Для меня всё было неправильно. Сегодня я оказалась никчемушной случайной обузкой счастливой парочки.
Дело в том, что из танцевальной школы, где я занимаюсь вечерами, мы возвращаемся обычно втроём с Ликой и Яной моими соседками и одноклассницами. Вместе быстро пройти по сумрачным коротким улицам до оживлённого проспекта не очень боязно. Но сегодня, как назло, Лика болела ангиной, а у Яны ещё не зажил вывих стопы, так что возвращаться из «плясалки» мне предстояло одной. Мама собиралась сама меня встречать. Но позвонил из автомата Игорь, сообщил, что ихняя с Нелей развлекательная программа сегодня сокращена, они уже направляются домой, так как Неля должна выспаться перед завтрашним экзаменом да ещё перед сном кое-что повторить. Мама вспомнила, что Нелин дом находится совсем недалеко от моей «плясалки», и попросила Игоря забрать меня.
Короче, к «дворцу» Игоревой «принцессы» мы подходим втроём. Мне велено подождать у подъезда («Полминутки, я до двери и назад»), и они исчезают. Я стою и терпеливо жду, зная, что «полминуткой» не обойдётся. Мне хочется, конечно, потихоньку войти, тайком, издали взглянуть на эти загадочные поцелуйные ритуалы между этажами, но я перебарываю недостойное желанье.
Игорь возвращается действительно быстро, берёт меня за руку, и мы весело шагаем по пустой грустной улице. Напротив этого расхристанного дома нас встречают четверо. Главный и старший из них, плечистый «ван-дамчик» в кожаной куртке законный претендент на Нелину любовь, как выясняется из нескольких выпендрёжных фраз; и что «один пришлый баклан его, хозяина района, слегка огорчает», а потому должен получить по заслугам. Трое других, помладше «группа поддержки». Игорь, игнорировав «баклана», пытается мирно вразумить «ван-дамчика» с помощью простейшей логики. Но логика здесь, конечно же, отдыхает.
Эх, пацаны, нашли вы приключений на свою заднюю мыслительную часть! сокрушается Игорь, сбрасывает на землю сумку, приказывает мне отойти в сторону и не бояться. Я встаю у стены и не сильно боюсь. Я знаю, что Игорь служил в каких-то очень специальных морских войсках на Дальнем Востоке, и что этим четверым дуракам сейчас придётся не сладко.
Драка начинается, и через пару секунд ко мне, под стенку, отлетает один из «группы поддержки»: круглое щекастое лицо, кровь из разбитого носа. Он медленно, неохотно поднимается с земли, в мелких глазах злость и растерянность.
Нападай, Щур, какого хрена стоишь! рявкает ему главарь, «ван-дамчик». Мы его уроем!
Щекастый отирает кровь ладонью, хватает из кучи битого кирпича здоровенный отломок, свирепо мычит и идёт к Игорю сзади. Игорь занят другими и его не видит.
Сто-ой!.. в испуге-отчаянье кричу я, бросаясь за ним, повисаю у него на руке, сжимающей отломок.
Он пытается стряхнуть меня, пинает ногой, а я впиваюсь зубами ему в руку, повыше кисти. Я чувствую, как мои зубы прокусывают кожу и погружаются в мясо; они сомкнулись бы, если бы не упёрлись в кость. Я слышу над собой его вопль. Что-то ударяет меня вскользь по голове и по плечу. Я разжимаю зубы. Он отшвыривает меня в сторону, я падаю на землю. Боль в затылке. Тьма.
Я открываю глаза. Меня тормошит Игорь.
Люда, Людочка! Что с тобой? Сильно болит?.. где болит?
Немножко затылок
Вроде, крови нет.
Об землю просто слегка Да проходит уже. Проходит, я встаю с его помощью, оглядываюсь. А где эти гады?
Смылись. Поняли, что можно и без башки остаться.
У Игоря самого разбита губа и ссадины на лбу и на руках. Я трогаю свои губы. Они тоже в крови.
Это не твоя кровь, улыбается Игорь, доставая платок, вытирая мне губы. Ты его, конечно, здорово грызанула. Но полезла зря.
Он бы тебя камнем по голове.
Это вряд ли. Хотя Ну, молодец, сестрёнка. Выручила. А зубки твои он надолго запомнит.
Мама в ужасе будет, когда нас увидит, говорю я с приятным тщеславием.
Да уж, соглашается Игорь.
Годы спустя, вспоминая это первое своё наважденье и пытаясь постичь то, что со мною потом стало происходить, я подумала, что душа человека намного причудливей, чем воображается нам. Что душа человека существует не только в настоящем. Она занимает и бережёт всё пространство его прошлого и даже тайком может проникать в будущее. Душа живого человека. Живого И если мне, моей сущности, моему сознанью, удалось переметнуться в тот неблизкий кусочек прожитой жизни, принадлежавшей незнакомой девочке Люде (болезнь моя стала тому причиной, либо другое что?), значит, той девочки Людыпочему ж девочки?.. наверное, женщины Людмилы?.. уже не было к тому времени на свете. Иначе, никак не получилось бы, не вышло бы у меня.
Когда она умерла: в четырнадцать лет?.. в пятьдесят четыре?.. я не знаю и не смогу узнать. Хотя бы уже в пятьдесят четыре! Хотя бы! Всё равно, жаль.
2
Второй случай. Мне шестнадцать. После этого случая я уже по-другому, со взрослой печалью поняла. Всерьёз это у меня. Что-то будет?..
Маленький сквер у перекрёстка, рядом с двумя белыми четырнадцатиэтажками. Каштановая аллея. Газоны давно не стриженной травы. Скамейки из широких, лакированных досок. Скамейки пусты, кроме одной. Несколько человек, обступивших скамейку. На досках лежит женщина с бледным остановившимся лицом, с закрытыми глазами. Рука её бессильно свисла до земли, голова склонилась набок.
Окружающие взволнованно переговариваются. Кто-то пытается встряхнуть женщину за плечи. Кто-то, открыв бутылку с минералкой, брызгает ей в лицо.
Я подошла вблизь, взяла её руку, пытаясь нащупать пульс.
Проверяли уже, вздохнул пожилой толстяк в бейсболке.
Подошедший вслед за мной мужчина быстро сбросил с плеча на траву свою сумку, сделал отстраняющий жест для всех.
Подошедший был высок, костист, крупнолиц. С большим загорелым лбом и залысинами.
«Скорую» вызвали, надеюсь? резко спросил он.
Само собой, кивнул толстяк.
Объяснили в чём дело?
Ну да. Мол, женщина в тяжёлом обмороке. Сердца почти не слышно.
Мужчина тронул пальцем сонную артерию лежащей.
Уже не почти Давно лежит?
Минут несколько, отозвалась яркая загорелая дама в розовых брюках. Она впереди меня шла, как-то неуверенно, осторожно шла. Потом свернула к скамейке и вдруг начала крениться Я подбежала, уложила её. Вот.
Т-ак лобастый оглядел собравшихся, показал рукой на меня. Иди-ка сюда, повинуясь его жесту, я подошла к торцу скамейки. Фиксируешь ей голову. Чуть нажми на щёки, чтобы рот был открыт. Спокойно.
Руки мои слегка дрожали. Лицо женщины сырой мел, губы сизы-бескровны, сомкнутые веки неподвижны, но кожа я ощутила ладонями, удивилась, успокоилась тепла живым, лёгким теплом. Я, присев на корточки, придерживала ей голову. Губы её раздвинулись.
Она не умрёт? тихонько спросила я.
Он, наклонившись, упёр ладони ей в грудь.
Будем звать назад. Далеко не ушла. Обязана вернуться.
Жёсткие, частые нажимы на грудную клетку вот-вот хрустнут рёбра быстрый наклон к губам вдувы-выдувы воздуха опять злые нажимы-приказы оцепеневшему сердцу опять воздушные встрясы из губ в губы команды бессильным лёгким
Грудь женщины ходила ходуном под уверенными руками профессионала. Но он убирал руки и грудь опять оставалась в прежнем зловещем покое.
Эй! Подруга! Ну-ка без глупостей! рычал лобастый, вновь принимаясь за работу. Нам с тобой ещё жить да жить. Слышь, не упрямься! А ну, шагом марш назад!
В моих ладонях была её голова, шея, сонные артерии. В них, вдруг казалось мне, что-то начинало вздрагивать, но сразу понимала я, что это не она, что это пульсы в моих пальцах, это моя кровь стучится в неёстучится «Пожалуйста, отзовись! шептала я ей. Прошу тебя, пожалуйста, ответь мне!.. ответь мне тем же тонкими счастливыми стуками ожившей крови».
Но ответа не было, время уходило. «Где ж эта проклятая «скорая»!». Стоящие рядом напряжённо молчали. А мы с ним свирепо работали: он своими руками и лёгкими; я своими пальцами, пульсами, своей настойчивой кровью стучались, ломились в неё
Открытый лоб женщины был передо мною. Заметные складочки над переносьем прожитое-пережитое. Тёмные подкрашенные волосы с просветами у корней. Женщина была старше моей матери. Но ещё совсем не старая. Строгое худощавое лицо. Не иначе сильно чувствовала, много думала. Но, наверное, не думала, чтобы вот так на скамейке
В моих глазах защипало. Потом я вздрогнула. Оттого что что-то случилось. Через мои раскалённые ладони, через её сомкнутые веки через невесть что ещё я поняла. Случилось. Плохое. Ужасное. Хотя её кожа была по-прежнему тепла и упруга, лицо бледно и спокойно.
Лобастый убрал руки с её груди, поправил её бежевую блузку, выпрямился, глянул на часы. Сокрушённо вздохнул.
По аллее к нам ехала белая карета «реанимации».
Последняя надежда дефибриллятор. Хотя
Я почему-то знала, что не поможет ей даже чудодейственный, неведомый мне «дефибриллятор».
Отпускай. Чего ты держишь? с лёгким недоуменьем сказал лобастый.
Но я не убирала ладони, не могла. Что-то мне надобилось уловить из того, от неё уходящего. Я пыталась а наверное, не я, а она пыталась что-то важное передать мне про себя. Колкий озноб сквознул по спине. В глазах вскипела холодная щёлочь.