, все опьянели в результате того, что мы с ним дискутировали?
Михаил минуту думал. Мне показалось, что он сейчас уснет.
Нет, не уснул Михаил, просто все опьянели и слишком как-то сильно. Это заметил Постнов. Он еще спрашивал, мол, мы без него что, всю водку выпили?
Ну а это пытался я вернуть Михаила в нужную мне колею, мы с Исаевым доспорили?
Не помню, мучился Михаил. Вы странные и непонятные вещи говорили. Мне такое не интересно. Я курить пошел. Потом меня так накрыло!.. Я помню, Лешка меня домой вез. Он, наверное, всех развозил.
А девчонки наши? выжимал я из Михаила последние капли.
Девчонки продолжал жевать Михаил, я помню, что Тонька тоже в вашем споре участвовала. И знаешь, с таким азартом! Мне кажется, она на твоей стороне была. Исаев злился, что у него не получалось вас переспорить.
А Ленка? допытывался я.
Ленка тоже что-то говорила.
Я понял, что больше я из Михаила ничего не вытяну. Да и жалко мне его стало. Воспоминание о вчерашнем давалось ему нелегко.
Я не знал что делать. Оставаться не имело смысла, а уходить на остаток этого и еще на день, так и не узнав, что случилось, я просто не мог. Оставался Постнов Исаева я в расчет не брал. Ну, или Лешка все объяснит.
Постнова не было, я понял это, посетив второй этаж. На камерах цеха его тоже не было видно.
Делать нечего, я собрался уходить. И тут на уличной камере возникла Волга Лешка приехал. Приехал не один, привез Постнова.
Лешка сразу прошел на второй этаж, Постнов в цех.
В цеху у нас работали электрики. Постнов говорил с ними, показывал что-то на бумаге.
Я подходил медленно. Мне было нужно увидеть и оценить реакцию Постнова. Подняв голову, Постнов взглянул на меня, тут же снова углубился в бумагу, никак не проявив ко мне интерес.
«Не узнал, что ли?» предположил я.
Договорив с электриками, Постнов пошел в мою сторону.
Михалыч, привет! протянул я руку, как ни в чем не бывало.
Здорово довольно весело произнес Михалыч, здорово, приверженец Ницше!
Чего? не понял я.
Плохо выглядишь, щурился Постнов. Да, лоханулся я с водкой-то!
Слушай, Михалыч, просительно увещевал я, чего вчера было-то? Не помню ничего!
Эк тебя шибануло, посочувствовал Михалыч. Я тоже отравился. Всю ночь уголь глотал.
Тебе проще, завидовал я, глядя на его необъятное пузо, у тебя вон сколько здоровья!
Это точно! согласился Михалыч. Могу!
Михалыч, усилил я просительность тона, я что, вчера чего-то учудил?
Михалыч улыбнулся, погладил живот.
Это точно, повторил он.
Что, все плохо? я уже не мог терпеть неопределенности.
Да не бери в голову, по-доброму ответил Михалыч, мало ли чего по пьянке не бывает! Мне сейчас некогда. Не могу говорить. У тебя вроде выходной, чего домой не идешь?
Да, с безнадежностью ответил я, только недавно очухался. Сейчас пойду.
Лешка свободный, подлил масла в огонь Постнов, попроси, отвезет.
Ну что же, я понимал, что остался один человек Лешка.
Лешка сидел в курилке с Михаилом, они о чем-то тихо говорили.
Леш, дипломатично начал я неприятный разговор, давай потрем. Ну, дело есть.
Давай поговорим, так же дипломатично ответил Лешка.
Ты можешь меня домой отвезти, не дойду, наверное.
Могу. Заодно и поговорим. Только в библиотеку заедем.
Зачем? ни к селу, ни к городу спросил я.
За книгой. Ницше. Есть такой философ.
Он же умер, терял я чувство реальности.
Слова Лешки «Есть такой философ» воспринялись мною неправильно. Я представил, что мы не в библиотеку едем, а в квартиру, где живет Ницше.
За книгой. Ницше. Есть такой философ.
Он же умер, терял я чувство реальности.
Слова Лешки «Есть такой философ» воспринялись мною неправильно. Я представил, что мы не в библиотеку едем, а в квартиру, где живет Ницше.
Мне представилась квартира почему-то Тонечки Воробьевой. Родственники за обеденным столом, все с синхронностью водяных девушек-спортсменок пьют чай. Мы с Тонечкой рядом. Исаев напротив. Мы дискутируем. Философ Ницше, такой как на картинках, с улыбкой превосходства следит за нашим спором. Когда говорит Исаев, Ницше одобрительно кивает головой и шевелит огромными усами, которым позавидовал бы сам командарм Буденный!
Кто умер? ворвался своим вопросом в мое видение Лешка.
Ницше схватился за сердце и закатил глаза.
Философ умер, ответил я, выходя из оцепенения.
Знамо дело умер.
Да что вы все про Ницше говорите? разозлился я.
Лешка улыбнулся (слава Богу, возликовал в душе я).
Это ты про него говоришь, съехидничал Лешка.
« Все любопытственнее и любопытственнее», тонким детским голоском проговорила в моей голове мультяшная Алиса.
Мы ехали в город.
От езды меня подташнивало сильнее. Тревога от надвигающихся проблем усиливала этот эффект.
Леш, начал я первым, понимаешь, я никому ничего плохого не хочу сделать. То, что я что-то вчера сотворил не то, я понимаю. Но я этого не помню, поэтому я и выводов никаких не могу сделать. Мне никто ничего не рассказывает, Тонька злая, как собака, дерется, представляешь! Михалыч занят (про Леночку я предусмотрительно промолчал). Я мучаюсь и не знаю, что делать. Помоги мне!
Лешка подъезжал к библиотеке.
Кто бы мне помог, задумчиво сам себе пробубнил Лешка.
Я мгновенно подобрал его слова, понимая, что обзавожусь некоторым инструментом в отношениях с Алексеем.
Ты в машине останешься, спросил он?
Да, изобразив головную боль, ответил я, посижу.
Ждал я долго. Очевидно, в библиотеке Алексей записан не был, поэтому пришлось тратить на это время из-за одной то книги.
Когда Лешка вернулся, меня клонило в сон. Однако, предстоящий разговор, наверняка напряженный, меня тревожил. Когда Лешка открыл дверцу, я мгновенно мобилизовался.
Алексей не заводил двигатель.
Я внимательно слушал и проживал заново все то, что уже прожил. В этом проживании не было ничего хорошего. Не убаюканный ядовитой водкой, я смотрел на героя Лешкиного рассказа, то бишь меня самого, с ужасом. Этот герой мне был незнаком и очень неприятен.
Из Лешкиного рассказа следовало вот что: от Постновской водки все действительно стали быстро и безобразно пьянеть. Тонечка Воробьева и Леночка-лаборанточка водку не пили (для девочек было красное вино и шампанское). Потом Лешке на мобилу позвонил Исаев. Он увез Постнова, а мы продолжали безобразно пьянеть. Когда Алексей с Постновым вернулись, мы были уже в хорошем таком неадеквате. Исаеву нужно было протянуть время, и он снизошел до нашего общества. Как-то сам по себе зашел разговор о сложностях бытия. И тут меня понесло!
Очевидно, Исаев никак не ожидал от простого охранника такого «Глубокого познания тонкости мира» это он сам так заявил его самолюбие было задето. Он не просто втянулся в дискуссию, а буквально кинулся в бой!
Мы говорили о многообразии несоответствия различных философий, отстаивали свои приоритеты и точки зрения, и видно было по всему, что начальник не тянет против своего подчиненного плебея, понимает это и от этого злится.
Ты говорил о Ницше, сыпал цитатами, объяснял Лешка, Исаев с тобой не соглашался, говорил, что Ницше террорист, и его нужно повесить за яйца!
Что, удивился я, так и говорил?
Да, подтвердил Лешка, именно так и говорил! Потом он еще говорил о каком-то философе Грише Шмуле
Шмуэле Гирше, неожиданно для себя самого поправил я Лешку.
Лешка замолчал и очень внимательно посмотрел на меня.
Из последующего его рассказа выходило: Тонечка Воробьева втянулась в спор, и было ясно, что она в теме философии вовсе не слаба и имеет свое собственное мнение (которое впрочем, полностью совпадало с мнением моим).
Рассказывая, Лешка улыбался, и теплота его улыбки растапливала тугой комок моей тревоги.
Мы спорили долго. Лешка говорил, что было забавно наблюдать, как пьяная речь моя заводила трезвого начальника, и что он не мог остановиться. Все уже давно молчали, говорили только мы с Исаевым. Потом мы как-то одновременно выдохлись и остановились. За столом повисла тишина. Через минуту я, как бы очнулся, и, видно, ничего не замечая вокруг, уверенно произнес: «Какая уж тут не была бы философия, а Ленку я все-таки трахну! Прям в лаборатории и трахну!»