На шаг позади - Екатерина Мельникова 6 стр.


Относительно,  хочу внести поправку, но вместо этого плачу, как несчастный одинокий крокодил и целиком утопаю в объятиях мамы, бросая самые отчаянные мольбы о прощении, впервые в жизни без издевок называя ее «мамочкой». Она вытирает мои щеки, как в детстве, но сама не плачет, она как обычно всесильна, словно утес или водопад.

Артема тоже обнимает его папа, но только сзади за плечи, когда он садится напротив меня за стол, так осторожно, будто из-за меня этот стол под напряжением, и от единого движения за ним можно заработать удар током. Лучше бы меня током бахнуло, думаю, ловя взгляды друга, боясь, что он о палатке только и вспоминает. Петр предлагает Артему чай, так ласково зовя его по имени, как еще год назад не было ни разу. Раньше между ними протягивались колючие провода, но стоило нескольким событиям помирить их отношения, они мигом превратились в конфетную парочку.

К сожалению, в самые деликатные моменты жизни я неспособен стать Мальчиком-невидимкой.

 Тебя пора лечить?  спрашивает Артем, пользуясь отсутствием мамы. Он догадался! Что я добавил коньяка себе в чай.  Выбирай, бухаешь или водишь. Вляпаешься  тебя никто вытаскивать не собирается.

 Я никогда не сомневался, что у меня есть надежные друзья.

 А ты напиши своему любовнику, может, он тебя чем-нибудь от пойла отвлечет?

От мелочного слова «любовник» у меня съеживаются остатки нежных чувств к этому миру.

 Если я соберусь чем-то заняться с любовником, ты последний узнаешь.

 Только попробуй снова спутаться с ним.  Если Артема распилить пополам, то внутри у него окажется засохший цемент, а не плоть и кровь человеческая, уж так не по-человечески он зол. Мне плевать, я выгляжу искушено и нагло.  Я разозлюсь  мало не покажется, и клянусь, отделю ему от тела все, чем он тебя «любил».

 А ты ничего не слышал о том, как люди любят всем существом, так просто, без остатка, словно кидают свое тело в пропасть?

 Пап.  Артем решает, что настало время напуститься на отца.  Ты психолог. Скажи что-нибудь.

 Вкусное печенье.  Отвечает Петр вполне серьезно, смахивая с уголка своего влюбленного в Карину рта мелкие крошки, но выглядит это до щекотки смешно. Обожаю отца Артема!

 Папа! Слава влюблен в парня, считает, что это нормально, и все, что ты скажешь, это  вкусное печенье?

 Да. Потому что оно действительно вкусное. Попробуй!

 Да убери ты его. Помоги Славе справиться!

 Любовь не болезнь. Если ему было так здорово, если у него был чертовски сильный оргазм и он полностью растворился в человеке, медицина может застрелиться.  Кажется, от слов Петра у всех переехали брови. Со лба на макушку. Во дает! Все начинают смеяться, кроме Артема, который берет меня за руку и просит выйти на беседу с глазу на глаз. Спокойным голосом.

Таким же голосом он продолжает говорить в домашней музыкальной студии Карины Лестер, где звукоизоляция, спящие в углу электрогитары, и дверь закрыта. Большой свет включен только за стеклом, где выстроена сценка с музыкальными инструментами. Мы сидим на кожаном диване в полумраке, возле огромной панели с миллионом кнопок, о назначении которых имеем не больше понятия, чем Карина о простейшем инфузионном волюметрическом насосе. Я сижу, опустив веки, руки и голову. Опущенный в грязь. Спина Артема напротив пряма, как стена, его вид несет устойчивость и мощь, на которую я могу положиться даже сейчас.

 Хочу сказать то, чего никогда не скажу при людях. Насчет Толи. Я понимаю тебя.  Говорит Артем то, от чего я поднимаю взгляд, отойдя от стыда неожиданно далеко.  Знаю, почему ты влюбился в него. Он хорошо к тебе отнесся, дал понять, что ты особенный, сумел стать близким человеком для такого замкнутого, колючего пацана. Мне тебя жаль, Слава, тебя привлекли его душа и характер, ты не виноват, но послушай. Я все равно люблю тебя, как должен был любить своего брата-близнеца, которого не вернуть. Я переживаю за тебя, потому что ты можешь потерять маму, лицо, карьеру, многое Тем более ты влюблялся в девушку после Толи, верно? А значит, может получиться еще.

 Артем, не жалей меня  я был счастлив. Сколько людей продало бы душу за то, что было между мной и Толей? Некоторые чувства слишком особенны, чтобы «могло получиться еще». У тебя с моей матерью та же самая неземная связь, мне видно это через свой космос, я понимаю все, но пока не могу привыкнуть. Я хотя бы стараюсь. Раз уж вы вынуждаете меня терпеть. В таком случае дайте и мне ощутить вашу поддержку, а не страдать от страха вас потерять. Хорош ли тот родитель и друг, которого можно потерять из-за своей ориентации?  Казалось бы, мои слова имеют успех, поэтому когда зависает студийная тишина, я обмираю и жду ответ Артема  согласится ли он, сдастся, или? Если произойдет некое «или», я умру на месте.

 Хочу сказать то, чего никогда не скажу при людях. Насчет Толи. Я понимаю тебя.  Говорит Артем то, от чего я поднимаю взгляд, отойдя от стыда неожиданно далеко.  Знаю, почему ты влюбился в него. Он хорошо к тебе отнесся, дал понять, что ты особенный, сумел стать близким человеком для такого замкнутого, колючего пацана. Мне тебя жаль, Слава, тебя привлекли его душа и характер, ты не виноват, но послушай. Я все равно люблю тебя, как должен был любить своего брата-близнеца, которого не вернуть. Я переживаю за тебя, потому что ты можешь потерять маму, лицо, карьеру, многое Тем более ты влюблялся в девушку после Толи, верно? А значит, может получиться еще.

 Артем, не жалей меня  я был счастлив. Сколько людей продало бы душу за то, что было между мной и Толей? Некоторые чувства слишком особенны, чтобы «могло получиться еще». У тебя с моей матерью та же самая неземная связь, мне видно это через свой космос, я понимаю все, но пока не могу привыкнуть. Я хотя бы стараюсь. Раз уж вы вынуждаете меня терпеть. В таком случае дайте и мне ощутить вашу поддержку, а не страдать от страха вас потерять. Хорош ли тот родитель и друг, которого можно потерять из-за своей ориентации?  Казалось бы, мои слова имеют успех, поэтому когда зависает студийная тишина, я обмираю и жду ответ Артема  согласится ли он, сдастся, или? Если произойдет некое «или», я умру на месте.

 Я запрещаю тебе этим заниматься.  Наказывает он с железом в горле, так что я умираю на месте. А еще хочу напасть на него, но поскольку неспособен шевельнуться, за меня на Артема нападает мое отражение в стекле.

 А я и не занимаюсь. Но мне интересно, как ты это сделаешь.  Говорю спокойно, делая вид, что внутри у меня не кровоточит разбитое сердце, а вокруг куча дверей и выход к свету, но не каменная коробка бессилия со всех сторон.

 Да уж как-нибудь. Меня только собственный труп заставит одобрить ваши отношения.

 А меня сколько трупов заставят одобрить ваши?

Наши отражения дерутся так, что Карина вызовет полицию.

 Тебя заставит то, что я могу нечаянно проболтаться о твоем голубом увлечении при Тане.

Какая-то инъекция ядовитыми травами. Особенно ядовито это подлое «нечаянно». Сволочь. Вот что я хочу закричать: ты  засратая подлая сволочь! Но мне не приходится  не сомневаюсь, это на полной громкости несется из моих глаз. Наши отражения уже в крови, бегут писать заявления об избиении, разводятся и меняют замки. А затем мы возвращаемся в кухню.

Мамы еще нет, видимо, обследуя квартиру, она решила рассмотреть каждую деталь интерьера. Перед нами открывается возможность подвести логический итог беседе с остатками мозга. Как долго мне еще уступать? Почему только Карина нормально относится? И Петр, который еще раз пытается остудить дикий нрав Артема:

 Твоя нетерпеливая оскорбительная критика отдалит тебя от на редкость хорошего друга. Всеми словами ты обозначаешь границы допустимого: даешь понять Славе, что он может быть любим только в той шкуре, в какой ты его хочешь видеть. Это неправильно.

 Я не просил тебя вмешиваться, папа.

 То есть, мне вмешиваться, когда мои комментарии в твою пользу?

 Знаешь, тебе плевать на его вкусы только потому, что он тебе не сын.

 Смотрю, ты очень хорошо меня знаешь. Прямо видишь насквозь.

Им приходится остановиться, когда в кухню возвращается мама. Артем уже улыбается во всю, а меня бесит, что он так быстро может вернуться из тьмы к свету сразу после того, как поссорился со мной в хлам, а отражения наши даже на следующий день не собираются забирать заявления о нападении.


В понедельник мой первый рабочий день и я изловчился задать себе шикарную характеристику, так сильно напился на свадьбе в субботу, и столь же успешно повторил эту процедуру в воскресенье. О том, что больше не работаю в больнице и устроился на освободившееся место в мед-центр «Во имя жизни», я вспомнил в воскресенье вечером. С утра меня начало тошнить. Я едва познакомился с врачихой в кабинете электрокардиограммы. Едва обосновался за новым столом, как мне понадобился туалет. В туалете меня наконец прорвало, я сорвал с себя голубой медицинский чепчик, сорвал шкуру, которая мне с некоторых пор слишком велика, упал на край унитаза и из меня с болью и стоном принялся выворачиваться этот отвратительный год, ужасная мамочкина свадьба, ссора с Артемом, дешевый коньяк и разъедающая пустота. О том, что я рвал, первой по моему лицу поняла врач функциональной диагностики, с которой мне предстоит работать и которая попросила называть ее просто Стеллой. Меня завалили под капельницу, я сто раз после нее пробегал отлить, почувствовал себя намного лучше, но теперь меня забеспокоило отчество врачихи. Стелла Анатольевна. Слишком много Анатолиев вокруг! Главный хирург и того хуже Вячеслав Анатольевич. Куда ни плюнь с завязанными глазами, попадешь в Анатолия.

Назад Дальше