Так. Натиском говорит Артем в своей машине, когда вечером вынудил меня поехать с ним в кафе. Мне рассказали, ты валялся в процедурной. Допился? Не будешь больше? скорее предупреждает, чем спрашивает. Надо поговорить. Не о том, что было на свадьбе, а о твоем состоянии.
То есть, о том, что было на свадьбе.
Слава. Опять этот успокоительный голос, как в домашней студии. Прости за пощечину в ресторане. У тебя шла кровь, прости за это. Я переборщил.
И ты. Сам знаешь, за что. Ты меня не возбуждаешь, это темнота. И я был
Я не знаю, о чем ты говоришь. Договорились?
Спасибо.
Ты можешь поговорить со мной, о чем хочешь, кроме этого.
Не думаю.
Слушай, извини, если слишком грубо выражаю свое мнение. Если хочешь поговорить о парне говори. Главное, помочь себе справиться.
Я заползаю в себя подальше, ориентируясь в такой темноте, к которой давно привык туда, где пахнет коньяком и из угла в угол снуют голодные коты. Справиться. С кем? С Толей? Если бы я только мог. Лучше бы я провел свои выходные в психушке
В «Зингере» приятный гул тихих разговоров. Я рассматриваю официанта, мучающегося в уголке с протиранием стакана. Он с таким тоскливым видом трет один и тот же прибор, что мне хочется прижать его голову к своей груди и утешать, пока он не уснет. Артем ерзает на месте, поправляет воротник одной из своих рубашек, специально сшитых обольщать, теребит салфетку, вилку и фразы хочет поговорить обо всем. И я. В моем внутреннем монологе ужасно много запятых, мне нужно сократить мысли до коротких предложений.
«Я понимаю тебя», мне так понравилось, как он это сказал в студии. О нас с Толей. Словно наша химия поразила его кровь. Дверь хлопается, вокруг нас пролетают фразы, тихие и громкие. «Нам, пожалуйста, на двоих столик!» говорит человек, но мне слышится «Толик». «Обсудим это, что ли?» говорят, но во мне отзывается «Толи». С такими карамельными конфетами вместо глаз даже самые прекрасные оттенки заката не сравнятся по цвету. На какой сесть поезд, чтобы оказаться так далеко, чтобы забыть? Возможно, сейчас, через столько лет, меня наконец-то ослепит гениальная идея, как сделать так, чтобы больше не думать об этом? О том, как это было прекрасно: краснеть до кончиков волос на первых свиданиях, не в состоянии поднять смущенный взгляд, пока он смотрит, не в состоянии отвести глаз, пока он смотрит в сторону; переживать, сделать ли шаг, когда думаешь, что он чувствует то же самое, но все ж точно еще не знаешь.
Я не хочу быть одним из толпы, добавляю не к месту истомно. Именно в него я превратился после Толи: в одного из толпы тех, кто предал себя во благо общества, словно оно объявит благодарность. Как охота говорить. О том, чего Артем слышать не хочет. В таком случае я готов просто сидеть здесь до ночи и смотреть на друга, который со мной, а не с матерью, и представлять, что он только мой.
Ты не один из толпы. Уж поверь.
Делаю несколько больших глотков минералки из стакана (единственное, что нам принесли из заказанного), чтобы не демонстрировать мою эмоциональную шаткость. В лабиринте извилин, где по колено коньяка, копошатся запятые.
Однажды я сказал тебе, что не собираюсь тебя ни с кем делить. Я делаю паузу, но Артем ждет остального. И вот докатились. После посиделки ты поедешь ко мне или к ней?
Я поеду домой к жене, но увидеться с другом готов в любое время. Артем кивком подстрекает меня на какие-то откровения. Поговори со мной. Мне не понаслышке знакомо чувство злости. Но что бы я ни пережил, хуже всего смотреть на то, как ты сохнешь. По парню. По Инне. Его ты до сих пор не можешь забыть, а на нее зол и не можешь простить. Мы можем сколько угодно злиться и кого-то винить, но думаю, на самом деле никто не виноват. В любом случае до встречи с ней ты был веселый пацан, даже с этими мыслями о парне.
Она ставила клапан на мои переживания. Я хотел ребенка, которого она носила, но узнал о ее беременности, когда она покончила с собой. И знаешь, что? Ты это по-прежнему ты. Ходишь вприпляску рылом вверх и ненавидишь Толю, учитывая попытки выбить его из меня кулаками. Единственное изменение в том, что ты потерял вкус к своему типичному юмору, но я не забыл, как это происходило я был игольной подушкой, ты колол меня во все места. Как и многие помимо тебя, кстати. Люди видят, какой я мягкий и думают если я упаду на него, я все равно не ударюсь, так почему бы и нет? Только вот я однажды могу так сорваться. Мое супер-поздравление покажется вам детской шалостью. И вообще, где мое пирожное? Эй! докрикиваюсь до официанта. Слышь, парень. Можно тебя немножко побеспокоить? Ты подашь мне десерт или мне с тобой слегка пофлиртовать? даже с расстояния я замечаю, что пацан определяет мою личность, потому что в груди у него от страха разлетается стайка летучих мышей. Его словно черти погнали в эту дырявую кухню, где с недоумения он скорее заткнет собой какую-нибудь печь, чем подаст мне чай. Ненавижу «Зингер».
Она ставила клапан на мои переживания. Я хотел ребенка, которого она носила, но узнал о ее беременности, когда она покончила с собой. И знаешь, что? Ты это по-прежнему ты. Ходишь вприпляску рылом вверх и ненавидишь Толю, учитывая попытки выбить его из меня кулаками. Единственное изменение в том, что ты потерял вкус к своему типичному юмору, но я не забыл, как это происходило я был игольной подушкой, ты колол меня во все места. Как и многие помимо тебя, кстати. Люди видят, какой я мягкий и думают если я упаду на него, я все равно не ударюсь, так почему бы и нет? Только вот я однажды могу так сорваться. Мое супер-поздравление покажется вам детской шалостью. И вообще, где мое пирожное? Эй! докрикиваюсь до официанта. Слышь, парень. Можно тебя немножко побеспокоить? Ты подашь мне десерт или мне с тобой слегка пофлиртовать? даже с расстояния я замечаю, что пацан определяет мою личность, потому что в груди у него от страха разлетается стайка летучих мышей. Его словно черти погнали в эту дырявую кухню, где с недоумения он скорее заткнет собой какую-нибудь печь, чем подаст мне чай. Ненавижу «Зингер».
Вернув свое внимание другу, замечаю, что его телу хватает всего, кроме карточки и ручки, возведенной над бумагой.
Как ты спишь? спрашивает он, чем еще сильнее походит на доктора, правда не на гинеколога, а психолога, изучая свидетельства моего недосыпа.
Один. Иногда приходит Пончик, но он целуется плохо, язык шершавый. Кстати, чего-то его не было целые сутки дома.
Слушай, мне плевать на твоего кота. О себе расскажи.
Спасибо, что проявил участие. Но хватит заботиться обо мне, как о маленьком. Я знаю, для чего это. Лишний повод показать моей мамочке, насколько ты хорош по сравнению со мной. Я же алкоголик. Я нажился за счет отчима. А профессору делал минет ради оценки.
Говори тише, кругом люди.
Чего мне стесняться? Ему понравилось. Хвастаюсь я, упиваясь испытуемым Артемом отвращением, как сливовым вареньем, возвращая таким образом должок: когда я пятый угол искал под его рассказы о садомазо-играх с бабами, он и не думал остановиться. Он был симпатичный, на Аладдина похож. Но ты больше думай не о моих любовниках, а о том, что сам им стал для моей матери, и я тебя замочу, если ты ей сделаешь больно.
Я женился на Тане. Ты об этом помнишь? Хотя ты на нашу свадьбу набухался так, что даже если б там выступали Simple Plan, ты бы сейчас не вспомнил. Ты сам предложил жениться, когда мне сделали операцию. Я чуть не умер, помнишь? Но все прошло, и я жив, Слава! Что не так? Тебе одиноко, знаю, так ты развлекайся. Только не с профессорами!
Составь список тех, с кем мне можно, а то я опять влюблюсь в кого-то не того. Отзываюсь я с пронзительной насмешкой. Если вообще влюблюсь.
Почему нет? Одна история заканчивается, начинается новая, и все это за одну жизнь. Любовь такая вещь, которую не положишь в карман, она в твоем сердце, и никто никогда ее не вытащит у тебя в метро. Ты способен на этот дар, осталось только направить его в нужного человека. Был бы этот выбор за нами. К сожалению, мы не всегда становимся счастливы с теми, с кем ожидали. Но меня очень обрадует, если ты опять улыбнешься, как в моем кабинете, когда тебя занесло ко мне поскорее рассказать, что ты был с Инной. Эти слова как не очень вкусное, эффективное лекарство. Чувствую, насколько становится легче в центре груди, но при этом приходится держать при себе свои слезы. Вот о таких друзьях пишет Карина? Помнишь Рому Равича? неожиданно спрашивает Артем, и воспоминания выстраиваются вокруг меня. Я и Артем в боулинге. Там же Владлен и Рома. И Карина с Джорданом. Пока через совсем небольшое количество времени Джордана не убили, и убийцей оказался их с Кариной лучший друг Владлен. Родной отец Сергея спустил лучшего друга с крыши за то, что Карина выбрала его, а не Владлена. На той самой крыше они в детстве пускали воздушные шарики с пожеланиями, а много лет спустя и по сей день Джордан официально считается самоубийцей: нет ничего проще, чем дело рокера, на которого можно навешать суицид и наркотики, но Джордан Лестер даже сигареты не курил. А бывший футболист Ромка Равич курил. И покойник Владлен Перес тоже. Какого это узнать, что твой друг убийца? Как живет теперь Ромка после этого?
Он в Москве. Вспоминаю вслух.
Да, тренирует детскую команду. Он молодец. Из-за травмы был вынужден покинуть спорт, но все равно остался в деле, найдя новую возможность. И ты найдешь возможность, несмотря на травму.