Классическая русская литература учит не жить в том слое, что Солнце согревает специально для жизни, а понуждает людей утопать на глубине, становясь добычей слепых крабов и электрических скатов. В этом и заключается антикультура Достоевского, Толстого и всех русских писательских кружков дооктябрьских веков, которые кричали о совести, а не о благости бытия. Про двадцатый век говорить смысла нет десять имён от силы. Остальные в оркестре антикультуры. Особая глубина мысли подлое отвлечение от жизни в согретом Солнцем слое. Там тесно, но тепло, светло и много возможностей. Там свои законы, и их нужно суметь постигнуть: чтобы жить как все, надо быть как все.
Вить, остынь. Я согласен с тобой. Полностью. Только остынь. А ты, кстати, много французов или англичан читал?
Нет, очень мало. Отравился Достоевским. Теперь нормальных книг и читать не могу. Всё тянет на глинистое дно к слепым крабам опуститься. Достичь дна Марианской впадины. Дураки.
Speak for yourself (говори за себя), бросил Вовка и, поджав губы, серьёзно глянул на Майю. Его тревожил оборот встречи. Пришли развлечься, начали весело и вот от безобидной темы скатились к самоуничижению во имя глубины «Марианской впадины».
Мальчики, несут! выручила дама застолье, воодушевив мужичков-дурачков приподнятым голосом и настроением.
Понимаешь, Вован, Russians стремятся пользоваться всем тем, что культивируется в согретых слоях биосферы, а жить на илистом скользком дне, в холоде и темноте, упрекая в самообречённости других. Но так нельзя: на дно путь короткий, а к солнцу длинный. Снять давление глубины можно лишь постепенно поднимаясь к культурному слою. Быстро нельзя смерть от декомпрессии. Об этом никто не говорит людям. Этому их не учат. Будь моя воля, я бы каждого Russian не меньше года обязал бы прожить за границей. Кредит у Международного валютного фонда для дела выбил бы. Это самый короткий и наглядный путь к действительной, а не к особой русской культуре, он уже успокоился и говорил, улыбаясь.
Японка расставляла на столе перед русскими гостями первые холодные закуски, и Виктор не хотел заставлять её думать, что что-то не так. Она могла от этого расстроиться. Майя и Владимир заметили перемену и одинаково её оценили, но выводы для себя сделали разные.
«Культуру обсудили, осталась политика, Курилы», сказала себе Майя.
«Ну и подлец же я, подтвердил прежний вывод Владимир. Ему и так-то на душе от головы нелегко, а я ему ещё рога навесить собираюсь. Да, подлец, но в русском вполне стиле. Это меня извиняет».
Водка в глиняных кувшинчиках как под ландыши стояла на столе. У каждого своя.
Как её здесь пьют? Тоже какие-нибудь тонкости восточной культуры? спросил с явной растерянностью Вовка сокувшинников.
Представь себе, да! Я из своего налью тебе, ты Майе, она мне. Себе нельзя.
А можно я налью тебе, а ты сам Майе? Не умею я женщинам водку наливать. Что-то внутри протестует. Шампанское другое дело.
Ну и зануда. Одни комплексы. Живи в культурном слое, назидательно гнусавым голосом протянул Виктор и плеснул в подставленный Вовкой глиняный стаканчик водку из своей бутылочки.
Во дела, у нас в такие стаканчики яйца всмятку кладут, а здесь водку пьют. Сколько же их надо выпить, чтобы эффект почувствовать?
Не успеешь заметить: наклюкаешься так, что встать не сможешь. Здесь гостей не спрашивают, подать ещё или нет. Видят, что пусто в бутылочке, подносят новую тому, у кого пусто. Верь слову: маленькими мерками больше получается.
Майя всё время терпеливо ждала, когда кончатся разговоры, когда нальют, наконец, водку и произнесут первый тост. Налили, подняли.
За что теперь выпьем, мальчики? Ты, Виктор, молчи, а то опять предложишь экзотику.
Стало быть, мне выпадает говорить, вздохнул Володя. Что ж, давайте за Моцарта.
Чего? Он-то как к нам в компанию попал? Лучше бы уж я сам предложил, за что выпить.
Да, с вами, друзья, не соскучишься не успеешь: прежде помрёшь или увянешь.
Сегодня 5 декабря. Годовщина смерти Моцарта. Сам же говорил о культурном слое, а пить хочешь за глубину, упрекнул Вовка Виктора. Майю упрекать не стал она дама, а упрёки дамам за столом табу.
Ну что ж, фактом удивил, аргументом убедил. Пьём за Моцарта. Придётся даже встать.
Они поднялись и молча, не чокаясь, выпили во славу величайшего из всех композиторов. Жил бедно, страдал, но другим дарил любовь и радость. Славься в веках, Вольфганг Амадей Моцарт.
Ну что ж, фактом удивил, аргументом убедил. Пьём за Моцарта. Придётся даже встать.
Они поднялись и молча, не чокаясь, выпили во славу величайшего из всех композиторов. Жил бедно, страдал, но другим дарил любовь и радость. Славься в веках, Вольфганг Амадей Моцарт.
За дальним японским столиком тоже поднялись, повернулись к русскому столу и, воздев как первомайские флажки стаканчики саке, присоединились к тосту «За русскую даму». Где им было знать, что первый подход к стакану был у русских скорбным. Майя прыснула со смеха и побежала к японцам чокаться. Виктор и Вовка дожидаться возвращения не стали выпили, опрокинув яичные стаканчики. Виктор остался стоять, а Вовка начал опускаться к столу, чтобы закусить, как вдруг услышал: «Bitch! A real Bitch!»
«Комуй-то он?» подумал Владимир, не сразу въехав в чувства ущемлённого мужа жены. Понял и подумал: «Как он её? А вдруг и правда bitch, dragon bitch? Хорошо бы, а то я из-за Фёдора и Толстого совсем танго потерял: и уронил, и на ногу наступил. Всё разом. И какой чёрт меня дёрнул спор про них поддержать? Сами жили не тужили, нас учили и безобразничали, извиняясь, мол, чёрт в ребро, а так мы хорошие; вы, русские потомки, нас читайте больше глубины взять не от кого. Взяли, а единственный ценный экспонат из-за стола к японцам слинял. По-английски, на английский». Вовка опустился и глянул на Виктора. Тот продолжал стоять и пристально смотреть жене в спину.
Скоро вернётся. Это показательные выступления. Было, и не раз.
Виктор не отрывал глаз от жены. Было ясно, что он сердится или даже больше того он в ярости или «Ревнует?» удивился Вовка. «Какие быстрые смены настроения у этого человека. И ещё. Он говорит словно мне, а сам весь в напряжённом внимании на жену. Речью он только прикрывает свой интерес к ней. А возможно ли, что именно Майю он и хочет поразить своими умствованиями?»
V
Вовка с сомнением покачал головой и подумал опять о себе: «Если скоро вернётся, что едва ли, то мне надо успеть быстро поесть до этого момента. Без еды много не выпью, а выпью с дамой не управлюсь. Bitch не Bitch, а подход, как и ко всем, требуется, и процесс особый. Её уход мне весьма на руку», заключил Вовка и приготовился начать атаку на застольные дары русской кухни в Японии. Краем глаза успел заметить, что Виктор со своим стаканчиком отправился вызволять жену из чужих рук и приветливых улыбок. «Пить ещё будут. Из их стаканчиков брезгуют. Мне же лучше».
Глянув на стол, Владимир опешил. Ложек не было. Большие глубокие пиалы с куриным супом стояли на столе и ароматно дымились. Водка жгла гортань и взывала к закуске, чтобы немедленно пропустили. А как? Перед Вовкой лежали две соединённые у основания деревянные палочки и всё. Вермишелька в золотистом супчике плавала и издевалась. Крупка базилика до слёз просила супчик съесть. Белое куриное мяско лежало на дне как жемчужная раковина, о которой трепался Виктор, а русский не мог нырнуть за ней. Что уж там о глубине говорить. «Ладно, тебя я достану, а остальное просто выхлебаю через край. Удачно я сел спиной к залу. Всё-таки я молодец».
Орудуя двумя руками в каждой по палочке, Вовка подцепил куриное мяско и понес на встречу к опрокинутому внутрь стаканчику с водочкой. Но перед самым входом в каземат мяско сорвалось и плюхнулось в пиалу, подняв горячую штормовую волну и брызнув в лицо голодному страдальцу. За ним никто не наблюдал, и он грязно выругался. Мясо презрительно промолчало в ответ и залегло глубоко на дно. Вовка в покое его не оставил. Налил ещё стаканчик из Витькиной доли, выпил, обе палочки взял как карандаш и по дну начал подтягивать мясо к роковой развязке. У самого берега жгучего озера поймал его пальцами и, охая, лязгнул зубастым забором. Было очень горячо, но терпимо. Желая себе помочь, Вовка налил ещё стаканчик из той же (чужой) доли и поднес к губам для принятия. Зубов не разжимал, а вцедил сквозь них, как кит морскую воду. Мясо сдалось, и он, морщась от горечи, дожевал его и съел. Ловить длинные змейки вермишели Вовка уже не стал. Он выставил на стол локти, сжал в руках молитвенную чашу и, сёрбая как купец за вечерним самоваром, в пять минут всё съел и сгрёб со дна палочками все съестные остатки. На душе резко полегчало, когда в животе потяжелело и потеплело. Глазки стали масляными и начали поглядывать на компанию обидчиков. «Пойти к ним или остаться? Вдруг dragon решит вернуться, видя, что я один». Однако долго думать ему не дали: хозяюшка заведения приметила, что гость супчик поел и бутылочку осушил. Кланяясь и причитая «уважае-масс», хозяюшка принесла сразу три вторых блюда и новую бутылочку взамен пустой. «Вот, и выпить и посуду успел сдать, пока они хе ёй занимаются за чужим столом всё же стынет! Дали б знать; я съем для сохранности. Впрочем, хорошо, что их нету: опять начнут рассказывать, показывать. Доведут до того, что как монгол при всех руками есть начну. В знак протеста против палочек в русском ресторане. Ни тебе цыган, ни тебе русской музыки, ни тебе ложек с вилками. Что это такое?» Последние мысли относились к пиале с мясным блюдом. Порезанное словно овечьими ножницами мясо громоздилось горкой под носом и требовало не мешкать. Пришлось налить ещё. «Под горячее полагается». Выпил одним глотком и увидел, что мясо не вполне обычное: «перфорированный» ремень. Всё, что в тарелке одна большая ленточка.