Do you speak English?
«Вот это да! Не ожидала от него. Хотя что необычного. Подумаешь, каждый второй вылетающий за границу как минимум знает сенкью, хеллоу и, конечно, ду ю ду. Поэтому продолжаем молчать. Теперь я не просто иностранка, я еще и глухонемая. Для него точно. Пусть мне бананы в уши поставили еще в детстве и забыли о них, я ничего не слышу и слышать не хочу, смотрю себе в окно и жду, когда все это счастье, свалившиеся пусть не на меня, но рядом со мной, закончится».
Мадемуазель, вы так прекрасны, что вам даже не надо ничего говорить. Вы можете молчать всю вечность, и я, остановив свое дыхание, не посмею вдохнуть вновь, потому что побоюсь, что эта вечность в ту секунду оборвется. А вместе с ее окончанием не станет и меня. Поэтому просто молчите и разбавьте тишину своей красотой.
«Даже если у меня сейчас в ушах и были бананы, они просто вылетели как пружины, слегка задев вон ту милую семейную пару за шестьдесят через два ряда сидений. Такого быть не может. Он произнес фразу на трех языках, начав с французского, перейдя на испанский и закончив итальянским. Я не поняла и половины, но, клянусь небесами, самолет не должен взлететь, пока он мне не переведет все здесь и сейчас. Остановите эту минуту, я хочу знать, что он сказал».
Я знаю, ты русская. Только у русской девушки может быть такой вовлеченный и глубокий взгляд. Но твои глаза они особенные, тебе это, наверное, сто, двести, нет миллион раз говорили. И не подумай, что это сейчас пустая болтовня пьяницы-соседа. Я впервые встречаю такие глаза, я мог бы в них утонуть, если б ты позволила. Они настолько затягивают, что нет ни вчера, ни завтра, есть только этот взгляд и настоящее рядом с тобой.
«Этого не может быть, он что, поэт или правнук Пушкина? Так в России мужчины не говорят. Обычно это выглядит так: «Привет, подруга, я Вася, я крутой. Ты мне подходишь. Как там тебя зовут? Хотя это неважно. Поехали сегодня со мной, потусим. И разбежимся завтра. Да ладно, чего ломаешься, таких, как ты, сотни. Не ты, так другая. Любовь? Что это? Верность на что ее надеть? Мне некогда быть ответственным, крошка». Обычно так бывает.
А тут заметили мои глаза. Это сон. Я поняла, вся эта встреча во сне, я просто еще не проснулась. И мне снится, что сегодня с утра я лечу в Аргентину, там меня ждет Франко. Я проснусь, и все будет как всегда. Я встану, выпью натощак стакан теплой воды, сделаю себе кашу из киноа с финиками и, взяв свои чемоданы, спущусь в метро.
Там меня немного потолкают, похамят мне, помнут в общем, поставят на рельсы современного мира, затем меня вытолкнут на нужной станции из поезда, и я поплыву в толпе на кольцевую, пронесусь, как белка, по кругу, и не страшно, если даже засну, ведь эта наша жизнь, детка.
Выйду на Белорусском, вдохну запах пирожков и трелью услышу, что «сим-карты недорого можно купить здесь». Перепорхнув, как бабочка, в вагон аэроэкспресса и там разгладив свои примятые бытом крылья, я постараюсь не заводиться, когда прекрасная проводница Маша будет катить свою тележку с водами и соками и чуть не отдавит мне правую ногу, видимо, посчитав, что с ластами-ногами два в одном мне будет легче жить.
Чтобы успокоиться, среди ее газированных напитков, способных растопить все стабилизаторы и глюконаты этого еще короткого, но уже непростого дня, я найду нектар для бабочки, ну или хотя бы просто бутылочку негазированной воды, выпив которую, я, полная сил, пронесусь вдоль рельсов в здание аэропорта и, срочно найдя свой рейс на табло, уже окрыленная предвкушением полета, я войду в салон самолета, сяду в уютное кресло около окна и буду готова открыть новую страницу своей еще небольшой, но увлекательной жизни.
И в этот момент сон закончится словами: «Пристегните ремни, мы готовы к взлету»».
Это твоя половина ремня? У меня не соединяются, одно не входит в другое. Ты мне поможешь?
«Это был не сон! Он еще здесь, еще пьян и еще говорит со мной. Не просто говорит, а нахально тычет мне. Самоуверенный самец, типичный вид. Стюардесса тебе в помощь».
Твои глаза не просто красивые, они еще и очень любопытные! Взглянув в них, я понял, что ты хочешь узнать, что я тебе сказал. Знаешь, я мало за что могу его поблагодарить, вообще я не хочу ему говорить «спасибо», но вот что ОН дал мне, так это образование. В лучших школах страны и мира. Эти языки сложно учить, только когда ходишь пешком под стол. Первый иностранный язык сложно, второй чуть легче, а дальше уже не замечаешь.
Твои глаза не просто красивые, они еще и очень любопытные! Взглянув в них, я понял, что ты хочешь узнать, что я тебе сказал. Знаешь, я мало за что могу его поблагодарить, вообще я не хочу ему говорить «спасибо», но вот что ОН дал мне, так это образование. В лучших школах страны и мира. Эти языки сложно учить, только когда ходишь пешком под стол. Первый иностранный язык сложно, второй чуть легче, а дальше уже не замечаешь.
Мои родители с самого раннего детства говорили дома на двух языках: русском и английском. В двенадцать лет ОН решил, что надо бы улучшить мои знания во французском, и у нас в доме появилась милая такая француженка в возрасте за шестьдесят, она пахла утренними круассанами, носила на себе все оттенки Прованса, и ее сердце было наполнено любовью к детям.
Своих она потеряла в молодости, и поэтому выбор его был конкретен и моей второй мамой стала французская няня. С ней я учил культуру Франции, мурлыкал «оревуар» и получил прозвище «эйфеленок». Она так звала меня за длинные ноги и руки, которыми я мог дотянуться, по ее словам, до самой верхушки Эйфелевой башни. Она даже часто шутила: «Ты можешь подрабатывать там. Будешь несколько раз в месяц протирать сверкающие огоньки, которые включаются каждый вечер и дарят башне необыкновенный шарм и легкость. Если вдруг не найдешь себя в этой жизни, то станешь, мой милый месье, почетным протиральщиком этих лампочек. И даже со временем там, может, повесят табличку: Всю свою жизнь Андрэ посвятил красоте, правда, не столько внутренней, сколько внешней. Жители Франции и все гости столицы будут преблагодарны тебе».
Так мы развлекались вечерами, особенно зимними и суровыми, когда у нас в Сибири минус сорок и трещит за ушами, а у нее в это время слегка прохладно и нужно надеть межсезонное пальто, чтобы прогуляться вдоль Сены.
Уплетая вишневое варенье с сушками, она погружала меня в этот мир французского изыска, романтики и культуры. Она делала это так легко, что я даже не понимал, что все время она меня чему-то обучает, меняет меня, превращает из маленького дикаря Андрея в своего Андрэ.
«Милый мальчик, говорила она мне, как тебе тяжело, ты грубеешь на глазах. Ты должен вырасти уверенным, ты мужчина. Но больше некому в минуты передышек тебе принести сливки маминой любви. Я никогда не смогу тебе заменить маму, она вечно останется в твоем сердце, да я и не должна этого делать, продолжала она. Мы с тобой стоим по разные стороны реки жизни.
Я потеряла своих детей очень рано, ты потерял маму. Река мчится стремительно и забирает близких нам людей, унося их навсегда, но мы можем помочь друг другу пережить и справиться с этим. Я поделюсь с тобой своей нерастраченной материнской любовью, а ты хоть на мгновенье впустишь меня в свое сердце и в свой мир, показав, как может измениться жизнь, когда есть для кого просыпаться с утра и вдыхать этот новый день».
Вот только за нее и за образование я могу сказать ему «спасибо», больше мне благодарить отца не за что. Прости, когда я пьяный, несу полный бред. Выливаю на тебя ушат своих личных психоклубков, перепутанных жизнью. А я не хочу ассоциироваться у тебя с тяжестью, поэтому прекращаю.
Начнем сначала? Я Андрей! Как тебя звать и на какой язык мира ты готова реагировать? Если я его не знаю, то начну учить прямо сейчас.
«Как хорошо, что я села у окна!» она смотрела в иллюминатор, видела, как плачет небо, как причудливо, словно наперегонки, стекают капли дождя, и понимала, что параллельно с ними стекает и слеза по ее щеке.
Такое ощущение, что с этой водой выходило все его горе, которое он смог уложить в несколько минут своего монолога в салоне самолета, который вот вот наполнится новыми лицами, судьбами и словами. Но сейчас салон был полон его тяжести.
Она не случайно почувствовала это состояние грозы и грома. Она вообще несколько лет назад поймала себя на мысли, что очень хорошо чувствует людей. Интуитивно их воспринимает. Только взглянув на человека, уже знает, будет ли с ним дальше общаться или нет.
Она воспринимала всех людей образами, и если этот образ ей подходил, если он вливался в ее картину мира, то и человеку, его носящему, там также было всегда место. Но так как ее картина мира была очень противоречива и не понятна до конца еще ей самой, то в ее жизни находилось место очень немногим людям.