Откуда они у тебя, Рой? спросил он, завидуя мучительно, как мальчишка.
Скрестил белую волчицу с красноглазым волкодавом, отвечал Гиллеспи Рой Арчибальд, насмешливо прищурясь.
Злобные демоны рвались с поводка, привязанного к луке седла, они были похожи на тех боевых псов, что Босуэлл видел в Италии, однако почти совершенно белые. Горцы говорили про своего вождя, что в этих тварей переселяется дух его женщин, чтобы служить лорду и после смерти Аргайл недавно второй раз овдовел, и у обеих жен его был на редкость скверный характер. На подгрудках у зверюг рассыпались мелкие серо-черные пятна, и уши собак на солнце горели розовым.
Тебя, должно быть, с ними вместе принимают за Дикую Охоту
А прокатись со мной как-нибудь в сумерках! хохотнув, отвечал Рой, и оглушительный лай перекрывал его речь. Увидишь да к этому не подходи залижет насмерть! Тролль, заткнись! Фрейя, сидеть!
Я заплачу за потомство, сколько скажешь.
Тебе с ними не справиться, твое дело лошадное. Еще отожрут как-нибудь ночью тебе кой-что важное королевины фрейлины плакать будут ты не знаешь меры в своих желаниях, Босуэлл. На кой ляд тебе еще и собаки?!
Белокурый улыбнулся в ответ:
Рой, да ведь знать меру своим желаниям это же не про Хепбернов!
Аргайл тем временем, мельком глянув ему через плечо, скинул со своей обритой до блеска, гладкой, как пушечное ядро, головы боннет, замахал им из стороны в сторону и проорал на хайленд-гэльском что-то такое, отчего вороной под ним присел, пара ближних горцев-телохранителей побагровела лицом, а подходящий к городу отряд пехоты покорно начал перестроение на них были все те же цвета Кемпбеллов сине-зеленые пледы с белой и желтой полосой, на штандартах в солнечном небе хищно цвел черно-желтый герб Аргайла.
На троих братьев Хепбернов, сыновей первого графа по одному сыну у каждого, два Патрика, один Джеймс. Мастер Болтон, Патрик, болен с рождения различными хворями, а мастер Ролландстон, Джеймс именно с ним Белокурый беседовал сейчас на ступенях ратуши без пяти минут бургомистр Перта. Если Аргайлу было везде поле битвы, если Хантли выбрал город Святого Джона по близости его к предгорьям, то Босуэлл согласился на Перт потому, что и здесь у него была своя рука и подмога. Ведь Джеймс Хепберн за то, чтоб действительно стать бургомистром, подставит плечо своему графу с огромным удовольствием С Джеймсом они виделись за всю жизнь несколько раз, но, в отличие от мастера Болтона, в обоюдной симпатии. Максвелл по матери она приходилась дальней родней Джону Максвеллу, отчиму Белокурого Джеймс был высок и тёмен, однако на диво спокоен нравом, словно горячность, помноженная на горячность, охладила саму себя, а манера говорить приглушенно и не поступать, не обдумав, выдавала в нем внезапно еще одного племянника епископа Брихина, удавшегося в дядюшку.
Джеймс, надлежаще приветствовав двоюродного брата, сразу перешел к делу:
Собрано порядка четырех тысяч, мы готовы кормить эту толпу не больше двух дней, так что я бы поторапливался со сборами.
А кого еще ждем?
О! на худом лице Джеймса Хепберна мелькнула сдержанная усмешка чиновника. Ты ни за что не догадаешься, Патрик
Люди шли не только с границы, с севера и из владений Джеймса Стюарта Морэя, который, зеленый от желудочной колики, тем не менее, сел в седло люди шли, поднятые по слову Божию мирными клириками, воистину святыми людьми, в том числе епископом Абердина Уильямом Гордоном, епископом Глазго Гэвином Данбаром, епископом Морэя Патриком Хепберном Бинстоном и епископом Брихина Джоном Хепберном также.
Они встретились на главной площади, когда волны вооруженных людей соприкоснулись и слились бескровно, перемешиваясь, словно вода, теплая и холодная. Оба сошли с коней и, когда Босуэлл обнял младшего дядю, руки его ощутили жесткие ребра стеганого джека под сутаной епископ был верен себе. Несколько кратких мгновений потребовалось, чтобы обменяться взглядом, несущим большее, чем многие слова, когда в ближнем переулке чужие волынки нестройно завели очень знакомую тему. Выражение лица Джона Брихина для Босуэлла в пояснениях не нуждалось.
Он верен себе! Опять украл мой пиброх! расхохотался граф. Боже правый, не приказать ли и моим вступить хором
С этим собачьим воем? удивился железный Джон. Да самые плешивые псы Аргайла имеют голоса приятней, чем волынщики нашего кузена, граф!
Они встретились на главной площади, когда волны вооруженных людей соприкоснулись и слились бескровно, перемешиваясь, словно вода, теплая и холодная. Оба сошли с коней и, когда Босуэлл обнял младшего дядю, руки его ощутили жесткие ребра стеганого джека под сутаной епископ был верен себе. Несколько кратких мгновений потребовалось, чтобы обменяться взглядом, несущим большее, чем многие слова, когда в ближнем переулке чужие волынки нестройно завели очень знакомую тему. Выражение лица Джона Брихина для Босуэлла в пояснениях не нуждалось.
Он верен себе! Опять украл мой пиброх! расхохотался граф. Боже правый, не приказать ли и моим вступить хором
С этим собачьим воем? удивился железный Джон. Да самые плешивые псы Аргайла имеют голоса приятней, чем волынщики нашего кузена, граф!
Бок о бок, Хепберны старшей ветви ожидали, пока кузен Морэй в паланкине, как приличествовало духовному лицу, и в кирасе, как подобало воинственному прелату появится на запруженной народом площади Перта в сопровождении своих солдат. Ныне бастарды его впрямь командовали пехотинцами Сент-Эндрюса, а внуки в должности пажей несли, покраснев от натуги, на отдельных носилках в кипарисовом сундуке парадное облачение и богато украшенный полуторный меч. На штандартах сияла вышитая золотом епископская митра, венчающая пятиконечную звезду Бинстонов кроме львов и розы. Когда Бинстон Морэй, покрикивая на слуг, отдуваясь, начал выливаться из паланкина на ступени ратуши Перта всеми своими многими фунтами жира, Брихин и граф вновь мельком переглянулись. Все, как тогда, но совсем не так, как тогда мальчик вырос и уверенно держался в седле, а епископ еще закалился телом и духом, но поседел. И не для свары ожидали они кузена, а для подмоги.
О, быстротекущее время, молвил Джон с глубоким сарказмом. Сегодня Морэй на нашей стороне.
Стесняюсь представить себе это, хмыкнул Патрик. Да и не будет ли нам больше поношения в такой помощи, нежели выгоды?
За минувшие полтора десятка лет Патрик Хепберн Бинстон Морэй репутации своей отнюдь не поправил, разве что дал себе труд узаконить нескольких бастардов, для которых запросил в Риме разрешения пойти по духовной стезе.
Он приор Сент-Эндрюса, мой милый, не забывай это. Одно имя святого города придает Бинстону вес, а нам сейчас не до щепетильности. В дни смуты союзники дороже денег.
Собственно, и я о том же, дорогой дядя. Насколько хватит его союзничества? И не предаст ли, когда Арран пригрозит снять его с приорства, к примеру?
Арран не сделает этого без Битона, даже если и пригрозит; пока что именно Битон архиепископ Сент-Эндрюсский, и именно его Арран так удачно упрятал в чулан, а потом потерял от чулана ключи где-то за пазухой у Дугласа Питтендрейка Морэй знает, что сейчас со стороны регента ему ничто не грозит. А вот если на Морэя обидимся мы Он Хепберн, и прекрасно помнит это. Он никогда бы не стал епископом без поддержки старого Джона, Царствие ему Небесное.
И почему ж тогда он разевал рот на меня семнадцать лет назад? забавляясь, спросил Босуэлл. Тоже из благодарности старому Джону?
Он Хепберн, повторил Брихин с той же усмешкой и интонацией. А какой Хепберн не попытается урвать того, что плохо лежит?
Всё определяется кровью, задумчиво согласился Босуэлл.
Почти всё уточнил епископ. Я тоже Хепберн.
И ты тоже с Божьей помощью везде возьмешь свое, а если надо то и чужое. Благодарю Бога, что ты у меня в союзниках, а не во врагах, дядя.
Самое точное выражение благодарности, что я от тебя слышал, хмыкнул железный Джон. Мне нравится.
Но был человек в этом восходящем вихре бунта, грубом, жарком и безжалостном, которого влекла не кровь, не страсть, не деньги, а исключительно убеждения.
Джон Гамильтон, приор Пейсли, прибывший в Перт из Франции, но перед тем навестивший королеву-мать в Линлитгоу, был родной брат покойного Гамильтона Финнарта и единокровный Аррана и Клидсдейла. Тем неожиданней было его присутствие на «Мятежном Парламенте», что по крови он должен был всей душой стоять за регента и все-таки Джон Гамильтон выбрал королеву. Двести человек пехотинцев, носящих его цвета красный и синий, расположились лагерем вдоль берега Тея, там курились костры походных кухонь, оттуда несло запахом потажа и копченой свинины. Там сейчас, в шатре приора, обедали Хепберны, дядя и племянник.