Деревушка, назначенная им для привала, была обыкновенна до раздражения: десяток убогих, скособоченных глинобитных хибар, вжатых в землю соломенными крышами; куцые, иссохшие огородики; голодно воющая живность. Вместо храма центром деревни, похоже, являлся постоялый двор. Внезапно пробудившийся тракт наполнил его народом, повозки теснились у входа, мешая проезду. Везде мелькали люди, что-то грузили, о чем-то спорили гам над деревней висел знатный.
Звучали, впрочем, не только привычные вопли человеческого становища. Уши Айнара выделили из общего шума пару истеричных, нет-нет и сбивающихся на визг голосов в воздухе пахло скандалом. Что там творилось трактирная драка или налет разбойников воина не интересовало совершенно. Хватало своих неприятностей, чтобы ввязываться в чужие. Между тем Ориема назад так и не выскочил, то есть серьезной опасности не предвиделось. Опять же зазорно благородному воину пугаться дебошей черни. Опять же путникам требовался хоть небольшой отдых Айнар вправду намеревался уже нынче достичь столицы.
Под эти раздумья всадник медленно одолел короткую деревенскую улочку. Мимо, обгоняя, неслись какие-то мальчишки, женщины, топали мужики, едва успевая поклониться незнакомому дворянину. В сумятицу охотно включились облезлые местные псы они вряд ли соображали, что происходит, но не преминули залиться истошным лаем. Затем откликнулась скотина; занервничали, дергаясь в постромках, лошади; люди кинулись успокаивать их Короче, дебош на глазах набирал силу. И еще одно очень не понравилось Айнару: ритмичные выкрики визгливых голосов сопровождались столь же равномерными волнами низкого гула. Так толпа настраивается на своих вожаков, заводит себя их исступлением, напитывается энергией. А вконец обезумевшая толпа частенько опаснее шайки головорезов.
Тем не менее всадник и пальцем не шевельнул, чтобы сдержать коня. Принужденный к степенному шагу Дикарь достиг ворот постоялого двора. Здесь пришлось протискиваться между плотно сгрудившимися телегами. Боевой конь зло фыркнул на пару тщедушных фигур, копошившихся в проходе, и те прыснули прочь.
Во дворе перед приземистым, но обширным домом действительно плескался народ. Большая дорога собрала всех: крестьян, мастеровых, купцов, прислугу, мелких чиновников, даже нескольких дворян, а теснота с вожаками теперь усиленно лепили из этого пестрого скопища единую массу. В роли вожаков выступали две странные личности, торчавшие на крыльце трактира. Один явно жрец Каона, плешивый толстяк в поношенном желто-красном балахоне. Внушительное брюшко указывало на склонность служителя Верховного Бога к чревоугодию, а фиолетовый сливовидный нос и к винопитию. Второй человек, оглашавший двор особо надрывными воплями, напоминал деревенского сумасшедшего: длинные всклокоченные волосы, горящие глаза, грязные лохмотья, крючковатая палка в руке.
И ныне идут враги веры, заходился он в крике, дабы отвратить нас от пути пращуров! Кто звал этих нечестивцев? Разве народ Илдока отвернулся от Богов и пожелал себе новых кумиров?
Нет! тотчас подхватил жрец. Пара вообще ораторствовала на удивление слаженно. Никто не звал сюда заезжих проповедников. Илдок издревле поклонялся своим Богам и не изменит им впредь! Никогда! Я прав, чада Каона?
Толпа откликнулась нестройным, сердитым гулом. Не так-то легко сплотить совершенно случайно встретившихся на тракте людей, да еще подвигнуть их на серьезное деяние. Приходилось трудиться в поте лица.
Скорее Небеса обрушатся на землю, почерневшую от пороков! тряс палкой лохмотник. Скорее горы опрокинутся, а моря иссохнут до дна, чем народ Илдока назовет своими чужих Богов! У себя пусть иноземцы служат ложным кумирам, нам же ядовитые сказки не надобны! От них только скверна и гибель!
Но ядоусты неугомонны, вступил жрец. Им не сидится дома. У них, видать, сердце кровью обливается, если кто-нибудь делает что не по их порядку. Обязательно нужно всех подчинить одному! Неважно, случится ли при этом разруха, болезни, беды в дальних краях, главное подчинить! Слышите? Склонить вас, чада, под чужое ярмо!
Тут яростный ритм действа чуть нарушился толпа отвлеклась, прянула в стороны, и к крыльцу приблизился воин на могучем коне. Оба оратора примолкли, недоуменно озирая незнакомца. Лишь сейчас Айнар заметил, что в руках у них ворочается еще человек. Стоявшего на коленях бедолагу в серой дерюге явно били, причем долго и усердно, теперь он только тихо поскуливал да закрывал голову локтями. Похоже, грозные обвинения адресовались также ему.
Но ядоусты неугомонны, вступил жрец. Им не сидится дома. У них, видать, сердце кровью обливается, если кто-нибудь делает что не по их порядку. Обязательно нужно всех подчинить одному! Неважно, случится ли при этом разруха, болезни, беды в дальних краях, главное подчинить! Слышите? Склонить вас, чада, под чужое ярмо!
Тут яростный ритм действа чуть нарушился толпа отвлеклась, прянула в стороны, и к крыльцу приблизился воин на могучем коне. Оба оратора примолкли, недоуменно озирая незнакомца. Лишь сейчас Айнар заметил, что в руках у них ворочается еще человек. Стоявшего на коленях бедолагу в серой дерюге явно били, причем долго и усердно, теперь он только тихо поскуливал да закрывал голову локтями. Похоже, грозные обвинения адресовались также ему.
Откуда-то сбоку вынырнул Ориема, бледный и озабоченный.
Господин, давайте уедем отсюда скорее! прохрипел, прижавшись к стремени. Небесами заклинаю, не нравятся мне здешние склоки! Честное слово, лучше бы не встревать, пока худого не приключилось
Чепуха.
Тщательно сохраняя осанку, Айнар слез с коня, отряхнул одежду, поправил меч. Подозрительные взгляды десятков людей иголками царапали кожу, но требовалось не дрогнуть даже бровью. Каменная маска холодного, презрительного высокомерия у него были хорошие учителя манер. Простонародье должно сразу почувствовать свое место и не посягать на большее.
Э-э господин протянул растерянный жрец, когда незнакомец шагнул на ступени. Как
Айнар поднялся молча, чем ввел собравшихся в окончательное смятение. Остановился рядом с троицей, обвел ее долгим, снисходительным взором. Толстяк-жрец покраснел и потупился, словно мальчишка, лохмотник зыркнул волком, бедняга на коленях Тот едва позволил себе отвести от лица руку, но на миг блеснул влажными, слезящимися глазами.
Чего тут у вас? капля насмешки, капля брезгливости, капля скуки дозировка получилась отменной.
Э-э вот, господин опять промямлил жрец. Вот, извольте видеть Этот нечестивец, он проповедовал вредные измышления, богохульствовал злобно славил чужих кумиров, сея сомнения в души преданных чад Каона!
В Илдоке почитают множество богов, чем вам не угодили новые?
Но негодяй надругался над верой наших отцов!
Прямо уж надругался? фыркнул Айнар.
Он сбросил наземь изваяние Великого Каона! внезапно рявкнул лохмотник, тряхнув гривой спутанных волос. Дюжина людей подтвердит! А за такое кощунство единственное наказание смерть!
Айнар медленно повернул голову, и под его взглядом толпа покорно расступилась, открывая лежащую в пыли фигуру. Деревянный уродец в половину человеческого роста, темный от времени и явно вырубленный топором какого-нибудь местного умельца. Подобные нередко водружали на постоялых дворах, дабы проезжающим не ходить с пожертвованиями до ближайшего храма. Удобно закусил, запряг лошадей и тут же умилостивил всемогущих Небожителей перед дальней дорогой. Разумеется, храм не оставался в накладе часть подношений обязательно отсылалась ему.
Нечаянно опрокинул? высказал предположение воин.
Жрец тотчас всплеснул руками:
Какое там, господин! Все видели: бранился, насмехался, а после принялся раскачивать изваяние. Люди побежали унять, но, увы, опоздали
Айнар посмотрел сверху вниз на пойманного злодея тот всхлипывал, переминался на коленях, однако обвинениям не возражал.
М-да. Напрасно, приятель.
С этими словами воин двинулся дальше, к дверям. Опешившие судьи расступились.
В трактире было сумрачно и пусто. Не сновала прислуга, не стучали плошки, даже ароматы недавних кушаний ощущались еле-еле. Сбитые циновки, оставленная в беспорядке посуда, мерное капанье пролитого пива. Лишь в углу отыскался человек, но и то крепко спящий, уткнувшийся лицом в стол.
Хозяин! позвал Айнар. Есть кто живой?
Из-за его спины высунулся Ориема, осторожно огляделся.
Никак поголовно все на судилище, господин. Еще бы этакое развлечение не каждый день увидишь. Теперь, похоже, пока горемыку не повесят, не успокоятся. Придется ждать.
Как? набычился воин. Ждать? Мне ждать каких-то святош с их глупыми забавами?!
Он крутанулся так, что слугу отбросило, и ринулся назад. На крыльце, в душном мареве, между тем уже возобновились прерванные заклинания.