Бордель на Коллинз авеню
Шмиэл Сандлер
© Шмиэл Сандлер, 2020
Предисловие автора
Тема, представленная вашему вниманию, известна широкой публике, но мало обсуждаема в силу своей неэтичности.
Сюжет данной повести основан на реальных событиях, но имена героев и последовательность событий вымышлены.
Я позволил себе некоторые вольности в описании работы американской полиции. Аппарат прокуратуры в США расследует в основном дела о нарушениях закона, в том числе и в полиции. В повести же отражена превалирующая роль прокуратуры по отношении к полиции.
Некоторые неточности по отношению к полицейской службе целиком лежат на совести автора.
Элен Бейкер, репортер газеты «Стейт Джорнел»
С тихим скрежетом за мной затворилась дверь.
Я осталась одна в холодном полутемном помещении. В воздухе ощущался легкий запах формалина. На потолке горела тусклая лампочка, обширные серые разводы на стенах говорили о запущенности этого мрачного подвала. Впрочем, считать себя одной в этом негостеприимном приюте было бы преувеличением. Неподалеку от меня в строгом порядке, лежали трупы, вынужденное соседство с которыми обещало мне приятное времяпровождение в морге общественной больницы на Коллинз авеню.
Когда хмурым осенним утром, мы с Моникой Стайл пришли в это печальное царство смерти, она деловито указала мне на стеллажи из нержавеющей стали.
Это секционный зал, сказала она, здесь тела покойных исследуют и отправляют в холодильные камеры.
Сколько тут мертвецов? спросила я.
На сегодня шесть, сказала она, все они пронумерованы и смирно дожидаются, пока их заберут родственники или закопают на городском кладбище, как безродных и невостребованных бомжей.
Конечно, от того, что мертвецы пронумерованы, спокойнее мне не стало, но трупов, вопреки бухгалтерии Моники было восемь, а не шесть и эти неучтенные в списке моей подруги тела, наводили на мысль, что профессор Глебов, вероятно, был прав не все так гладко в трупохранилище города Майами-Бич.
Проводить время в компании смирных покойников, если ты не бездушный могильщик или затюканный агент из погребального бюро занятие не из приятных. Но я знала, кроме меня слушать этого сумасшедшего профессора в нашей редакции никто не станет. Слишком нереальным выглядело то, что он поведал мне в пятницу, да и небезопасно это, а вдруг профессор, в самом деле, прав и морг больницы для неимущих по ночам превращается в бордель, где некий маньяк некрофил, а может группа извращенцев весело и похабно оскверняют тела молодых женщин.
Спустя день после волнительного пребывания с безмолвной мертвой публикой, не проявлявшей ко мне никакого интереса в отличие от меня во все глаза следящей, не шевельнется ли кто из жмуров, двери морга с шумом отворились и двое рослых негра в белых халатах внесли на каталке пять пластиковых мешка с новым пополнением.
Санитары, судя по всему, были пьяны и любители поболтать. Поневоле начнешь выпивать, если с утра надо тягать мертвяков на каталках. По обрывкам слов я поняла, что трое из новых жмуров жертвы автомобильной катастрофы на 22 авеню. Один самоубийца, проигрался в казино и прямо на публике выстрелил себе в рот, а другой утопленник, посиневший от долгого пребывания в воде. Местные рыбаки выловили его в заливе Бискейн отделяющий курортный городок Майами-Бич от крупного мегаполиса Майами, раскинувшегося на побережье Атлантического океана.
Жертвы автомобильной аварии, а также самоубийца, устроивший себе публичную казнь, были изуродованы до неузнаваемости, черный пластик покрывал их тела с головой. Болезненное любопытство одна из неприятных черт моего характера: после ухода санитаров я, преодолевая дрожь в руках, открыла «молнии» на мешках и ужаснулась. Те из покойников, кто делил со мной одиночество до прихода пьяных санитаров, смотрелись звездами Голливуда в сравнении с обезображенными в драках или транспортных происшествиях новичками.
У «старожилов» морга были открыты лица, на которых застыла печать страдания и, как мне показалось, усмешка над глупой тетей, которой нечего делать, кроме как коротать время в их унылом обществе.
Когда санитары вкатили тележку с новой партией, я спряталась в «открывалке» так Моника Стайл назвала прозекторскую, где бригада врачей, раз в неделю проводила вскрытие тел. Это было холодное, пахнущее тошнотворной химией помещение, выложенное серой керамической плиткой. В центре зала стоял операционный стол с дренажной трубкой посередине. Под столом к своему ужасу я нашла отрезанное ухо. Сначала меня сковал липкий страх впервые в жизни я увидела отсеченный фрагмент человеческого тела, потом был порыв бежать из этого проклятого места с криками и бранью в адрес моего неуемного эго, благодаря которому я оказалась в этом мерзком логове некрофилов. Но, понимая, как глупо я буду выглядеть в глазах охраны, которая обнаружит меня здесь, я взяла себя в руки и присмотрелась. И, правда, у страха глаза велики это оказался коричневый кусок поролона, напоминавший форму уха. У меня отлегло от сердца.
Филл, из дневника первого некрофила
Девушке было лет восемнадцать, но на вид она казалась подростком, в котором только начинала проглядываться пробуждающаяся женственность. Нежные грудки, стройные длинные ножки, которые могли бы сделать ее топ моделью пожелай она работать на подиуме.
У меня дрожали руки от вожделения, когда я снимал с нее трусики и моему взору предстало восхитительное зрелище волнующая поросль темных волосков на лобке и узкое девственное влагалище, которое услаждало меня всю ночь. Я не был груб с моей юной прелестницей и перед первым соитием долго читал ей стихи:
О, если с болью, гневом и слезами
Любить вас больше, чем себя,
Я осужден, вздыхая сокрушенно,
Пылать и леденеть пред вами,
О, если я от этого, любя,
Терплю урон, на вас вина, моя Мадонна.
Да, это был мой любимый Петрарка, певец любви и томной нежности.
Наутро я приказал доставить ее труп снова в морг. Расставание с ней было для меня тягостным испытанием.
Элен Бейкер, репортер газеты «Стейт Джорнел»
Я провела в морге самую долгую ночь в моей жизни. Бог знает, каких нервов мне это стоило. Иногда я погружалась в тревожное забытье и мне снилось городское кладбище, где я похоронила маму. Открытая могила, из которой пыталась и не могла выбраться моя мать, длинные ряды мраморных крестов и плачущий самоубийца, который из-за могильного камня протягивал мне револьвер, предлагая застрелиться.
Я просыпалась, дрожа от страха, и считала минуты, дожидаясь, когда закончится этот затянувшийся ночной кошмар.
Утром я чувствовала себя усталой и разбитой. Меня изводили позывы тошноты. Тяжелый запах в морге сгущался и, кажется, можно было вешать уже в воздухе топор, которым в прозекторской патологоанатомы рубили, вероятно, кости мертвякам.
Ровно в восемь придет Моника. Я ждала, когда двери морга распахнуться и она, бодрая от утренней свежести, войдет в мрачное, холодное помещение и звонко скажет:
В гробу я вас видела, миссис Бейкер, с вашим журналистским расследованием.
И эта её показная ироническая строгость станет отдушиной и логическим финалом в той безвыходной ситуации, в которой я оказалась по причине своей глупости.
Но Моника не пришла в восемь и это стало крушением всех моих надежд.
В морге было зябко и я не могла согреться, несмотря на русскую шубенку и утепленные сапожки, в которые предусмотрительно велела мне облачиться подруга. Я была разбита морально, меня преследовал дурной запах, исходивший от посиневшего утопленника. Хотелось плакать от обиды и безысходности. Что могло помешать моей подруге и почему она, зная, как мне страшно и тяжело здесь одной, не пришла забрать меня ночью? Конечно, я могла бы постучать в двери или завизжать поистошнее, чтобы услышал угрюмый сторож. Меня бы вывели из этой чертовой холодилки. Ну, напугается поначалу охранник, приняв меня за воскресшего покойника, велика ли беда. Но, что я добьюсь в случае моей позорной капитуляции? Дело попадет в руки коррумпированной полиции или отдельных ее продажных представителей, как любит выражаться наш главный редактор, и тогда прости, прощай жареный факт, ради которого я опрометчиво сунулась в это рискованное журналистское расследование.
Моника Стайл безнадежно опаздывала. Она не пришла в девять, десять и одиннадцать часов. На циферблате уже полдень, а ее все нет. Мои планы развеялись в прах. Зная лучшую подругу, как человека ответственного и пунктуального: даже о своих походах в туалет она отчитывается перед близкими, я поняла, с нею стряслась беда, иначе стала бы она держать меня в этой пропахшей мертвецкой, куда и впустила-то после долгих уговоров.
Я потеряла счет времени. Мною овладела апатия. Есть мне не хотелось, общество неразговорчивых соседей не располагало к аппетиту, да и нечем было закусить-то, я не думала, что застряну в этом мрачном подземелье надолго. Казалось, вся я пропиталась тяжёлыми смрадным духом, хотя в морге было стерильно и в каждый труп санитары, чтобы перебить трупный запах, явно вкачали ведро формалина. Но запах победно и стойко стоял в воздухе. Мой сыщицкий запал, который я копила в себе целую неделю, пока убеждала Монику запереть меня в морге, испарился через два часа жуткого пребывания в этом холодном склепе. Я и рада была поскорее убраться отсюда, но ложная гордость и возможные насмешки главного редактора не позволяли мне оставить проигрышную позицию без очевидных результатов. Я решила умру, но дождусь непрошеных гостей, о которых поведал мне профессор Глебов. «Может быть, он напутал что, который раз, спрашивала я себя, все же больной убитый горем человек?»