Этим мы и займемся. Точки установки наших орудий. Гаубичный взвод вот здесь. А здесь пойдет броневик «Верный». Он проложит путь для 1-го пехотного офицерского полка.
Первым в город стоит бросить конный дивизион[2], Михаил Гордеевич. Кавалерия, под прикрытием огня наших пушек, легко просочится вот здесь и здесь. Мы выйдем к вокзалу и лишим штабы красных эффективного руководства.
Кто поведет дивизион? Кому дать командование?
Я попросил бы вас, доверить это мне.
Вам, Михаил Константинович? Это удачный выбор. Я могу полностью вам довериться. Но, вы начальник штаба.
В наступлении я буду гораздо нужнее во главе кавалерии, чем за столом.
Ростов
Тюрьма.
2 мая 1918 год.
Корнет Петр Лабунский и еще два десятка офицеров были приговорены к расстрелу по ускоренной процедуре, ввиду подхода к городу вражеских войск.
В камеру вошел молодой чекист и зачитал приговор:
Именем Донской Советской Республики. За контрреволюционную деятельность, направленную на свержение народной власти, особая комиссия приговаривает бывших офицеров Лабунского, Штерна, Петрова, Романова, Моисеева, Иванова, Рогова, Шлезинга, Владимирова, Козинцова к расстрелу. Приговор окончательный и не подлежит обжалованию. Приговор будет приведен в исполнение 4 мая 1918 года. Подписано председателем трибунала комиссаром по борьбе с контрреволюцией Шамовым, особым уполномоченным ЧК Сизовым и особым уполномоченным ЧК Губельман.
Чекист свернул бумагу и вышел из камеры. Щёлкнул замок.
Ну, вот и все, господа, сказал полковник Петров. Наша судьба определилась.
Этого и стоило ожидать, спокойно произнес поручик Штерн. Расстрелы у большевиков дело обычное.
С чего это они так заторопились, господа? спросил ротмистр Козинцев. Ведь дали время подумать. Вдруг кто и поступит к ним на службу.
У города части белых, господа, сказал Лабунский. Возможно, будет штурм. Потому и торопятся.
А что за части, корнет? спросил кто-то.
Не знаю. Слышал что у города белые. Но вот кто не знаю.
А ваша подружка подписала вам приговор, корнет. Не удивилась?
Нет.
И верно! Всем у них Шамов заправляет. А это такая рожа, я вам скажу, господа. Имел сомнительное удовольствие беседовать с этим господином. Он считает врагами всех, кто получил хоть какое-то приличное образование. Считает всех нас кровопийцами и душителями народа. Именно так он и высказался во время моего допроса. Я сказал ему, что я военный врач. Имею опыт полевой хирургии.
Хотели выторговать себе жизнь, капитан? спросил полковник Петров.
Признаюсь. Хотел. Но Шамов не думает о том, что врачей у них катастрофически не хватает. Вы понимаете, господа, они хотят уничтожить всю образованную часть России. Не понимаю, с кем же они останутся?
А вы слышали, господа, мнение здешнего комиссара по делам здравоохранения?
И что он сказал?
Спросил у одного врача, какие болезни он лечит. Тот ответил что женские. Он гинеколог. И знаете, что ответил комиссар? Пролетарским женщинам буржуйские врачи не нужны.
Что за ерунда? спросил военный врач. Женские болезни могут быть как у аристократок, так и у пролетарок. Болезни не выбирают чинов и званий.
А вот вы это комиссару пойдите и объясните. Сразу пулу в лоб за контрреволюционную агитацию. Большевикам не нужен никто. Ни офицеры, ни врачи, ни инженеры. Русская литература им не нужна. Они создадут свою пролетарскую литературу и свой пролетарский театр. Что же будет с Россией?
* * *Товарищ Шамов в это время был на заседании Военно-революционного комитета. На нём присутствовали председатель и комиссар по военным делам Подтелков, комиссар по делам управления Кривошлыков, комиссар труда Бабкин, комиссар по делам хозяйства Сырцов.
К городу подошли белые части, начал Подтелков. Точной численности мы не знаем. Несколько офицерских полков. По нашим данным они собираются войти в Ростов.
Кто командует? спросил комиссар Шамов.
Не знаю.
Не знаете?
А знать это ваша обязанность, товарищ Шамов. Вы же у нас комиссар по борьбе с контрреволюцией.
Но вы военный комиссар! Армия в вашем распоряжении, товарищ Подтелков! Пусть ваша разведка и занимается своим делом.
А чем будете заниматься вы, товарищ Шамов? спросил комиссар Кривошлыков. Расстрелами офицеров, которых так не хватает нашей армии? В частях нет профессионалов! Командовать некому. В частях повальное дезертирство. Караульная служба ведётся плохо. Белые знают о нас все, а мы о них ничего. Ни кто командует, ни численного состава.
Вы хотите сказать, товарищ Кривошлыков, что приговорённых врагов стоит отпускать? Да они завтра повернут оружие против нас!
Я не сказал, что нужно отпускать врагов, товарищ Шамов! Но нужно разбираться в каждой ситуации! В каждой! А что у вас? Приговоры выносятся сразу десяткам людей, и никто не разбирается, за что они попали в тюрьму
Анна Губельман приказала привести к ней арестованного Лабунского.
Он в списке приговорённых, товарищ Губельман, сказал начальник караула.
Я это знаю.
Но по инструкции приговорённые
Не стоит учить меня, товарищ. Я сотрудник ЧК. И у меня есть особые полномочия.
Товарищ Шамов категорически
Анна снова перебила его:
Я уполномоченная ВЧК. У меня мандат от самого Дзержинского. Выполняйте мой приказ!
Начальник караула больше спорить не стал. Пусть потом Шамов с ней сам разбирается. А его дело сторона.
Вскоре Лабунский был в кабинете у Анны.
Пётр, тебя приговорили.
Я знаю, Анна. Нам был зачитан приговор. И там была твоя подпись.
И что? Думаешь, без моей подписи приговор был бы иным? Шамову нет дела до моего мнения. Я ничего не могла сделать. Шамов здесь всесилен. Сейчас я сильно рискую, вызвав тебя сюда. Скоро, когда заседание ВРК[3] закончится, он вернется. Пока Шамова нет, нам нужно решить, что делать.
А что можно сделать? с надеждой спросил Лабунский.
Я смогу отправить тебя в распоряжение командира бронепоезда. Там не хватает артиллеристов.
Но я не артиллерист.
Ну и что? Скажем, что ты служил в артдивизионе своего полка.
У уланов нет артдивизиона.
Какая разница. Кто про это знает? Я сейчас говорю о твоей жизни.
А что будет с тобой, Анна?
Со мной?
После того как я благодаря тебе отсюда уйду. Если уйду. Шамов вернется и что будет с тобой?
Твоя забота тронула меня, но меня Шамов тронуть не посмеет. Он может только пожаловаться в Москву. Мне ничего не грозит.
Вначале ты приказала взять меня на вокзале, а ныне желаешь спасти?
Я не хотела твоей смерти, Петр. Откуда же я могла знать, что ты «наследил» в Москве и попал в сводку.
А что будет с остальными? спросил Лабунский.
С кем?
С теми офицерами, что сидят со мной в камере?
А тебе что за дело до них? Ты кого-то знаешь?
Нет. Встретились в первый раз в здешней тюрьме.
И зачем они тебе? Я предлагаю тебе спасение. А ты говоришь о незнакомых офицерах. Знаешь, сколько их было расстреляно за последний месяц? Больше 300 человек. И сейчас, благодаря белым в окрестностях Ростова, у тебя есть шанс спасти свою жизнь и перейти на службу народу.
Я не стану служить большевикам, Анна. И я, если ты меня отсюда выпустишь, постараюсь бежать.
Просто так тебя никто не отпустит, Петр. Ты покинешь тюрьму под конвоем. Тебя доставят к новому месту службы и за тобой станут следить. Я предлагаю тебе не просто жизнь, Пётр. Я предлагаю тебе воевать на стороне революции.
Лабунский не хотел умирать. Когда зачитали приговор, его сердце сжалось. Он не подавал вида, что ему страшно, но ему было страшно. Он еще молод и что он видел в жизни? Войну! Но разве этого достаточно?
Итак?
Мне нужно дать ответ сейчас?
Да. Или камера, или бронепоезд. Что выбираешь?
Бронепоезд, сказал Петр. Больше искушать судьбу он не хотел. Анна могла и передумать. Я согласен.
Тогда подпиши вот эту бумагу. Здесь.
Что это?
Твоё согласие и твое заявление, что ты умеешь обращаться с артиллерийским орудием.
В принципе представление об орудии я имею.
Вот и отлично, Петр. Подпиши!
Лабунский поставил подпись
Ростов
Бронепоезд.
2 мая 1918 год.
Бронепоездом «Пролетарий» командовал бывший подпоручик русской армии Васильев. Он прочитал мандат Лабунского и отпустил конвой.
Вы можете быть свободны!
А подпись?
Подпись?
Приняли заключенного честь по чести. И несете ответственность за то, ежели он сбежит.
Где подписать?
На сопроводительном листе.
Васильев подписал.
Это все?
Теперь все. Прощайте, товарищ командир.
Удачи.
Командир пригласил корнета к себе.
Прошу вас в мои апартаменты, если это можно так назвать на бронепоезде.
Они вошли. Небольшой стол, карандаши и карта на нем. Две лавки, накрытые шинелями.