Сквозь любовь и печаль - Виктор Васильевич Брюховецкий 2 стр.

Двести лет истекает
Сквозь печаль и любовь
По России гуляет
Эфиопская кровь.
Веет славой, задором,
Мятежом, кутежом,
То пахнёт лукоморьем,
То сверкнет палашом,
То полтавской картечью
Просвистит, то простой
Тронет русскою речью,
Золотой, золотой!
В окна бьется, под крыши,
Входит в сумрак сеней,
И чем дальше, чем выше,
Тем видней и родней.

Когда затихнет все и лишь в реке вода
Продолжит путь, толкаясь о пороги,
Мы станем говорить как со звездой звезда,
Не в смысле велики, но в смысле одиноки.

Когда потом не станет сил в свече,
И тьма в углу покажется предметом,
Твой треугольный шрам на маленьком плече
Вселенную мою наполнит новым светом,

И я увижу все и ястребиный пух,
И ветер, что пшениц тяжелый пласт колышет,
И девочку с бантом, что напрягает слух,
И, слушая меня, меня совсем не слышит.

Увижу как в степи над тонкою чертой
Гремит состав, швыряя дым на крышу,
Как девочка кричит: «Куда же ты! Постой»
Я вижу, что кричит, но голоса не слышу

Чую катится слеза по щеке.
И с чего бы эта вдруг мокрота?
Внук кулацкий, я держу в кулаке
Эту жизнь и не боюсь ни черта.

В мой табун забрел однажды Пегас,
Я взнуздал его кормлю и пою,
И за это был расстрелян не раз,
И порубан не однажды в бою.

Угощали меня смертным вином,
Принародно примеряли петлю,
Но я выжил и решил свой бином,
Потому что я любил, и люблю.

От Пегаса я узнал, от коня,
Что я песню, что запел, допою,
Потому что влюблена ты в меня,
Потому что веришь в сказку мою.

Это было давно. Между нами был грех.
Я не то, чтоб об этом в печали большой.
Осыпается сад Осыпается смех
Меж Оятью рекой и рекою Пашой
Нынче столько деревьев в поход собралось,
Что набитый листвою ручей не журчит,
И глухарь на косе, бородатый, как лось,
Преет бурым пером и брусникой горчит.
В этом рыжем бору нам с тобой не гулять,
Из оставшихся слов не вязать кружева,
Из Ояти не пить, глухарей не стрелять.
Это все не для нас

Век прошел или два?

Вспоминая тебя, намечаю строку,
Раскрываю тетрадь, зажигаю свечу,
И с тоской понимаю: писать не могу,
Только имя твое дорогое шепчу

Средь веселых парней и бравых
Был я тоже не как-нибудь,
Но меж пальцев моих шершавых
Ты проскальзывала, как ртуть.

Я ходил за тобою следом,
Я шептал тебе вслед слова,
Я мечтал, что однажды летом,
Когда вымахнет в рост трава,

Мы смотреть пойдем за околки,
Что раскиданы за селом,
Как в чапыжниках перепелки
Греют выводки под крылом

Не случилось.
Подбит соколик.
Опалила крыло гроза
За туманом твой скрылся облик.
Потускнели мои глаза.

При каких ты сейчас пенатах?
Дом соломой, наверно, крыт.
Край богатый, но нет богатых
В том краю и не всякий сыт.

Хорошо, если живность в стойле,
Если есть кувшин молока,
Если пес у крыльца в истоме,
Солнцем вымазаны бока

Ах, как памятно все, что было,
И не может забыть душа,
Как с подружками ты ходила
Синим берегом Иртыша.

Отвернула судьба удачу,
Поломала мечту мою.
Вспоминаю тебя и плачу,
Наливаю и горько пью.

У Тамарки Костомаровой
Белый бант и шарф муаровый,
Естество, как торжество:
Губы во! И груди во!

Хороша!
Но грустно было,
Не меня она любила,
Не меня под бок брала
И вела на край села.

Я вздыхал и душу тратил.
Не по нраву был, видать.
Начиналась с темных пятен
Жизни этой благодать.

Но однажды сон под утро,
Я ее люблю как будто,
Так люблю, что подо мной
Шар качается земной!

Жар, туман, сумбурны мысли,
Словно ухожу из жизни,
Словно я уже не я
Ох, любовь! И, впрямь, змея.

Жар, сумбур, а не немею,
И простой загад имею:
В руку сон, мол, впереди
Этого, хоть пруд пруди.

Н.

В лентах синего огня
Шаль наброшена на плечи

Осень теплую ценя,
Ты опять, зачем под вечер,
На носочках вдоль плетня,
Тихо, лихо, шито-крыто,
От дурного глаза скрытно,
Убегаешь к тополям,
Где светло от звезд,
И видно,
Как, шатаясь, по полям
В шубах розовых туманы
Ходят от скирды к скирде,
Где желанные обманы
Спрятаны известно где.
Каблучками росы маешь,
Раздвигаешь пальцем тьму.
Ты кого под шаль пускаешь,
Разрешаешь все кому?
Шелк бухарского узора
Спит селенье, спят луга.
Звезды падают в озера,
Превращаясь в жемчуга!
Руки млеют, гаснет слово,
Бьется в жилах кровь-руда

А наутро вёдро снова.
Ни росинки, ни следа.

Вновь гудят провода, и шумит непогода,
За окошками март, с кровли падает снег,
И крестьянин пешней у тесового входа
Рубит лед
А столетья назад печенег
В эту пору готовил коней для похода,
Потому что весна растопила снега,
И славяне уже расчищают ворота,
И скотину готовятся выгнать в луга.
Будет славный набег!
Но оставим все это,
Семь веков долгий срок. Уйма календарей.
Новый день, новый график и новая смета,
И проблемы иные стоят у дверей.
А душа так болит!  норовит оглянуться,
Посмотреть на дедов, подсобить им рукой
Первых мартовских луж серебристые блюдца
Рассыпаются в прах и шуршат под ногой.
Я иду по селу и прошедшее вижу
Весь я в прошлом!  и любо мне это житье,
Высеваю овсы, крою заново крышу,
Проверяю силки, поправляю копье

Весенний день
В окно смотрю
Калины куст, ольха, береза
Смотрю и прозой говорю,
И нравится мне эта проза.
И этак нравится, и так
А в доме тихо, только в печке
Дрова потрескивают в такт
Мерцающей в лампаде свечке.
Поет сверчок, гудит в трубе,
Скворешник пуст и чалый мерин
С былинкой сенной на губе
Стоит, задумчив и растерян,
Пора в хомут
А я молчу,
И на крыльце не появляюсь.
Я по стеклу ногтем стучу,
И, нос прижав к стеклу, кричу,
Что я работать не хочу,
Я нынче прозой занимаюсь,
Что для меня сейчас она
Хмельней работы и вина.
Не горься, мерин, спи родной,
Считай, что выпал выходной

А я переверну песок,
И напишу наискосок:
«В белом плаще с кровавым подбоем»

Я с рассвета на лугу.
Пороха не берегу.
Влет стреляю мажу, мажу, а сидячих не могу.

Это Колька Пустовой
До сидячих сам не свой.
Ходят слухи, что у Кольки, вроде, что-то с головой

Долгий путь. Встает луна
От росы пьяным пьяна.
От росы ли, от луны ли голова моя хмельна.

Я шагаю напрямки.
На плетнях висят горшки.
Я по крынкам не стреляю, мне такое не с руки.

Не летят и не сидят,
В небо донцами глядят.
Черепки от этих крынок в нашем доме не едят.

Я за утками ходил.
Сети ставил, рыб удил.
Пуст рюкзак, одна утеха никому не навредил

Утром снова на луга
Сено вешать на рога.
Небо звездно, будет вёдро, самый срок метать стога.

Ах, июль
Золоченые стежки!..
Неба, солнца и воздуха смесь
Мы подроем на поле картошки,
Будем печь их в жестянке и есть.

Ни упрека не будет, ни вздоха.
Подрывать это не воровать!
До чего же прекрасна эпоха,
Если эту эпоху не знать.

Вот сидим мы, сопливые люди,
У ночного степного костра,
И луна в оловянной полуде
И строга, и чиста, и мудра

Озирает нас пристальным оком,
Брызжет синей росой по меже,
И рождается мысль о высоком,
О сакральном почти.
О душе.

Машет курица крылом:
 Старый дом идет на слом!..
Псина воет, козы скачут,
У коровы глаз косит,
Ребятишки хором плачут:
«Дядя Вова паразит»

Дядя Вова-паразит
Дому трактором грозит!

Дядя Вова ходит важный.
В животе его арбуз!
Наверху колпак бумажный,
Тараканий желтый ус,
Брюки в масле сапоги

Как нажал на рычаги!

Грозный трактор! Настоящий!
Карабасово лицо
Как задрал свой нож блестящий!
Как наехал на крыльцо!..

Захрустело все, поплыло
В мураву-траву, в ботву
До утра собака выла.
Что собака
Сам реву.