А что, мысль интересная, ответил человек. Отчего же и нет.
С тех пор они ещё несколько раз встретились на пожарах, куда губернатор ехал непременно, чтобы лично посмотреть, как работают его молодцы. Бумагам он не верил, а предпочитал всё перепроверять сам. В один из таких дней он объявился в пожарной части и, увидев сколь плачевны здесь дела, распорядился наказать виновных. А когда прежний брандмейстер ушёл на покой, вызвал Бодрова к себе и сделал главным пожарным во всём Оренбурге. При Василии Алексеевиче пожарное дело, наконец, пошло в гору
Чего приходил-то, случилось чего? спускаясь с сыном по лестнице, поинтересовался Алексей.
Нет, отец, всё слава Богу, улыбнулся Николай.
Вишь, как зовёт тебя, а я не хочу вот теперь, задумался Мартынов-старший. Учёба твоя закончена. Надо тебе в городскую управу на службу попробовать. Степан Степанович рекомендацию дал бы, да вот беда как ему сказать, что не хочешь ты пожарным стать?
Отчего же не хочу? встрепенулся Николай. Ты же сам мне
Ты погодь, погодь, говорю, остановил его отец. Вот что я думаю
Звон пожарного колокола прервал их беседу.
В Новой Слободке, кажись, занялось! кричал караульный с каланчи.
В части сразу всё задвигалось. Лошади, наученные звуком тревожного колокола, одновременно сделали шаг вперёд, вдев головы в висевшие перед ними хомуты. Кто-то уже бежал запрягать. Ширш, схватив рукав и заливную трубу, без лишней суеты встал возле линейки.
Бегом, мухи сонные! раздался на всю округу его командный голос. Минута вам, не более, а то следом побежите, говорю!
Алексей Мартынов оборвал разговор.
Ладно, сынок, вечером про всё и договорим. Иди домой, матери скажи, чтоб ждали к шести. Пусть вареники, слышь, сделает отчего-то хочу сегодня вареников с картошкой, страсть, как хочу. Отец, взяв боёвку, заботливо принесённую Ширшем, уже вскочил на первый ход.
Ваше благородие, может и сами управимся дело пустяковое, крикнул Ширш Мартынову.
Поехали! протяжно загудел помощник брандмейстера, ещё раз взглянув на сына, и пожарный обоз скрылся в пыли Почтовой
Николай же, смерив напоследок взглядом стареющую каланчу, направился теперь прямиком домой. Настроение его заметно улучшилось. По дороге он вспоминал, как однажды с отцом по узкой винтовой лестнице поднимался на эту каланчу. Отсюда весь город был как на ладони. На юг прямо от берега Урал реки начинался казачий Форштадт, на север виднелись Базарная площадь и Кузнечные ряды. Куда хватало взору, окрест стояли церкви, мечети, дома до всего этого, казалось, можно было дотянуться рукой. Отец, крепко держа сына за руку, вглядывался в даль и думал о чём-то своём. Прямо над Колиной головой висел тот самый пожарный колокол, и он решил неизвестно для чего слегка потянуть верёвку. Язык колокола качнулся и неожиданно ударил, что есть силы, звеня медью. Внизу заржали обозные лошади, пожарные повыскакивали из конюшни. Отец вздрогнул в то же мгновение и схватил колокол рукой:
Николай, чего балуешь!
Вспоминая этот устроенный им переполох, Николай шёл через центр Оренбурга на Гостинодворскую, где и был дом Мартыновых. Дома мать уже хлопотала у печи, гремя чугунками, отмахивая невесть откуда взявшихся, проснувшихся по первому теплу мух.
А, сынок, вернулся. Небось к отцу заходил? словно заранее ожидая обмана, спросила Дарья.
Заходил, мама.
Ох, нечего тебе там делать, ох нечего! расстроилась Дарья.
Её материнское сердце чуяло, знало, что коли так пойдёт, и сын определится в пожарные, то переживать ей придётся сразу за обоих. Вот и сейчас, видя глаза матери, Николай не стал ей ничего говорить про пожар.
Матушка, отец вареников просил, передал просьбу родителя Николай. Ждать наказал к вечерней раньше никак не управится.
Апрельский день, уже набрав весеннюю силу, не собирался закатываться за горизонт. Николай вышел на улицу, по которой, закрывая лавки, тянулись по домам торговцы. В Оренбурге апрель особенный: если днём к городским крышам и мостовым подступает почти летний зной, то вечерами ещё вовсю дышится весенней свежестью. Горожане шли не спеша в обе стороны от Гостиного двора. В этих неторопливых их шагах будто проходила сама оренбургская жизнь неспешная, тягучая. Она то дремала, разморившись, под жарким июльским полднем, то куталась в тёплый пуховый платок у горящей печи в декабрьский лютый вечер. Казалось, что и церковные колокола звонят окрест здесь медленнее и протяжнее, чем ещё где-либо. Вот и сейчас в Преображенском храме зазвонили к вечерней службе, и Николай осенил себя крестом. Отца всё не было
А в Новой Слободке было жарко. Огонь охватил уже несколько домов. Он веселился на крышах, потом вдруг исчезал, казалось, безвозвратно, но вновь возвращался, удивляя своей силой и мощью. Чёрный дым поднимался в небо так высоко, закрывая его над всей округой, что казалось того и гляди в небе этом появятся ночные звёзды.
Эх, упустили, ветер разгулялся, слышь, Алексей Иваныч, подскочил к Мартынову Ширш. Не сладим мы с ним скоро.
Сладим, Ширш, обязательно сладим! прикрикнул на него Мартынов. Дорофеич! Дорофеич, мать твою, где вода, я спрашиваю?
Дорофеич, долговязый и щупловатый на вид, совсем ещё молодой боец дёргал рукоять помпы, но толку не было.
Кажись, насос отказал, говорил я раньше про то его высокоблагородию, что менять начал было Дорофеич.
Помолчи пока! Думай, как быть без воды никак! Мартынов оглядел весь пожар. Эй, братцы, на крышу давай обрушить слева надобно, достать его оттуда, чтоб не лез дальше!
И сам первым полез по деревянной лестнице-палке прямо в пасть пожару. Чёрный брезентовый плащ его слился с дымом, и помощник брандмейстера исчез в этом дыму. Вокруг стало ещё жарче, будто где-то внутри пожар вскипел, выплёскивая наружу свои чёрно-красные клубы. Пот, стекая солёными ручьями, заливал пожарным глаза, пробирался за воротники, как будто в истопленную баню они зашли, не раздевшись. Ещё несколько топорников полезли на крышу, пытаясь разрушить деревянные балки и доски, по которым огонь пробирался к соседнему дому. В их руках засверкали ломы и багры, словно они выковыривали самих чертей из ада
Нашли Мартынова через четверть часа. Под рухнувшей сгоревшей балкой он лежал, уткнувшись лицом в пепелище. Когда товарищи добрались до него, он был ещё жив. Балка перебила Мартынову спину, от удара разорвало внутренности, и изо рта его сочилась чёрная, как дёготь кровь. Все понимали, что минуты помощника сочтены. Заботливо поднятый пожарными командир, не в силах даже шевельнуться, молча смотрел в последний раз, как товарищи добивают пожар. Те, почти закончив дело, сходились к месту, где лежал Мартынов.
Как же это, Алексей Иваныч, шептал возле него Дорофеич. Я ж помпу починил, как же так.
Взглядом подозвал Алексей к себе Ширша.
Колю, Колю увидеть надо мне, еле слышно шептал командир. Прикажи послать за ним времени более нет
Вестовой промчался галопом по Гостинодворской к дому Мартыновых. Николай заметил его издали и, почуяв неладное, пошёл сначала большими шагами, а потом побежал навстречу.
Садись ко мне, Коля, скорее садись, поднял на дыбы коня вестовой. Николай легко вскочил на лошадь, и они помчались туда, где ждала их беда.
Оказавшись на месте, Николай спрыгнул почти на ходу и, расталкивая бойцов, обступивших плотным кольцом своего командира, наклонился к отцу. Крепко взял его за холодеющую руку. Алексей глядел на сына, и в этом взгляде была и смертная тоска по жизни, и любовь к сыну и жене, и спокойствие мужественного человека. Здесь, посреди догорающего пожара, догорала жизнь пожарного Алексея Мартынова, которую отдал он отечеству всю без остатка.
Хорошо, что не дома, прошептал вдруг отец. Пожарный в бою погибать должен, и тогда душа его на небо вознесётся непременно. Коля, обещай мне, что дело продолжишь. И вот ещё, у Ширша спроси
Рука отца обмякла, и он затих, широко раскрыв глаза, в которых отразились и застыли огненные сполохи, будто и впрямь душа его поднималась в небо с огнём и дымом
На третий день Алексея схоронили. Отпевали его в Преображенском храме при огромном стечении народа. Брандмейстер Бодров и бойцы, прошедшие с Мартыновым огонь и воду, держали свечи, будто зажжённые священником не от алтаря, а от того самого последнего пожара. Такая же свеча горела в руке у Николая, стоявшего возле почерневшей от горя матери и сестры Марии.
Упокой душу раба Твоего Алексея, привычным своим басом неторопливо отпевал усопшего отец Иоанн. Прости прегрешения ему вольныя и невольныя
Много раз Николай это знал точно приходил Мартынов старший к отцу Иоанну за благословением, много раз через него благодарил бога за то, что вновь остался в огне живым. Душа Алексея и сейчас была рядом с духовником и ждала, когда отпустят ей все грехи. И, в конце концов, она сможет полететь высоко-высоко над всем Оренбургом, чуть коснувшись пожарной каланчи лёгким облачком, неслышно ударив на прощание в караульный колокол.