Наверное, они никогда не понимали и не чувствовали друг друга до конца. Она так и осталась для него чужой. Даже во время самых интимных моментов у Ирины часто вырывалось вдруг что-то на родном языке. Вначале это только забавляло Ричарда, и он с любопытством переспрашивал, что именно она сказала. Иногда он даже пытался угадывать, а она при каждой новой попытке заливалась серебристым смехом. Но со временем эти случайные русские слова все больше походили на доказательство их принадлежности к двум совершенно разным мирам. Вполне возможно, что миры эти непересекающиеся. Траектории их жизней соединились по ошибке, следуя искривленному пространству, которое создает вокруг себя любовь.
Их странный союз наверняка не имел никаких шансов на успех, он был неустойчивым по определению, как мячик на самой вершине холма. Рано или поздно даже под самым легким дуновением ветра мяч обязательно покатится вниз. Так и с русской женой. Рано или поздно она, видимо, должна была столкнуться на одной из улиц Лос-Анджелеса с каким-нибудь своим соотечественником. Рано или поздно ей обязательно захотелось бы, чтобы ее партнер понял каждое ее слово, каждый ее жест и вздох в тот самый момент. И чтобы не потребовалось этого дурацкого угадывания. Вероятно, это «рано или поздно» и произошло с его женой. И ведь даже мысль о Максе, с которым они так привязались друг к другу, не смогла ее остановить. Сила притяжения подобного к подобному оказалась сильнее. Ветер подул и мячик покатился с горки. Как все просто, черт побери.
Ричард почувствовал комок в горле. Неужели и вправду у жены роман с каким-то неизвестным ему Николаем? Да очевидно, что так и есть! Вот куда, например, она запропастилась так надолго день или два назад? А когда вернулась, ничего не объясняла, а только и сказала, что была занята, устала и пойдет спать. Бледная, глаза красные, как будто плакала наверное, выясняла отношения с этим самым русским Николаем. Он почувствовал сильную жажду. Воды Вот же в руках бутылка. Сделал глоток. Стоп, в любой момент сюда может вернуться жена, а видеть ее сейчас ему нисколько не хотелось.
Через несколько минут Ричард уже шагал по бульвару Вествуд: в голове ни одной умной мысли, на плечах как будто по камню, а руки в карманах зажаты в кулаки. Подожди-ка, а что это за бумажка в левом кармане? Записка с телефоном Николая. Видимо, он захватил ее с собой в состоянии шока. Позвонить, что ли? Просто чтобы подтвердить догадку. А иначе как жить дальше с такими мыслями? Ричард вытащил из другого кармана сотовый телефон и набрал номер. Ответили мгновенно. Голос мужской. Ричард представился.
А, здравствуйте, мистер Брайт, приветливо ответили ему с неповторимым русским акцентом, Как чувствует себя ваша жена?
Хорошо, спасибо, не нашел ничего лучшего Ричард.
Ну, вот и отлично, и вы не волнуйтесь. При аборте, конечно, всякое бывает, но операция вчера прошла хорошо и я уверен, что все будет в порядке.
У Ричарда мгновенно потемнело в глазах:
Простите, я не расслышал, не могли бы вы повторить?
Я говорю: аборт прошел удачно, у меня многолетний опыт, я знаю. Не волнуйтесь. Вы же волнуетесь, не правда ли? Поэтому ведь и звоните мне вечером? Все будет хорошо.
Ричард не успевал за его словами. Слишком много слов
Спасибо, выдавил он из себя после паузы, это именно то, в чем я хотел убедиться.
И добавил:
Извините за поздний звонок.
Нет проблем, доброй ночи и вам, и Ирине, дружелюбно ответили на том конце.
Разговор был закончен, но Ричард все еще прижимал телефон к уху и не мог пошевелить ни рукой, ни пальцами. Вот как оказывается Вовсе и не было никакого русского встречного, не было разговоров по-русски во время никаких таких эдаких моментов. Был только обыкновенный калифорнийский врач русского происхождения, который убил его, Ричарда, ребенка. И говорил он об этом так спокойно, как будто ровным счетом ничего из ряда вон выходящего не произошло. Ричард чувствовал, как ноги становятся ватными, но все равно упрямо продолжал отмеривать шаги по тротуару. Сука! Русская сука! Как она посмела? Все четыре года совместной жизни с ней он мечтал о продолжении рода, о своем малыше. Конечно, с Максом они прекрасно подружились, но он был чужим мальчиком, в нем не текла кровь Ричарда и его предков. А Ирина все эти годы продолжала кормить его сказками: она, мол, хочет, но не удается забеременеть. Пришла ужасная мысль: а вдруг она совершила такое не впервые? Но почему?!
Ричард пересек Велшир и здесь, вблизи университета, окунулся в вечернюю студенческую толпу. Он любил сюда захаживать. По вечерам в здесь кипела жизнь, а молодые лица непременно заряжали энергией и оптимизмом. Но в тот день это средство явно не работало. Вот и эти два хохочущих создания, и те, идущие в обнимку, вызвали у него только приступ горечи. Ни те, ни другие еще не знают, что жизнь может причудливо свести тебя с чужим человеком с непостижимой для тебя логикой и недоступными твоему пониманию желаниями. Нет, правильнее в этом случае будет сказать нежеланиями! Неужели любовь призвана заводить в тупик? Или он сам виноват, связавшись с этой русской с акцентом, как будто из фильмов о Джеймсе Бонде? Вот-вот, все эти годы в его доме жила шпионка, и не только в доме, но и в жизни. А он ей так доверился. Этот абсурдный аборт, сделанный в тайне от него, поставил на его браке большой жирный крест.
Спешить теперь было некуда. Ноги привели его в любимую кофейню, где он автоматически заказал капуччино. Оставаться внутри не хотелось. Он вышел на террасу и примостился за столиком с видом на оживленную улицу. На другой стороне тротуара уличный музыкант играл на саксофоне. Звуки джаза навалились на бедного Ричарда. Он знал, что жизнь не останавливается, она идет и проходит мимо. А сегодня у него с ней совсем не ладилось, с этой жизнью.
Через пару минут улыбающаяся официантка принесла ему широкую чашку с пеной до краев. Какая лучезарная улыбка у нее насквозь светится счастьем. Интересно, сколько ей лет? Наверное, лет двадцать. Столько же было Ирине, когда у нее родился Макс. В этом возрасте закончилось ее детство, и она оказалась одна перед лицом жестокой действительности. Какое дело ей было до маленького человечка, который в то время жил у нее под сердцем? Да он был просто обузой. Отец ребенка, которого, как сделал вывод Ричард, она в то время безумно любила, объявил о разводе во время ее беременности и, как ни трудно в это поверить, обещал совсем отказаться от ребенка. А малыш-то еще даже и не появился на свет! Ричард вспомнил, как Ирина рассказывала, что смотрела она на новорожденного и плакала от обиды, от горя, и оттого, что он был ей ну совсем, ни капельки не нужен. Она говорила, что потом у нее как будто случился провал в памяти, и она почти не помнила ничего из первого года жизни Макса. Для нее его раннее детство слилось в сплошную серую пелену недосыпания, усталости и одиночества. И безнадежности
Вдруг пришло на ум, что ни в одной компании, где им приходилось бывать вместе, Ричард не замечал, чтобы она участвовала в каких-нибудь разговорах о воспитании детей, или восхищалась малышами, или просто попыталась взять на руки маленького ребенка. Почему-то раньше это никогда не приходило ему в голову Может быть, протяжные звуки уличного саксофона помогли это вспомнить?
Самым непостижимым для Ричарда было то, что вместе с разводом ее первый муж отказался от родительских прав, подписав соответствующие бумаги. Ему не был нужен его собственный ребенок! Вот такие они, эти русские Помнится, Ирина рассказывала эту историю, когда они сидели в одном из таких же кафе и ели вишневое мороженое. Вернее, ела и рассказывала она, а у Ричарда под впечатлением услышанного аппетит совсем пропал. Его мороженое в конце концов превратилось в жалкую розовую водичку. В то время они были вполне счастливы, и он ничего большего от жизни не желал. Ну, разве что продолжения этой семьи Почему же она это сделала? Боится, что он, Ричард, оставит ее во время беременности, как это уже случалось в ее жизни?! Да не было никаких оснований для этого, и живут они вместе уже достаточно долго. Может быть, она не хочет трудностей, связанных с малышом? Или она сама толком не знает, чего боится? Да и вообще, все ли в порядке с ее русской головой?
За соседний столик уселась парочка. Она рыжая и кругленькая, он курносый блондин. Он высыпал сахар из пакетика сначала в ее чашку, потом в свою. Она помешала кофе соломинкой сначала в его чашке и только потом в своей. И залилась хохотом. Ричард невольно улыбнулся: эх, смешные. Когда-то и они с Ириной так же шутили, не могли насмотреться друг на друга и наговориться вволю. А теперь все кончено. Она чужая. Такого предательства Ричард простить ей не сможет. Слово «предательство» было произнесено, капуччино допит, в чашке на дне остался только островок светло-коричневой пенки. И от счастья осталась только жалкая пенка с привкусом горечи Он наблюдал, как музыкант на тротуаре укладывал свой саксофон в футляр. Нет больше музыки. Вся кончилась. Ричард поднялся и направился домой, прочь от этой оживленной толпы, где все еще продолжалась жизнь, в тот день обходившая его стороной