Закурив, Роберт подошел к бытовке, стукнул костяшками пальцев в мутное окно и извлек из кармана свое нехитрое подношение. В другом лежали два сваренных вкрутую яйца.
Сумрачный с похмелья Борщ вместо приветствия что-то неразборчиво буркнул. Сегодня его рыжие усишки свисали особенно уныло.
Угу, сказал он, забирая пакет, и причмокнул. Из будки, грохоча цепью, выбралась здоровенная лохматая дворняга серая и будто присыпанная солью. Борщ как-то говорил, что это от тяжелой жизни ранняя седина.
Хво-оштик, хвоштик мой, ласково протянул старик, спуская пса с цепи. Ну, шуруй!
Когда тот сорвался с места и пронесся мимо, Роберт покачнулся.
Они зашагали к яблоневому саду, и пока косматый «хвоштик» радостно скакал вокруг деревьев, молча шелушили принесенные Робертом яйца, кидая скорлупу себе под ноги.
Зима была тяжелая, сказал Роберт. И весна не легче.
Еще полегчает, не согласился Борщ.
Слушай, снова сказал Роберт, который точно знал, что ему не полегчает, вчера ко мне приходил кто-то. Ты подсказал?
Тот улыбнулся половиной рта, не переставая жевать.
Чего хотели?
Вот сам бы и узнал. Влажные глаза старика глядели настолько бесхитростно, что Роберт проглотил негодование, выдохнул и отвернулся. У меня она сидит, там, в хате. Боится, что сгонишь. Хорошая. Некуда ей больше.
А я тут при чем?
Борщ не ответил: нахохлился в своем ватнике и уставился в скисшее небо. Проводил взглядом стайку грачей.
Гляди-ка, вернулись, хвоштики Перезимували.
И было в этом коротком слове, прозвучавшем нездешне и в то же время по-родному, столько облегчения, что Роберт улыбнулся своим грязным ботинкам и тоже задрал голову.
Борщ, я давно хотел спросить а чего ты всех хвостиками называешь?..
Он понял, что тронул личное, только когда обернулся, но сторожа рядом уже не было.
Роберт почувствовал ладонью мокрый собачий нос и отдернул руку.
Обиделся он, что ли? Вместо ответа пес вывалил язык в издевательской ухмылке. Ладно, чудище-страшилище. Пошли. Провожу я тебя
У сторожки Роберт неумело пристегнул цепь к ошейнику пса, ободрав себе карабином палец, шикнул от боли, выругался и громче обычного воззвал к Борщу, которого внутри могло и не оказаться. Зато там точно сидела некая девица, неизвестно чего от него, Роберта, желавшая. Вспомнил он об этом, когда дверь уже приоткрылась, и приготовился исчезнуть, однако это оказался всего лишь Борщ с полушкой водки в кармане ватника ровным счетом такой, каким все привыкли его видеть.
Я это начал Роберт и внезапно понял, что сам не знает, чего он «это». Зато старик прекрасно знал.
Вот ты, сказал он, для чего из своей столицы приехал? Не «пришел» даже, а «приехал» значит, желает поворошить несвежее белье, и еще значит, что успел приложиться к бутылке крепче, чем за то же время успел бы сам Роберт. А приехал ты Хорониться!
Вряд ли можно было придумать более точное определение.
И схоронился Узловатый палец ткнул в барак, от которого отсюда виднелась только крыша. Там. С каменюками своими. А тут теперь старый Борщ таращился на бытовку так, словно она только что упала с неба. Люди! Везде, понимаешь?
Да пошли они, беззлобно бросил Роберт. Поднял воротник, подмигнул лежащему возле будки псу и направился к дому.
3
Она появлялась в его жизни, чтобы напоминать о смерти. Стоило ему только подзабыть, заработаться, внушить себе что-то про создаваемые им вещи, которые переживут творца, как пена очередного дня выносила на берег Лилию; она поднималась с песка, отжимала волосы и шла к нему, неотвратимая, в мокром, и он ни разу не нашел в себе сил убежать или хотя бы отвернуться.
В тот раз он снова пытался. Смотрел куда угодно, только не на нее, нет, не на нее.
Шидловский продал душу дьяволу, говорила она, сбегая по ступеням. Десять лет прошло, а он все тот же.
Авторитарный мерзавец, неслучайно пережил жену и сына говорил он, открывая перед ней дверь и пропуская вперед.
Пока они сидели в гостиной пожилого педагога, свечерело. Под козырьком подъезда горела лампа, похожая на леденец.
Интересно, сколько ему сейчас?
Роберт вытянул из пачки сигарету. Лилия жестом попросила поделиться, и он сделал это не глядя.
Почти век. И заметь, рука вернее наших. Моей так точно.
Авторитарный мерзавец, неслучайно пережил жену и сына говорил он, открывая перед ней дверь и пропуская вперед.
Пока они сидели в гостиной пожилого педагога, свечерело. Под козырьком подъезда горела лампа, похожая на леденец.
Интересно, сколько ему сейчас?
Роберт вытянул из пачки сигарету. Лилия жестом попросила поделиться, и он сделал это не глядя.
Почти век. И заметь, рука вернее наших. Моей так точно.
Да, бодрячком Но неизвестно, долго ли еще
Оба, не сговариваясь, обернулись и посмотрели на уютно-рыжие окна третьего этажа. Куртка Роберта и кардиган Лилии еще хранили запах нутра шифоньера, в который Шидловский велел повесить уличную одежду с малахитовыми створками, чернеными в глянс торцами и бархатистой, как у сундука фокусника, изнанкой. Теперь воинственный старик, должно быть, бродил по пустым комнатам в одиночку и, как предполагал Роберт, продолжал беседу с самим собой, начатую много лет тому назад и прерванную визитом двоих, совсем не похожих на студентов, но отчего-то ими себя называющих.
Выставку бы ему выдохнула Лилия вместе с табачным дымом. В той галерее, о которой ты говорил, как ее, «Арсенал»?
Ей тоже не хотелось спешить обратно в жизнь, и он это чувствовал, и был благодарен за отсрочку.
«Каземат», если ты про Кривоколенный. Не уверен, что это подходящее пространство для лиричных барышень Шидловского.
А для тебя? Чем ты сейчас вообще занимаешься? Я почему-то думала, что ты первым уйдешь в дизайн, а ты Скульптура, верно?
Да, но не только, там будет кое-что другое, совсем новое. Я пока не хочу
Светлых окон становилось все больше. Роберт смотрел на них с особой нежностью, словно был причастен одновременно ни к одному и ко всем сразу. Он любил внезапную тишину таких вот двориков, в которые тянет свернуть, сделав вид, что один из них твой. Любил колоннады и арки сталинских домов, их устаревшую напыщенную парадность, отражения окон в воде под гранитной набережной Все это говорило с ним историями, которых он не понимал, только чувствовал, как дышат ими стены, и вслушивался но нет, снова нет, ускользнуло в приоткрытую оконную раму, заплутало чердачными тропами, шмыгнуло под мост и растаяло
Ой, а помнишь ту смешную тетку с дурацким таким бантом? Имя еще редкое
Натурщица Мона, усмехнулся Роберт. Такую сложно забыть.
Мадам Мона! воскликнула она и даже подпрыгнула от восторга. Мона и ее байки про бабку фрейлину Александры Федоровны! Она сочиняла на ходу! Сестры, влюбленные в сестер, игры с переодеваниями, оргии на спиритических сеансах, а надо же работать, а она лежит с этим бантом и продуцирует бредятину, как будто из коробочки достает еще одну коробочку, снова и снова Я ничего не путаю? Или вам всем было нормально, и только мне хотелось?..
Всем хотелось, с деланой серьезностью подтвердил Роберт, едва контролируя мышцы лица. Причем сразу, и да, это была порнография. А у мадам была шизофрения
Хотелось сорвать с ее головы бант и выкинуть его в окно! выкрикнула Лилия возмущенно. Милович, дурак, ну какой же ты дурак! И притворилась, что сейчас ударит, но вместо этого нырнула рукой под его расстегнутую куртку, поглубже, в тепло, будто бы так и надо, впрочем, так действительно было надо, чтобы он посмотрел на нее и продолжал смотреть.
Но он не сдался. Не тогда. Стоял с ней в обнимку и упрямо, до рези в глазах таращился на окна. Трое однокурсников, которые собирались навестить старика-учителя и вообще увидеться впервые за столько лет, внезапно обнаружили неотложные дела Лилия уже ждала на берегу а ведь знай он об этом заранее, то тоже бы отказался, а так пришел, и встретил ее в маленьком кафе киноклуба она ждала где наливали хорошее и дешевое пиво, а потом поднялись по гулкой лестнице в квартиру, неловко помалкивая, и дружно обрадовались тому, что некогда грозный и до сих пор еще чуть-чуть наводящий трепет Шидловский сразу взял на себя светскую часть беседы. Сам того не заметив, Роберт проболтался и о работе, и о грядущей выставке, хотя совсем не собирался этого делать, ведь хвастать ему было нечем, а заодно и узнал, что взлелеянный лиловый лилейник по фамилии Гордиева два года как в разводе и два месяца как руководит художественной студией кто б подумал.
Фрейлина, ну конечно, сказал он невпопад, не решаясь сменить тему, которая так ее развеселила. Фрейлина по фамилии Березка.