Мартынов резко проснулся и вновь прочёл молитву
***Наутро в части случилось событие: на содержании обоза появился новый кот. Прежний рыжий Матвей служил при части долгих десять лет. Исправно ловил мышей, доставлявших немало хлопот, а самое главное, всегда провожал обоз по тревоге. Стоило зазвонить караульному, и Матвей, где бы он ни был ел или прогуливался по крышам с местными хвостатыми барышнями бросал всё и являлся по тревоге в конюшню. Напоследок кто-то из бойцов обязательно гладил его перед тем, как помчаться на пожар. К такой примете все привыкли, и даже брандмейстер интересовался время от времени, как там пожарный Матвей. Состарившись, кот помер, как и положено всем котам, пропав однажды ночью навсегда.
Коты в части, как и лошади, непременно должны были быть одной масти. Так что рыжего искали по городу долго, прежде чем принести брандмейстеру на утверждение. Новому пожарному, вместе с обязательством ловить мышей, полагалось довольствие. Спустившийся Бодров, взяв за шкирку пока ещё безымянного наследника Матвея, разглядывал его, будто породистого щенка.
Ишь, морда вредная какая, брюзжал начальник. Ну, чего уставился? Мышей-то как ловить ведаешь?
Котёнок, не зная, что перед ним тот, от кого зависит благополучие его кошачьей судьбы, извернувшись, умудрился дотянуться когтистой лапой до брандмейстерского уса.
Ах, ты, шельма, отпрянул тот. Как кликать-то будем, а?
Имена тут же посыпались, как из церковных святок: Рыжик, Васька, Огонёк
Уймитесь уже! Нет, не солидно всё как-то, не оценил старания бойцов Бодров. Кузьмой назовём. Нет же у нас Кузьмы, чтоб не путать?
Пожарные дружно загоготали над шуткой, и в тот же день судьба Кузьмы была решена. Тем временем, разобравшись с кошачьими делами, Бодров уединился в кабинете с унтер-офицером Петровым.
Ну, что про икону и пистоль выведать смог, Иван Яковлевич?
Доподлинно ясно, Степан Степанович, что в доме сотника, как пожар загасили, двое оставались Кондрин и Дегтярёв, докладывал Петров. Для чего неясно. Не более четверти часа были, огня уж не было, и что там делали кто его знает.
Что ты мне всё неясно, да кто его знает! перебил его Бодров. Ты мне разузнай, может, кто деньгами разжился или предлагал чего продать. Ежели доказательств нет, то чего напраслину в подозрениях держать. Кондрин, говоришь, Макар Дорофеич, значит. И Дегтярёв, ну-ну Нет, сдаётся мне тут кто-то половчее был уж больно быстро всё, поганец, сделал, с умом. Не верю я, что это нашего пожарного племени разбойник. Ведь не было давно такого, я тебе говорю, не было.
Вопрос этот не давал брандмейстеру покоя уже не первый день. Он отказывался верить, что кто-то из его бойцов, за каждого из которых он готов был в душе поручиться, совершил кражу на пожаре. Нет, не тот человек пожарный. Недостатков у него, конечно, великое множество: груб, грамоте, не обучен, выпить горазд, чего уж греха таить. Но мародёрничать этого Бодров допустить для себя не мог. Петров давно ушёл, а Бодров всё думал и думал о происшествии
***Осень в Оренбурге наступала вместе с её неизменными дождями, ветром и грязью на улицах. Грязь эта была такой жирной и чавкающей стоило лишь чуть отъехать от Николаевской что оставить в ней можно было не только калоши, но и целые сапоги с ногами вместе. К октябрю развезло так, что конные повозки, въезжавшие в центр на мостовую с улиц и проулков, ещё некоторое время скользили по камням, словно по льду. Они оставляли за собой длинные глинистые следы, напоминая фланирующей публике о том, что здесь им не Петербург и не Москва. Сам пожарный обоз с пожара доезжал до части таким же грязным, будто линейки тащили по распутице волоком, то и дело сваливая боками на землю. Мартынов с Петровым, не давая отдыха уставшим бойцам, велели тотчас же очищать колёса и лошадей. Дело это было неблагодарное, поскольку дожди, а вместе с ними и грязь, не прекращались уже третий день.
К исходу одного из таких унылых дней к полицейскому управлению подходила барышня. Мартынов, скучавший у окна в отсутствие пожаров, заметил её ещё с угла Почтовой. Руки девушки были спрятаны в тёплую муфту, из которой она поочередно вынуждена была их вынимать, поднимая подол длинного «в пол» пальто и платья, чтобы не запачкаться. Приподнятый подол на время открывал мужскому взору помощника брандмейстера дивную ножку, обутую в красный дамский сапожок, утопавший точёным каблучком в грязи при каждом шаге.
Наверняка из приезжих, пытался угадать Мартынов. Что у неё за необходимость, чтоб в такую слякоть к полицмейстеру идти?
Войдя в съезжий двор, барышня тем временем остановилась и обратилась к появившемуся из конюшни Дегтярёву.
Любезный, не скажете ли, как к брандмейстеру Бодрову пройти?
А на что он Вам, барышня? неучтиво, бесстыдно разглядывая незнакомку с ног до головы, ответил Захар. К нему после доклада можно. Как прикажете доложить о Вас?
Ну, коли так, то доложите, любезный, что дочь к нему пришла, отвернувшись от наглого Захара, сказала девушка.
Ох, это мы мигом, мадемуазель, сию же минуту доложу, невпопад подбирая слова из своего скудного запаса, засуетился Дегтярёв. Да Вы уж не стойте под дождиком заходите, заходите!
Дочь Бодрова, капризно поджала маленькие губки. Прищурившись и чуть удостоив взглядом провинившегося пожарного, давая всем своим видом понять, что прощения он пока не заслуживает, барышня вошла в дом. Прихрамывавший следом, оконфузившийся Захар всё ещё собирал слова.
Так Вы, это, батюшке кланяйтесь, а мы, ежели помощь какая потребуется, всегда готовы, совсем не к месту бубнил он вслед барышне.
По пути, как бы совершенно случайно, навстречу ей попался Мартынов. Чуть кивнув в ответ на более чем учтивый наклон головы Николая, брандмейстерская дочь с достоинством проследовала к кабинету своего отца. Николай успел разглядеть её: открытое правильное лицо, светлые волосы, выбивавшиеся из-под чёрной шляпки, и глаза огромные, голубые, словно не одно, а сразу два неба наполнили их по воле Создателя своим цветом. На спине девушки лежала толстая, туго сплетённая коса. Девушка была прекрасна! В этом мрачном осеннем вечере вдруг появилось нечто неземное, спустившееся сюда невесть откуда.
Вот и пришли, мадемуа, начал было Захар, но Мартынов, повернувшись к нему, приставил палец руки к своим губам, дабы тот не усугублял своё положение.
Оленька, солнце моё! раздался крик обрадованного Бодрова. Когда же приехала? Почему не известили, чтоб встретил? Радость ты моя!
Ольга, барышня девятнадцати лет от роду, вернулась домой в Оренбург из Петербурга после учёбы. Шесть лет, проведённых там, оставили неизгладимый след в её чувственной и нежной душе. Музеи, театры, балы ах, как всего этого будет не хватать ей здесь, в Оренбурге! Но данное батюшке обещание возвратиться, не выскочив наскоро замуж без родительского благословения, Ольга выдержала. Светская столичная жизнь, которой она лишь слегка насколько позволяли строжайшие рамки института благородных девиц успела коснуться, не сумели превратить её в кокетку, избалованную мужской лестью. Она и теперь оставалась скромницей, возвышенной натурой своей заставлявшей обращать на себя внимание лишь людей весьма незаурядных.
Николай Алексеич, пойдите немедленно ко мне, всё столь же радостным голосом позвал помощника Бодров. Я Вас сейчас представлю.
С Николая разом слетела вся его природная смелость. Но виду молодой человек не подал и уверенным шагом вошёл к брандмейстеру.
Вот, Николай Алексеич, знакомься Ольга Степановна, несравненная доченька моя вернулась, не сводя глаз со своей красавицы, представил гостью Бодров. Сколь ни ожидал звёздочку мою, а приехала нежданно.
Знакомься, Оленька: Николай Алексеич Мартынов, сын друга моего погибшего.
Ольга сделала легкий книксен, опередив поклон совсем растерявшегося от такой красоты Мартынова. Нет, барышни вовсе не обделяли вниманием молодого унтер-офицера, но на этот раз Всё смешалось в голове Николая, и он, чувствуя, что не в силах отвести от дочери начальника глаз, попытался было учтиво откланяться в затянувшейся паузе.
Радость у меня нынче, Николай, заметив не случайную растерянность помощника, обратился к нему штабс-капитан. Так что, прошу тебя в гости к нам к ужину сегодня же
Непросто, ох как непросто в наше время заслужить расположение понравившейся тебе барышни! Никогда не знаешь, что у этих барышень на уме. Иной раз и делать ничего особенного не стоит, а глядишь и уже юная девица, приходящаяся дочерью какому-нибудь знатному городскому лицу, сама обращает на тебя внимание тайным взглядом или перешёптываниями с подружками. И пусть для примерных воспитанниц, как говорят maman, это совсем недопустимо глупости! А другой раз кавалер из кожи вон вылезет со своими ухаживаниями, а хлопоты оказываются напрасными. Женских мыслей мужчине даже понимать не стоит. Отчего не замечавшая его ещё вчера барышня, сегодня роняет у его ног платок, давая надежду, а назавтра вновь проходит мимо вконец ошарашенного кавалера? Да бог его знает, господа! Бог его знает!