Не унаследован ли этот принцип согласования почестей и даров со стимулированием последних в филантропии наших дней? Да, конечно, поскольку и сейчас присваиваются почетные звания донора, патрона, друга, члена какой-либо бесприбыльной организации театра, музея, госпиталя, университета, парка, исторического памятника и прочее в зависимости от размера пожертвования с извещением об этом на памятных досках, а нередко и сооружением памятников особо щедрым филантропам и известным деятелям, чтобы прославить одних и поманить почетом других. Но в античных городах-государствах давление на богатых было значительно сильнее это было скорее понуждение с угрозой, чем стимулирование, и оно было сопряжено не только со славой, но и возможным бесчестьем и даже разорением.
То, что принцип взаимности в античной филантропии был правилом, а не исключением, подтверждают многочисленные надписи. Из них ясно следует, что нередко вступление в любую должность, как в общественном клубе, так и в государстве, подразумевало подобающее пожертвование. Город, нуждающийся в сооружении городских стен для защиты от нашествий и грабежей, отыскивал или приглашал того, кто был в состоянии это сделать своими талантами и деньгами. И по окончании его службы воздавал ему причитающиеся почести. Прославление достойных членов греческих союзов (клубов, ассоциаций) было осью, вокруг которой вращалась их жизнь, и принятие почетных резолюций в связи с концом карьеры своего главы, потратившего на клуб немало денег, считалось правилом в ожидании, что он вновь расщедрится.
Такими же примерно были и римские коллегии. Для них главными разрешенными римским сенатом видами деятельности было обеспечить своим членам достойные похороны, финансировать праздники, юбилеи, игры и прочие развлечения. Так, в одной из надписей 2-го века, воздается должное главе коллегии в г. Ланувий (Лацио, Италия), который закупил для своих «коллег» ароматные масла для публичных бань перед ежегодным банкетом в честь богини Дианы. Но это были весьма скромные расходы в сравнении с теми, что требовались от состоятельных людей, занимавших общественные посты в городах-государствах и жертвовавших средства для всех их граждан. Особо крупные расходы были связаны с постами главных жрецов, поскольку от тех, кто их занимал, ожидали полной или частичной оплаты религиозных праздников. Еще большие затраты-пожертвования были связаны с теми высокими должностями, после занятия которых, требовалось проводить раздачи всем гражданам зерна, масла и других продуктов, причем, бесплатно или по сниженным ценам. В республиканском Риме этим занимались эдилы, и эти посты решались занимать лишь очень богатые граждане. Разумеется, таким деятелям воздавались и особые почести устраивались чествования, отмечались дни рождения, сооружались памятники, а в надписях к ним часто сообщали не только даты и объемы раздач, но также и цены рыночную и «субсидированную», чтобы особо подчеркнуть границы их щедрости. Но когда случались неурожаи или войны, из-за которых зерно и масло сильно дорожало, горожане с трудом находили желающих занять эти также дорожавшие посты. Иногда на такие должности назначали даже несовершеннолетних и женщин. Неважно, что у них не было ни способностей, ни опыта лишь бы у них были так нужные городу деньги. К таким отчаянным мерам прибегали лишь после того, как какие-то смельчаки в одиночку или группой брали на себя обязанность по очереди «держать» важный пост по году или по несколько лет подряд. Этот общественный героизм обычно сопровождался особым упоминанием в надписях о том, что «имярек» взялся за эту должность, когда все другие от нее отказались. В одной из таких надписей 1-го века сообщается, что три гражданина г. Акраефия в Беотии (Греция) в трудных обстоятельствах взяли на себя по доброй воле должность полимарха (военачальника, судьи и жреца) и рыночного контролера и тем самым ответственность за обеспечение города зерном и маслом43.
Число почетных статуй и резолюций в камне постепенно выросло столь сильно, что и у греков, и у римлян появился соблазн использовать их повторно, например, меняя у статуи лишь голову, а на памятной доске с текстом лишь имена. Цицерон, в качестве правителя Сицилии, писал, что он чрезвычайно устал от лживых надписей к памятникам, относящихся, на самом деле, к чьим-то другим статуям. Тацит сообщал, что даже статуи обожествленных императоров не могли избежать этого бесчестия, как, например, случилось со статуей Августа, которую «переоборудовали» в памятник его наследнику Тиберию44.
Уже отмечалось, что доноры и благодетели в античности добивались не только прижизненной, но и посмертной славы. Хэндс, ссылаясь на Сенеку, пишет, что лишь два из многочисленных публичных пожертвований весьма щедрого Плиния Младшего не носят очевидного завещательного характера45. Те, кто записывал в завещании пожертвования, как и в наше время они были, как правило, намного крупнее, чем многочисленные и небольшие прижизненные дары, тот рассчитывал взамен на бессмертные почести. Более того, во многих почетных постановлениях властей или благодарных сограждан предусматривалось, что отличия, звания и награды, предназначенные данному филантропу, могут (о чем он нередко просил сам) переходить после его смерти старшим наследникам во все последующие времена. Часто члены союзов и коллегий, а также сограждане голосовали за присуждение человеку таких почестей, которые «заслуживают унаследования потомками» формула, ставшая в античности достаточно популярной46.
Другим и более важным средством обеспечить бессмертие считалось постоянное чествование заслуженного имени на ежегодных официальных церемониях, оплачиваемых из средств специальных фондов. Наиболее известные примеры таких чествований связаны с древним «культом правителя». Особенно широкое распространение он получил в эллинистическом мире, начиная с Александра Македонского и его наследников Селевкидов и Птолемидов, примеру которых последовали затем и римские императоры. Эти чествования были особенно популярны, так как получатели почестей были обязаны ответить значительно большими пожалованиями тем, кто эти почести ему оказал. Если, например, правитель пожаловал приближенным и народу дары и привилегии в почти сверхчеловеческих масштабах и, в любом случае, больших, чем его предшественники, то каким же мог быть их ответ? В античном мире, где между людьми и богами не было резких различий, у получателей столь щедрых даров не оставалось иной альтернативы, как возвысить дарителя до божественного статуса, а затем проводить его регулярные культовые чествования47.
Приобретение такого статуса становилось логическим финалом неустанной борьбы за славу с помощью пожертвований и благодеяний. В итоге это предоставило эллинистическим царям и римским императорам удобное моральное основание их правления: они требовали первенства в государстве, поскольку превосходили щедростью и благодеяниями всех других. По той же причине у них было также божественное право на бессмертие.
Последний взгляд был широко распространен и среди обычных людей. Один из героев греческого драматурга Менандра (43 вв. до н.э.) говорит, обращаясь к человеку скромного достатка, что оказать помощь всем людям, пожертвовать так много, как позволяют твои средства вот это и есть бессмертие! Еще ярче эта мысль выражена в следующем греческом изречении: «Совершая благо, человек уподобляет себя богу». Плиний Старший (1-й век) считал эту «божественность» наиболее древним способом благодарности тем, кто ее заслужил, тогда как его племянник Плиний Младший вопрошал по тому же поводу: «Можно ли дать человеку нечто большее, чем величие и славу, и все это навеки?». Когда во второй половине 2-го в. Тертуллиан, христианский апологет и один из отцов церкви, защищал осмеиваемую языческими писателями христианскую идею вечной жизни, он имел право съязвить: «Вы отливаете статуи, вырезаете скульптурные изображения и пишете эпитафии к ним «в знак вечной памяти о». Значит, вы сами, насколько это в ваших силах, добиваетесь некоего воскрешения для умерших!»48.
Известно, что древние народы в той или иной форме верили в бессмертие. Считалось, что душа существовала в качестве независимой от тела субстанции, и о ней человеку следовало заботиться еще в земной жизни. Душа каким-то образом присутствовала в его тени, в его портрете или скульптурном изображении, в отражении в воде или в зеркале, так что необходима была осторожность, чтобы из-за несчастной случайности она не отделилась бы от тела навсегда, потому что тогда наступала смерть. В ранней истории семейной жизни древних греков и римлян человек мог рассчитывать на своих родственников в исполнении тех погребальных обрядов, которые обеспечат бессмертной душе хотя бы мир, если не благополучие после смерти. За несколько веков до новой эры в греческом мире, а у римлян с ее началом, семейная преданность слабеет и не всегда может гарантировать человеку на пороге смерти исполнение подобающих церемоний. К этому же времени изменились и религиозные представления, так что многие перестали верить в силу старых обрядов. Но, как показывают множество сохранившихся надписей и приведенное выше восклицание Тертуллиана, замечает Хэндс, обычные люди все также были озабочены «жизнью за гробом», хотя бы в смысле сбережения памяти о себе и своих деяниях. Он приводит типичное для многих убеждение некоего филантропа из Приены (Малая Азия), что с помощью пожертвования он обеспечит самому себе богатство в виде «почестей от живущих и памяти от тех, кому еще предстоит жить»49.