Едва Мурад вошел, парикмахер выронил бритву; наклонившись за ней, он на мгновение стал похож на ворона с покалеченным крылом. Затюканные мужья, спасавшиеся от жен в парикмахерской и сидевшие в засаленных креслах, благоговейно склонили головы. Следуя их примеру, поклонился Мураду и я. После чего представился.
Сказитель протянул изящную руку, ожидая, пока я отвечу на рукопожатие.
Ас-саламу алейкум, негромко, сиплым голосом приветствовал он.
Мурад поинтересовался, купил ли я что у Омара бен Мохаммеда? Мне подумалось: вряд ли его интересует берберский сундучок, скорее прилагавшаяся к вещице притча. Хотя я несколько удивился тому, что он не заметил сундук на полу.
Притчу «Всадник и змея», ответил я.
И хотел было пожаловаться на дороговизну, но тут Мурад шагнул ближе.
Есть в этом мире вещи бесценные, сказал он, касаясь моей руки, как вот эта притча. Она подобна драгоценному камню. Поднесите ее к свету, посмотрите с разных сторон она вспыхнет рубином.
В это самое время в парикмахерскую тихонько проскользнула очередная группа мужчин они явно прятались от жен. Увидев сказителя, мужчины почтительно склонили головы, приветствуя его пожеланием мира.
Пойдемте-ка туда, где нам не помешают, мрачно произнес Мурад.
Я подхватил сундук. Сказитель повел меня узкими улочками в направлении зеленой мечети. Я старался не терять из виду залатанный край его джеллабы, мелькавшей между прилавками со всевозможным товаром: розовыми нейлоновыми кофточками, говяжьими копытами, рисом
На улочках Марракеша многолюдно, они запружены гужевым скотом, заставлены лавками передвигаться по ним совсем непросто. Я наблюдал за местными, с рождения живущими в медине: они не идут, а будто скользят, мгновенно отступая вправо или влево, дабы избежать столкновения с груженой телегой, слепым попрошайкой или навьюченным мулом.
В свое время Мурад наверняка отличался большей ловкостью. Сейчас же он шел пошатываясь, то и дело хватаясь за стену.
Молча следуя за маячившей впереди джеллабой, я гадал: куда меня ведут? Вдруг джеллаба скрылась в низком дверном проеме с облупленной краской и замелькала по извилистому проходу. Я поспешил вдогонку, хотя берберский сундук и замедлял мой шаг. Дойдя до конца, мы стали подниматься по лестнице и оказались в помещении с высоким сводчатым потолком. На полу совершенно пустой комнаты лежал матрац и куча тряпья, по всей видимости, заменявшая одеяло.
Мурад пошарил по матрацу, и мы сели по краям, друг против друга.
Вот тут я и живу, сказал он. Чувствуйте себя как дома.
После обмена малозначительными фразами я повел разговор о главном.
Моему другу приснился сон, поэтому я здесь, сказал я.
Соединив изящные пальцы домиком, сказитель приготовился слушать.
Он приглашает вас в Касабланку рассказывать притчи. Моего друга беспокоит то, что Марокко теряет свою самобытную культуру, повсюду засилье мыльных опер. Он надеется на вашу помощь.
Мурад ответил не сразу. Он сидел на краю матраца, едва заметно покачиваясь взад-вперед в глубокой задумчивости. Я уже начал сомневаться, что он вообще заговорит, но тут Мурад произнес:
Ваш друг и прав, и неправ.
Что вы имеете в виду?
Притчи. Их значимость.
Сказитель взял ветошь, пропуская край ткани между пальцев.
Чтобы разбираться в притчах, надо разбираться в людях, сказал он. Главное в этом деле слушатели. Завладев их вниманием, вы обретете великую силу.
Но по телевизору
Забудьте про него, сказал Мурад как отрезал. Телевизор вещь бесполезная люди смотрят на картинки, теряя способность фантазировать. Пробудите в них интерес, и они станут воспринимать не глазами, а ушами.
Мурад поморгал. Он сидел неподвижно, словно бронзовый Будда: сложив руки на коленях, уставившись глазами, словно подернутыми корочкой льда, прямо перед собой. Я что-то сказал, уж и не помню, что. Впрочем, Мурад меня все равно не услышал он прислушивался к выкрикам разносчика рыбы, долетавшим с улицы.
И тут меня осенило: а ведь Мурад слепой!
Толстяк уже несколько недель жил у нас; как-то вечером он протянул мне спичечный коробок.
Я раскрыл коробок внутри лежал голыш. Серый с голубоватым отливом, ярко-белая жилка с одного края.
Толстяк, которого мы прозвали Шлёпкой он вечно ходил в шлепанцах, вытряхнул голыш из коробка мне на ладонь.
Я потер его о щеку.
Гладкий.
Шлёпка улыбнулся и прошепелявил:
Конечно, ведь он побывал на самом краю света.
Я лизнул голыш.
Солоноватый.
Он лежал в глубоком, бескрайнем океане.
Я взвесил голыш на ладони.
Тяжеленький.
Да. А в воде ничего не весит как пушинка, сказал Шлёпка.
Но это же всего-навсего голыш, возразил я.
Толстяк едва заметно усмехнулся.
Ну да, для глупца всего-навсего голыш.
Мурад рассказал, что зрение у него никогда не было хорошим. Он отличал свет от темноты, видел размытые очертания предметов, но и только.
Я никогда не мог положиться на зрение, сказал он во время нашей следующей встречи в кофейне «Аргана» на главной площади.
Я спросил: как же в таком случае он обходится?
Мурад хохотнул.
Как? Закрой глаза, и откроется сердце.
Официант принес чашки разбавленного молоком горячего шоколада. Приятный вкус после горького черного кофе. Мы сидели в углу террасы на верхнем этаже; я обозревал толчею на площади внизу, Мурад прислушивался к гомону.