Мусорное счастье. Сборник рассказов - Надежда Плахута


Мусорное счастье

Сборник рассказов


Надежда Плахута

© Надежда Плахута, 2020



1.Цветок Декабриста

«Если ваш лифт уже ушёл,

может быть, это был не ваш лифт»


В мойке, кофейный пепел, на окне  скорченный цветок.

Пётр Матвеевич верит, что цветёт он раз в сотню лет.

Он и цвёл как умалишенный, пока не ушла Зоя, потом сдался и умер, и Семёнов так не смог его выбросить. Пыль поднимает подсвеченные солнцем миры. К стенке пришпилены фотографии поездов и развилок: юной женщины в оранжевом жилете; её же, только старше  с ломом в руках. Она держит его, как амазонка копьё и смеётся. На полке будильник  кондуктор времени.

«Чухр-чух-чухххррр»,  злятся колёса.  «Ооо-иии-еее»  успокаивают их рельсы. «Пррредъявите билетики! Вам, мужчина, в один конец, не проспите остановку»! Минутная тишина. Потом снова. «Чухрр-Ооо-иии-еее»  «Колёса странно стучат,  замечает кто-то,  будто поют». «В конце пути такое часто случается»,  успокаивает кондуктор. Звуки, вибрируя, проходят сквозь стены, буравят мозг, скребутся в душу тёплыми лапами.

«По-мо-ги-иииимнееее»

Он спит, шевеля губами, стремится поймать звуки песни, мотива? «В конце, какого пути»? с трудом разлепляет глаза. Стрелки будильника, путей, векторы в точке сна  5. 25! «Ёлы-палы! Это кто ж с ранья хамит?»  кричит в абажур мужчина. Прилипшая муха на бахроме  последний урожай осени.

 А у хамки темброк ничего, альт, меццо?  пищит в ухо кто-то.

 Кто ты? вздрагивает мужчина. Ввв внутреннй голос?

 Уж точно не внешний!

 Вот кто жильцов на заре будит Снишься, так тихо снись. и снова проваливается в сон.

 Жилец тоже мне Не сглазь, Семёнов! -пела не я, врать не стану. -шепчет голос. Звать Лярвою, Ля-Рвой.., Рва лей.

 Валей??? А ккккоторая пела, она ка-кая?

 Многого хочешь.

 Это же сон, Валюх, ну, какая?

 Низкие духи мало что видят, но, надеюсь, не дылда; дылде плешь твоя в глаза сразу бросится; и лучше толстуха!

 Это зачем?

 Где вокал размещаться будем?

«Аааа-иии-ееее»,  доносится непонятно откуда.

«Ну, точно: «Помоги мне, помоги мне»»,  вытягивает спящий Пётр Матвеевич,  как в фильме со Светличной. А халатик какой! А песня! И без халатика. Хороша. А эта всё мычит без слов, как немая»

 С немой и жизнь будет тихою.  вклинивается Ля-Рва.

«Может, певичка малограмотная, приезжая, вот и мычит.»  Думает спящий.

 Они без столичных вывертов, только плодятся. Соглашается сущность.

Пётр Матвеевич смотрит на муху. Насекомое колыхается от сквозняка, и, кажется, вот-вот взлетит.

 Разбега тебе не хватило, полёта! Теперь всё изменится! Ширши ля фаму, Семёнов, что значит-есть голос- найдётся тело

«Учёные, якобы, взвесили, сколько в нас грамм души.» Мыслит Семёнов.

 Бре-ее-ед!  взрывается Рваля.  Затаись, подслушай, откуда мотивчик! Вот он, источник звука, квартира, допустим, с тремя шестёрками; подкатишь проездом, на лифте, как бы случайно, и на звонок большим пальцем дзыньк! А там халатик с пуговкой перламутровой, а под ним  дама красоты обещающей; а ты, бритый с лосьоном, с ведром как с прикрытием!

 На даму-согласен, ведро-то зачем?

 Для порядку «утро доброе! Вы У. К. изучали? Издавать голосовые шумы можно со скольких до скольких? А она: «ой, простите, стены, знаете ли, виноваты. Дайте шанс исправиться.»  краснеет; вариант  бледнеет. А ты ей: «не бойсь, соседка, кой-что понимаем в операх» И цветы из ведра под нос с небрежной галантностью.

 Насчёт цветов, ты, Валюша, загнула. Ноябрь на дворе, в кармане дыра, если только занять?

 Хрен тебе кто одолжит!  хохочет сущность.  Поздно, Семёнов. Подари ей Цветок Декабриста, чтоб ждала, когда зацветёт долго, лет сто!

Пётр Матвеевич видит свои запои, реально, как горы пустых бутылок, и содрогается. «Спасибо Зое, с того света вытащила!» Напев манит, только без слов, а слова в голове проносится. «Щасссс. И тебе помогут. Рваля.., Рваля.., Рвалентина»

На днях в дверях лифта он еле разошёлся с объёмной спиной новой соседки; почти уткнулся в красный, дерзко пахнущий плащ, смешался и засопел. «Может, пташка она?» У Семёнова аллергия на женские ароматы: на все, кроме креозота, лосьона и маминых пирогов. «Спина в красном» спросила: «Вам выше?» Нет, голос у толстушки совсем другой. Забыл, следом зашёл солидный мужик, приобнял, и они вышли на пятом. Если не она, то кто же мычал?

 А если это та стерва снизу, засёкшая, как ты мусор в окно выбрасывал?

 У той ещё муж повесился.-

 И ты бы повесился!

 Или с балкона выпал?

 Любой бы выпал!

 Стерва живёт двумя этажами ниже.

«Поо-оомоги мне»  Низко поскрипывает кто-то

 И что бабе не спится? Возмущается Рваля.

 Ба-а-а-бе   смакует Пётр Матвеич: первому долгому «баа-аа» трудно сопротивляться, и оно чуть не втягивает в себя всего Петра Матвеича. «Ба» второе  краткое, упругое, грубо отталкивает его от себя. И почему  «бабе»?  отчего-то обижается он  «жен-щи- не».

 И ясен пень, не старой и не замужней! Стала бы она при своём на заре вокал разводить?!?

Это мысль словно наводит фокус, задействовав воображение Петра Матвеича. Он уже различает гладь шелковых простынь, каких у него отродясь, не было.

Слева, допустим, ты, Семёнов, играющий загорелыми бицепсами; и не в труселях, а в боксёрках, а лучше, в стрингах .Хихикает голос.

 Тьфу ты, что в бошку лезет!

 Справа,  холмящийся вожделеньем, с «феромонами тайны

 Как в рекламе?

 Как у тебя, Петруша, женский такой рельеф!

«Э-эээ-ээх!»  он взбивает подушку, и, откинувшись на кровати, погружает ноги в заросли ковролина, как ставят на воду старые военные корабли. «Попылесосить бы.«В углу арсенал сломанной техники. Звонок в дверь.

Наша птичка протелепалась? Сейчас спросит: «вас не разбудил мой вокал? Мы, простые оперные дивы привыкли петь на рассвете». Или «так страшно одной в хрущовке! Может, бокал шампанского?»

Но за дверью  бледная девочка в длинном пальто.

 Чего тебе?

 Я цветок принесла,  и протягивает цветок декабриста в синем кашпо, точно

такой, как на его окне, но с расцветшим бутоном.

 Какой? Зачем?  в голове мешанина.

 Расцвёл в день моего ангела,  улыбается девочка.

 Мне-то зачем, у меня свой есть. Тебе, детка, должен твой папа цветок дарить.

 Он не может, его уже нет 

Семёнову становится не по себе. Он замечает- на девочке не пальто, а простая рубаха до пят и тёмнота расступается. «Странно, не рожденье, не именины день ангела!»

 И с сколько тебе исполнилось?

 Семь было бы, если бы вы мою маму в больничку не отвезли! Что, вспомнили?  она поднимает глаза два утра в проёме ночи. Нет, он не вспомнил, не было ничего, нечего вспоминать.  Возьми, папочка.

«Помоги ииии мне, поппомоги»

Семёнов вскакивает весь в поту, летит в коридор, включает свет, весь, везде: ночники, и люстры, и закопченную лампочку в туалете. «Где чёртов сонник? Зойку, смотри ж ты, припомнила. Надо же! Но откуда знает про бывшую? О чём это он? Сон это был, кошмар, нет никакой девчонки, и не было, он же в один в квартире: ни девчонки, ни Лярвы чёртовой, ни песни! Нет, песня была!

Лет восемь назад в той больничке бывшая жена Семёнова, Зоя, всего каких-то пару часов провела, и ничто его не заставит думать про эти часы. Жили бедно, а тут мать умерла износили её пути. Зоя  студентка, а он, а что он? Старше намного, работал, и что не родили? После, само собой, жена ребёночка захотела, а больше ведь бог и не дал ни ему, ни ей; потом пошли его пьянки, и покатилось, она и ушла.

Позвонить бы, спросить, как ей там, замужнем?

 Ичто ты ей скажешь?  проявляется голос.

 Скажу, давно завязал

 Скажи, что с тех пор как ушла, баб нормальных не встретилось на пути.

Пути расходятся. «а могла бы быть такая вот дочь лет семи»  « Стук колёс-«Чууухррр, чух-чухххр» «Помоги мне» требует кто-то. «Ничем не помочь, никому, особенно ему, тупик, приехали.».

Он падает на диван, проваливаясь в тряску вагонов, в развилки, в пути, в семафоры, в мирки облупленных станций. Есть женщины в русских селеньях, и в городах есть, у других, у кого-то и где-то, не здесь, не у него.

Только б найти певунью. Это важно. Кому? Для чего? В его сне девочка с цветком, и мать в жилете путейца. «Нечеловеческая музыка».  Мать грозит ему пальцем: «Не подходи к железнодорожному полотну. Это может привести, это приведёт Минздрав предупреждает. Рельсы-шпалы-запоздылый, ваш поезд уже. Чухххр-чухххр.»

Пару дней не работает лифт, и Петр Матвеевич карабкается пешком, глотает таблетки, сидит на ступеньках. Слушай-не слушай, ни звука вымер подъезд. Ни мотива, ни голоса этой тва Вали. Он падает на диван, и вдруг заветный мотив. «Бегу»  Пётр Матвеевич на лестнице, табличка, какое-то объявление; слова, к чёрту слова, и лифт заработал; не бритый  не важно. Это недалеко, откуда-то сверху. Кнопка вызова. Мотив приближается вместе с лифтом, он ближе, ближе.

Дальше