Но Виктор Николаевич был далеко не дураком, чтобы не прочесть по моему лицу злорадные мысли, роящиеся под моей черепной коробкой:
Ты можешь спокойно ехать, куда захочешь. Никто тебе мешать не собирается. И даже будет очень хорошо, если твоё устройство там пройдёт успешно, без проблем. Помочь тебе там, как ты сам понимаешь, мы уже ничем не сможем. Но вдруг когда-то понадобится нашему человечку твоя посильная помощь. Ты не против? Ничего криминального или противоречащего твоим новым сионистским идеалам. Безопасность Израиля, последние слова он выговорил с лёгкой иронией, от нашего обращения к тебе никак не пострадает.
И что же вам от меня может понадобиться? Ни друзей, ни знакомых у меня там пока нет. Да и появятся ли никто гарантировать не может.
От моих слов Виктор Николаевич даже рассмеялся:
Упаси бог, чтобы мы заставляли тебя следить за кем-то или выполнять какие-то шпионские задания. Мы же, в конце концов, с тобой не в детективном сериале. Просто иногда может возникнуть необходимость кому-то что-то передать через тебя Не бойся, не бомбы и не какие-то секретные материалы наша страна с Израилем в дружеских отношениях! Мелочи какие-нибудь Ну, чтобы просто не забывать о нашей дружбе. Ведь тебе же ничем наша контора не насолила, а наоборот помогла закончить техникум. Разве не так?
Ничем не насолила, покачал я головой, и мне снова стало тошно, как в те достославные времена, когда наши встречи были регулярными. Слава аллаху, всё последующее время, что я учился после техникума в Литературном институте, встреч с комитетчиками не было.
Когда мы с ним, наконец, расстались, мне немного полегчало, потому что я жёстко решил, что только пересеку границу, сразу выброшу из головы всё, что связано с конторой. Ну, а если уж это до конца не удастся, то, по крайней мере, ни на какие новые контакты с ними больше не пойду. Начнут настаивать и давить, самолично отправлюсь в полицию или «Шабак» куда там следует обращаться в подобных случаях? и во всём признаюсь, как на духу
И вот прошло уже больше двадцати лет с тех пор, как я оказался здесь, а контора ни разу о себе не напомнила. Я и в самом деле почти забыл про неё, даже написал юмористический рассказ о наших взаимоотношениях и опубликовал его в центральной газете. Мне всегда казалось, что нужно описать в рассказе или стихотворении какое-то событие или собственное состояние, которые не дают тебе покоя, и тогда этот морок покинет тебя, перейдёт на исписанный тобой лист, станет чужим и безопасным. И, кажется, мне это отчасти удалось.
Или не удалось, если судить по тому, что происходило сегодня.
Немая сцена, наступившая после того, как мужчина, сидевший в кресле рядом со Светланой, сообщил мне о старом знакомом из конторы, несколько затянулась. Я даже непроизвольно вытянул сигарету из пачки и щёлкнул зажигалкой, но так и не прикурил.
Что вы замолчали, Игорь? невозмутимо спросил мужчина. Никак не можете вспомнить, кто такой Виктор Николаевич? Напомнить?
Не надо. Я помню его. И что же ему от меня понадобилось спустя столько лет?
Вот это другой разговор. Более конструктивный. Присаживайтесь, побеседуем.
Я вернулся от двери и послушно сел в кресло подальше от Светланы, которая теперь тоже старалась не смотреть в мою сторону.
Весь этот концерт с я кивнул в сторону расстеленной кровати, был разыгран с одной целью вытащить меня на беседу? Я правильно понял? Не слишком ли масштабная постановка?
А разве вы стали бы вспоминать о своём старом знакомом при другом раскладе?
Не стал бы, честно признался я.
В том-то и дело. Мужчина поёрзал в кресле и потянулся зажигалкой к моей сигарете. Маленький невинный шантаж чудеса творит.
Какой это шантаж? кисло усмехнулся я. Меня ничто не держит, и я могу прямо сейчас встать и спокойно уйти отсюда.
Тем не менее, не уходите? А шантаж и в самом деле пустяковый. Даже, я бы сказал, поганенький. Съёмки-то ваших ночных кувырканий никому на самом деле не интересны, потому что, как вы сказали, у вас даже супруги сегодня нет. А вот некоторым израильским конторам, коллегам нашей конторы, может, показаться интересным Не поймите меня неправильно: вам никто ничем не угрожает и не выкручивает руки, а всё это затеяно исключительно ради того, чтобы привлечь ваше внимание и напомнить о себе.
Странно вы это как-то излагаете. Я всё пытался тянуть время, стараясь привести голову в порядок и придумать, как себя вести дальше. Ладно, не будем тянуть кота за хвост. Что вы конкретно хотите от меня?
Странно вы это как-то излагаете. Я всё пытался тянуть время, стараясь привести голову в порядок и придумать, как себя вести дальше. Ладно, не будем тянуть кота за хвост. Что вы конкретно хотите от меня?
3Передо мной на столе лежала бумага, на которой не было никаких грифов, заголовков и подписей, лишь текст, набранный убористым печатным шрифтом. Я эту бумагу прочёл уже дважды, но ничего интересного для меня в ней с первого взгляда не оказалось. Для чего мне её подсунули?
«Станислав Юрьевич Зенкевич родился 6 августа 1939 года в городе Ленинграде. После окончания Военной академии химзащиты им. С. К. Тимошенко в 1964 году служил в Центральном военно-химическом центре, с 1972 года начал активно заниматься разработками химического оружия.
В 1980 году в составе научно-технической комиссии проводил в Афганистане экспертизу американских химических боеприпасов, участвовал в системной физико-химической и экологической экспертизе на Кубе, а затем во Вьетнаме.
В 1984 году стал заместителем начальника химических войск минобороны СССР. Занимал пост главного специалиста оперативной группы политбюро КПСС по дезактивизации аварии Чернобыльской АЭС.
В 1990-х возглавил программу по переработке химического оружия, параллельно создал и возглавил Центр экотоксиметрии при Институте химической физики им. Н. Н. Семенова РАН.
В 1993 году был назначен представителем РФ в сирийском Экологическом центре в Джамрайне.
В 1995 году госдепартамент США утвердил персональные санкции против Зенкевича, обвинив его в контрабанде вещества двойного назначения».
И это всё, ради чего вы так темпераментно жаждали со мной встретиться? спросил я у мужчины, имени которого так до сих пор и не узнал. Впрочем, я этого и не собирался делать, чтобы не воображал, будто дальнейшее общение с ним представляет для меня какой-то интерес. Достаточно имени моего бывшего куратора из конторы.
Конечно, нет, усмехнулся он, но это первоначальная информация, с которой вы должны ознакомиться. Дальше будет интересней.
Должен? насторожился я. Никому ничего я сегодня не должен!
Я, наверное, неправильно выразился. Для вас эта информация должна представлять некоторый интерес, я бы даже сказал, личного характера.
А вот с этого места подробней: какой у меня может быть личный интерес к совершенно незнакомому мне человеку, да ещё российскому генералу? Это имя мне абсолютно неизвестно, и я никогда об этом человеке ничего не слышал
Мы по-прежнему сидели в гостиничном номере, а Светлана, сделав нам по чашке кофе, пересела к телевизору и теперь, демонстративно не обращая на нас внимания, смотрела какую-то музыкальную передачу, приглушив звук.
Лицо моего собеседника, как и в самом начале разговора, было совершенно невозмутимым. Голосом монотонным, как у школьного учителя, диктующего классу, он продолжал:
Если вы знаете, у вашего покойного батюшки
А вот моего отца прощу не трогать! сразу взбеленился я. Он достаточно настрадался за свою жизнь. И ваша контора в том сыграла не последнюю роль!
Время тогда было такое. Не только он один пострадал Сами представьте: зима 1942 года, ваш отец вышел из окружения, дважды попадал в плен к фашистам и каждый раз бежал, восемь месяцев добирался до своих. В глухих белорусских деревнях, что ли, отсиживался всё это время?.. Как к нему должны были отнестись фронтовые особисты?
Вы и такие детали знаете? Основательно же вы подготовились к разговору со мной!
Мужчина пожимает плечами:
Это наша работа!.. Если в то время наши коллеги не сумели или не захотели разбираться во всех подробностях, то мы это делаем сейчас.
Ну, и в чём же вы сейчас разобрались? Отец не один выходил из окружения. Сотни солдат и офицеров, таких же, как он, месяцами пробирались к своим сквозь полесские леса и болота. Почему же его сразу записали во враги народа и дали десять лет лагерей? Вы это считаете правильным решением?
Действительно, не сотни, а тысячи выходили из окружения, но среди них были и такие, кто соглашался работать на немцев в тылу Красной Армии, и нужно было их выявлять.
Но отец
По каждому человеку наши контрразведчики опрашивали свидетелей и тех, кто выходил из окружения в одной с ним группе. Приятель вашего отца, который шёл всю дорогу плечом к плечу с ним, оговорил его. То ли его запугали, то ли он сам решил таким образом спасти шкуру, подставив товарища А тогда долго не церемонились приговор тройки, десятка лагерей и вперёд на воркутинские шахты