Сквозь любовь и печаль - Виктор Васильевич Брюховецкий

Постоял, подумал, подышал,
Тронул ветку яблони и, вроде,
Растворился музыкой в природе.
Тела нет.
Осталась лишь душа.

Вся раскрыта.
Вся обнажена
Бредит космос тайными мирами.
Облака кочуют над горами,
А над ними влажная луна.

Сад набух росой. Деревня спит.
Дремлет за околицей дорога.
Тишина
Еще чуть-чуть, немного,
Каплю!
И душа заговорит.

Улыбнусь я, или загрущу
Чувство будет искренне и ново
Первое бы мне услышать слово,
Остальные я не пропущу!

Настрадаюсь до поры,
Но когда себя открою
И услышу как миры
Шелестят над головою,
Отложу перо-копье
И увижу на распутье:
«Мир огромен! Не забудьте.
Только каждому свое»
Подниму перо я снова
С крепкой верою в одно
Чем в строке спокойней слово,
Тем прекраснее оно.

Высоко в горах туман.
Облака клубятся выше
Я впервые в жизни вижу
Как бушует Океан.

Вот он, свой смиряя бег,
Бьет в гранит тугой волною
И дымится под скалою.
И вот так который век!

Верность берегу хранит.
То спокоен,
То бунтует
И настойчиво шлифует
Неподатливый гранит.

Вот и смолкла песнь и певец давно
Чистит клювом грудь, все равно, что фрак,
А уже идет по тропе темно
И с полей к садам подступает мрак.

Не бренчит кольцо, не скрипит журавль,
Вдоль сухих плетней стали сосны в ряд.
В синем омуте крепко спит голавль,
Да на дне реки две звезды горят.

Меж кривых коряг стелет шелк трава,
Словно девичьи косы длинные,
И течет вода, говорит слова
Все старинные да былинные.

Окуну ладонь, раз и два раза
А была ли ты, сила вешняя!
Упаду в траву, распахну глаза,
Потечет в зрачки темь кромешная.

И бездонные так наполнятся
Черной пропастью, звездным крошевом!..
Жаль не сбудется все, что вспомнится,
Не воротится то, что брошено.

Я столько разбросал камней

Рассеивая мрак, и, отрясая лист,
Морозцем первым выстелив дорогу,
Приходит срок.
Я обращаюсь к Богу
И говорю, что я душою чист.
Смотри, Господь, дела мои не громки,
Я понимаю, как непрочна нить,
И я прошу Тебя повременить,
Дай мне дойти до той конечной кромки,
Где, ощущая время за плечами,
Прозрел бы я и начал собирать,
И, собирая, столько взял печали,
Чтобы не страшно было умирать.

Тяжела моя кровь, я уже устаю
Каждый раз поднимать ее выше и выше,
Но на вашу ни в жизнь не сменяю свою,
Даже если у вас она чище и жиже.

Вам легко ее гнать, ваша кровь голуба,
Успевает везде, все углы омывает,
Это значит: досталась такая судьба
Не болит, не щемит, и дыханья хватает.

Можно просто идти, веселиться и петь,
Или просто лежать, не страдая, не каясь,
И смотреть, как паук вяжет ловчую сеть,
И пророчит вам счастье, в ладонь опускаясь.

Можно все. Можно просто стоять и орать,
Серой выпью уткнув нос в болотную кочку.
Можно все, одного не дано умирать
Всякий раз, как допишешь последнюю строчку.

Не в том беда, что счастьем обнесли,
А в том, что мне
Все чудится, и мнится
Покрытый ковылями край земли,
И над землей кружащаяся птица.

Не тот ли это беркут, что давно
На камни черствые просевшего дувала
В рассветный час, когда еще темно,
Когда еще рассвета покрывало

Чуть поднято, упал с небес. Горбат!
Он был суров, а я был очень молод,
Я был дитя, я был не виноват,
Что по степи ходил в то время голод

Меня отец от птицы защитил.
А беркут мне на жизнь мою оставил
Свое перо, чтоб я писал и правил,
И к солнцу поднимался, и кружил

Уронил мне беркут перо
Маховое, самое то.
Я принял его как добро,
Чем еще не владел никто.

Не чинил никто, и к губе,
Ритмы чуя, не прижимал
В колдовстве моем, в ворожбе
Сей подарок совсем не мал.

Я омою перо слезой,
Очиню его, задохнусь
Небом, солнцем, степной грозой,
Словом ясным и чистым Русь.

Станет грусть моя так светла!
И проявится в грусти той
Мах стремительного крыла,
Боль, сравнимая с высотой.

Стекают влагой облака.
Веранды запотели.
Плывет вселенская тоска,
Глаза бы не глядели.

Над перелеском, над селом,
Стучится в окна, двери.
И ощутимей с каждым днем
И все больней потери.

Такое, видно, ремесло
Все, что взойдет созреет
Свеча души, струя тепло,
Уже почти не греет,

Но, как далекая звезда,
Что не горит мигает,
В ночи кромешной иногда
Потемки раздвигает.

И все-таки писать!
Не то, чтобы обязан,
И этим связан, нет, но за душу возьмет
Высокая строка, за стол усадит князем,
Чернильницу подаст и к бездне подведет.

И ты совсем не ты!
И только непогода,
Раскачивая тьму, окутывая сад,
Подсказывает ход, тропу и вехи брода,
И ты идешь вперед, на ощупь, наугад,

Раскачивая жердь,
Гнилое огибая,
Предчувствуя судьбу, прикусывая боль,
И новая строка твоя (почти любая!)
Пьянит уже верней, чем крепкий алкоголь.

Да!
Можно верлибром!
Но можно хореем!
Суть главная в том, чтоб иная орбита
Мы в поисках слова незримо стареем
И вдруг открываем веками забытое.

Далекое слово!
Прекрасное слово!
Подержим в губах и забвение снова.

Ранний свет. Откину полог
Брызнет золотом восток.
Шмель мохнатый спелеолог
Лезет в тыквенный цветок.

Зреют дынь тугие слитки.
Слышен перепела бой.
Конь пасется у калитки,
Мокрой шлепает губой.

Запевает гулко улей.
Мед и яд. Одно окно.
Золотой жужжащей пулей
Очарован я давно.

Жизнь мудра. Разгадка рядом.
До чего же прост ответ.
Соты с медом
Пчелы с ядом
А без яду меда нет.

Какая жизнь.
Какие дни.
Какая странная эпоха!
Вот и поэзия в тени.
На что надеется дуреха?
Того, что было, больше нет,
Ушло, растаяло, не видно,
И выйти вновь на белый свет
Не суждено, как ни обидно
И где-нибудь сережа-петя,
В грязи, в навозе, в молоке,
Шагая в новое столетье,
Поднимет дудочку в руке,
И, с верой в чистое искусство,
Подует, но услышит хрип.

А мы ему помочь могли б,
Но нас не будет.
Вот что грустно.

Там ветер солнце подгоняя,
Следит как в поле, за мостом,
Кругами осень осеняя,
Плывет развернутым крестом
Высокий коршун
Даль слезится.
Согретый солнечным лучом,
Лениво хлопает возница
О пыль дорожную бичом.

Я вспоминаю эту прелесть
И шум травы, и звук бича
Какая все-таки нелепость,
Остатки жизни волоча,
Мечтать и не суметь вернуться
Туда, где ты все время есть,
Где было не во что обуться,
И было нечего поесть.
Где пел ковыль,
И лебедь плавал,
И голубь приспускал крыла,
Где жизнь текла без всяких правил
Чиста, спокойна и светла.

Воробьи Пшеница Драка
Щебет, гам, разбойный пух
Подошел петух
Однако!..
Просто «ух!», а не петух.

Сразу стало все на место.
Сразу стало всем не тесно.
Тот клюет и те клюют,
Не дерутся, не плюют,
Ни рогаток, ни пальбы

Вот и нам такое бы.

Не морочь меня, судьба, не морочь,
Я с ума сойду и сам, без тебя.
Я шагаю не дорогой обочь,
Не смиряя шаг, и не торопя.

Равномерно, по чуть-чуть, не спеша
Солнце падает в ладони беру,
Обжигаюсь, и трепещет душа,
Как былинка во степи на ветру.

Вешек нет, а не сбиваюсь с пути,
Верным словом свои хвори лечу,
Не морочь меня, судьба, не гнети,
Дай остаток додышать, как хочу.

Двести лет истекает
Сквозь печаль и любовь
По России гуляет
Эфиопская кровь.
Веет славой, задором,
Мятежом, кутежом,
То пахнёт лукоморьем,
То сверкнет палашом,
То полтавской картечью
Просвистит, то простой
Тронет русскою речью,
Золотой, золотой!
В окна бьется, под крыши,
Входит в сумрак сеней,
И чем дальше, чем выше,
Тем видней и родней.