2
Звук, от которого просыпается наш герой, проникает глубоко в самую сердцевину его сознания прежде, чем приводит к пробуждению, ибо слишком невероятен, слишком неуместен и слишком противоречит обстоятельствам места и времени. Это звук размокшего и рассохшегося, безнадёжно испорченного и расстроенного, но всё-таки фортепиано. Он доносится из-за прикрытой деревянной двери гостиной и выдаёт мастерство и отчаяние музыканта, склонившегося над умершим инструментом. Молодой человек открывает глаза и несколько секунд неподвижно глядит перед собой, пытаясь вернуться в реальность. Когда это, наконец, удаётся, он первым молниеносным движением тянет на себя ветровку, вынимает из кармана маску и натягивает её на лицо. Что делать дальше? Он силится вспомнить вчерашний ясный план, найти в нём то место, где сказано: «И когда ты услышишь за дверью нежилого барака звуки фортепиано» но ожидаемо ничего такого в памяти не находит, ведь и самого барака в плане не было. Потом он смотрит в окно на улице, кстати, солнечно, только редкие клочковатые облака бегут по небу. Потом на рюкзак. Расстёгивает верхний карман. Вынимает довольно внушительных размеров складной нож, раскрывает его. Делает шаг к двери и резко, без предупреждения, с силой распахивает её.
Первое нет, второе после музыки запах. Хорошие духи, вкусные, тонкие, они вырывают из реальности похлеще фортепиано. Это должен быть Париж, как минимум, возможно, даже Ницца, море, набережная. Барак исчезает уже поэтому, без остального, но к звуку и запаху присоединяется картинка. Он видит девушку, чьи тонкие пальцы беспомощно лежат на пожелтевших клавишах. Она облачена в опрятный сине-голубой свитер с угловатым северным узором олени, треугольники и чёрные спортивные брюки из плотной синтетической ткани. Каштановые волосы падают на плечи. Нельзя сказать, что она как-то особенно, вызывающе красива, но обстоятельства встречи создают ореол, который на мгновение ослепляет его. «Сейчас она закричит», думает он и бросает короткий, растерянный взгляд на оружие, зажатое в кулаке. Однако она не кричит, а поднимает на него заплаканное лицо он видит полные слёз сапфировые глаза и смотрит как бы даже без удивления, словно её план в отличие от его содержит указания и на тот случай, когда за дверью необитаемого барака в Заполярье, где ты играешь на раздолбанном пианино, вдруг обнаруживается незнакомец с ножом. Вместо крика она улыбается, потом говорит:
Убьёшь меня, да?
Молодой человек складывает лезвие, бросает нож куда-то в сторону, потом неловко врёт:
Нет, не собирался.
Он смотрит на её тонкие, улыбающиеся, подкрашенные светлой помадой губы, смотрит пристально, несколько секунд, прежде чем понимает, почему их вид так привлекает его. Губы! Вот чего ему не хватает больше всего в последние недели. Теперь нигде не увидишь губы, везде одни повязки.
Тебе не надо надеть маску? спрашивает он.
Маску? Разве ты болен?
Я думаю, что нет, но ты же не можешь знать наверняка. Почему ты должна мне верить? Даже я не могу знать наверняка.
Она пожимает плечами.
Ну, значит такова судьба.
Последняя фраза обжигает, отбрасывает его подобно электрическому разряду вглубь спальни, он прикрывает дверь. Голос становится холодным, напряжённым.
Что ты хочешь этим сказать? Что ты уже больна?
Она по-прежнему улыбается.
Разве это так важно?
Он думает. Несколько секунд думает там, в стыдном укрытии. Смотрит в просвет двери на её разложенные вещи коврик, спальник, сумочку-косметичку, кружевную белоснежную майку, в которой она, вероятно, спала. Вдыхает воздух, пахнущий южным морем. Под босой ногой шуршит рваная газета.
Уходи, говорит он. Собирай вещи и уходи.
Пока она собирается, он мечется по пустой спальне, потом тоже собирает вещи. «Нельзя отступать от плана, так говорит он себе, любое отступление может стоить мне жизни. Она возможно и даже вероятно больна, иначе бы боялась». Однако часть его разума отчаянно сопротивляется. «Хорошо, возражает эта часть, но ведь никто тебя не заставляет приближаться к ней сейчас. Здесь полно пространства, места хватит на всех. Держись на безопасном расстоянии, ставь отдельную палатку, пока не пройдёт карантин. Конечно, никто не знает, сколько в точности надо ждать, но по всем оценкам не больше двадцати дней, а у тебя впереди почти вечность. Если после трёх недель симптомы не проявятся, то она здорова, и она разделит с тобой твою счастливую или несчастную участь». Впрочем, невидимый оппонент не унимается: «Но если она больна, что ты сделаешь? Тебе уже сейчас трудно с ней расстаться, что случится дальше, когда она будет лежать беспомощная в палатке и жить только благодаря тому, что кто-то подносит ей еду и воду? Едва ли тогда ты сможешь её оставить? А если нет, то неизбежно заразишься сам, и весь твой гениальный план» «А в чём смысл всего этого плана, если в мире не уцелеет никто, кроме тебя?»
Я ушла, слышит он её голос из соседней комнаты и стыдливо приближается к щели, чтобы ещё раз увидеть её.
Она стоит, повернувшись к нему спиной, он видит только рюкзак. Какой-то не слишком большой рюкзак для зимовки. Маленький рюкзак. По всему видно, что у неё очень скверный, короткий план, не то что у него.
Может быть, ещё увидимся, говорит он и сам морщится от того, насколько фальшиво это звучит.
Нет, отвечает она спокойно. Мы больше не увидимся.
Но почему?
Ближайшие двадцать дней ты будешь бояться меня, а через двадцать дней меня уже не станет.
Почему не станет? Ты умрёшь от болезни? Уедешь? Что значит, не станет?
Она не отвечает, просто делает шаг вперёд. Потом ещё. И исчезает. Он торопливо считает до десяти, врывается в гостиную, задержав дыхание. Крышка пианино по-прежнему открыта. Он бросается к окну, чтобы распахнуть, проветрить, убрать опасный воздух, но раму перекосило и она не поддаётся. Кислород в лёгких заканчивается, он вдыхает через маску и снова чувствует аромат её духов. Потом хватает табурет, кидает в стекло, ещё раз, ещё, потом бьёт с усилием наконец, стекло поддаётся, покрывается трещинами, высыпается наружу, в нежаркий солнечный день. Солнце переливается в гранях осколков, торчащих из испорченной рамы. И в эту дыру вдруг слышно собачий лай.
3
Никогда не знаешь, какая маленькая деталь окажется этаким ultima ratio, последним аргументом, пёрышком, опрокидывающим чашу весов. Какая невероятная случайность или же чей-то промысел? заставляет нас пойти по тому или иному пути. Молодой человек слышит лай и этот звук внезапно решает внутренний спор вовсе не так, как, ему казалось, он решил минутами раньше. Впрочем, собака, возможно, не виновата, возможно, это всё запах, или фортепиано, или губы, или даже свитер с угловатыми оленями. Можно представить, скажем, как студёный воздух в доме нагревается от затопленной печи, и как ей становится жарко, и как она снимает свитер, медленно тянет вверх за нижний край
Он вновь вынимает убранный было нож и, оставив вещи, бросается прочь из комнаты, из квартиры, из подъезда, выскакивает на дорогу. Они оборачиваются одновременно собака и девушка, присевшая на корточки рядом с ней, и второй раз за полчаса он чувствует, как нелепо выглядит с оружием в руках. Собака уже не лает, а ласково склоняет голову под нежными женскими пальцами, а девушка, не оставляя своей заботы, глядит на мужчину сапфировыми глазами и едва заметно улыбается.
Решил спасти меня от свирепого зверя?
Он разводит руками и сам не знает, что в точности означает этот жест, а она продолжает:
Не стоило труда.
Пойдёшь со мной? спрашивает он, чувствуя себя семиклассником перед лицом первой возлюбленной.
Ты же только что выгнал меня.
Я испугался.
А сейчас не боишься?
Ну, я подумал, мы же можем держать карантин? Пять шагов или сколько там полагается. Пока не пройдёт время. Ты можешь надеть маску
У меня нет маски.
Ну, я дам тебе маску. Пока не пройдут эти двадцать дней. Сейчас, только схожу за вещами. Ты согласна?
Она не отвечает, смотрит на собаку, гладит её. Собака, крупная лохматая дворняга, лижет длинным розовым языком ласкающие её пальцы. Он разворачивается, вновь ныряет в сумрак подъезда, толкает дверь квартиры, убирает нож, вынимает запасную маску из кармана рюкзака хорошо, что есть! взваливает груз на плечи и возвращается на улицу. Но когда он поворачивает за угол, то видит, что сцена переменилась: собака исчезла, девушка стоит к нему спиной, а в двадцати метрах впереди торчит неприятный рыжий мужчина в камуфляже и сжимает в руках охотничий карабин. Инстинктивно молодой человек поднимает руки, но медленно приближается к девушке. Впрочем, он помнит о пяти шагах, так что останавливается не рядом с ней, а чуть поодаль, благо ширина дороги это позволяет. В правой руке бесполезная маска.
Куда? спрашивает неизвестный.
Молодой человек переводит взгляд на девушку, потом отвечает:
На Оченырд.
Зачем?
Туристы.
Туристы? он удивлён. Нашли время.
Опускает карабин, достает сигарету, зажигалку, закуривает, повернувшись широкой спиной к набегающему ветру. Вдруг снова вскидывается на них.
Почему в маске? спрашивает.
Посёлок. Мы же не знаем, кого встретим.
У нас больных нет.