Домик в сугробе. История одной души - Александр Маматовский 2 стр.

И что-то сердце защемило,
Как стало больно за беднягу.
Косились злобные зеваки,
А дед стал мне казаться милым.

Назло внимательным повесам,
Под локоть дедушку беря,
Сказал:  Так с вами дети зря!
И с неподдельным интересом

Продолжил:  Домик этот ваш,
Где обитаете вы ныне,
Страдая от людской гордыни,
Мне покажите. Дед, уважь!

Он растерялся от напора,
Не зная, что сказать в ответ.
Но, покраснев, ответил дед,
Рукой сшибая снег с забора:

 Мой домик злобные мальчишки,
Со счёта сбился сколько раз,
Ломали. Может и сейчас
В вас зародились те мыслишки.

 Поверьте, это мне не нужно.
Вы б не увидели меня,
Ведь мысли злобные храня,
Я б с ними обзывал вас дружно.

 Терять мне нечего. Я  нищий 
Сказал мне дедушка в ответ.
И я пошёл за ним след в след
К его убогому жилищу.

В дырявых валенках по тропам
Дед ковылял передо мной.
Я думал: «Что с его судьбой
Случилось в звёздном гороскопе?»

Сутулый маленький старик,
Клюку из рук не выпуская,
Смешно ускорить шаг пытаясь,
Меня вёл в главный свой тайник.

Дрожало тело от озноба.
От вьюги спешно укрываясь,
Туда, где тишь стоит лесная,
Пришли мы к домику в сугробе.

 Вот и пришли  мне крикнул дед 
Под елью старой и пушистой
Вот в этой местности лесистой
Живу, без малого, пять лет.

Добро пожаловать в хоромы!
До вас, мой новый благодетель
Никто ещё на белом свете
Гостить не жаждал в этом доме.

Я, молча, вслед за ним проник
В его убогое жилище.
Как будто сам тогда был нищим,
Я, на картон присев, приник.

А дом его был таковым:
Нора в снегу под старой елью,
Где новогоднему веселью
Нет места, как и всем живым.

Все стены были из картона.
Служила дверью в нём фанера.
В дизайне скудном интерьера
Для сна в глаза бросалась зона.

Служил матрац ему кроватью.
Десяток рваных одеял
На нём расправленным лежал.
И это было благодатью.

Заметил я у изголовья
Весьма потрёпанной кровати
Стопу исписанных тетрадей,
Хранимых с трепетом, с любовью.

А рядом, будто на комоде,
Лежали старые картинки.
Я разглядел  то были снимки.
И мне с них улыбался кто-то.

Я изучал всё, как судья.
Дед наблюдал за мной с кровати.
И я спросил его некстати:
 На снимках этих кто? Семья?

 О, да, семья моя родная 
Он ловко в руки взял все фото 
Вот здесь я с сыном на охоте.
А здесь супруга пожилая.

 А что супруги больше нет?
Он мне ответил:  Умерла
Как ангел, добрая была 
И проронил слезу вдруг дед.

Затем продолжил:  Жили мирно
Мы с ней вдвоём так много лет!
Любовь царила, да совет
В уютной маленькой квартире.

С супругой вместе в старой школе
Учились в юности своей.
Потом для разных отраслей
Трудились славно, словно пчёлы!

Лет в двадцать поженились с ней.
Деревня вся три дня гуляла
Без происшествий, без скандалов
Бежало время, как ручей

А дальше, в город переехав,
С Анфисой, жёнушкой моей,
Родили четверых детей.
Веселье было, да потеха!

С любовью, лаской и заботой
Растили дочек, сыновей.
С образованием врачей
Нашли им в городе работу.

Но что-то милая моя
Болеть всё чаще начинала.
И, глядя на детей устало,
Впадала в край небытия.

Детишки искренне пытались,
Но излечить больную мать
Не удалось им. Полагать
Меня виновным в том все стали.

Когда простились мы с Анфисой,
В конце обеда в тесной зале,
Как будто кошка пробежала
Меж детками за наглой крысой

Тоска моя и здесь и поныне,
В груди живёт который год.
За счастье выставило счёт
Мне горе свадьбы к годовщине.

Вцепился в грудь свою руками
Старик, меня чуток пугая:
 Та жизнь была, бесспорно, раем
Но не считалась раем нами.

Теперь же нет моей супруги
На этом закоптелом свете.
Прогнали прочь родные дети.
И рядом бедность, да недуги.

Дороже этих старых снимков,
Да тех вон тоненьких тетрадок
При мне уж нет. Для все я гадок
Я в мире точно невидимка.

Когда-то был я уважаем!
Нёс гордо звание  строитель.
И каждый местный взрослый житель
Желал испить со мною чаю.

Теперь иное всё Смотрите
Сам забываю своё имя.
Я стал ужасно нелюдимым.
И всё иначе в моём быте.

Меня, как вшивую собаку,
И ночь, и день, и ночь, и день
Пинают все, кому не лень.
И даже старые зеваки.

Я понял: возраст мало значит!
Не дарит старость нам мозгов,
А также мудрость и любовь.
Иначе было б всё иначе.

Да что ж я всё же сожалею?
Должно быть, этак я старею
Что знаться вам с судьбой моею?
Зря вашу принял я затею!

Я оживился:  Нет, нисколько!
Знакомых нет здесь, кроме вас.
Спешить мне некуда сейчас.
И я люблю до боли ёлки! 

Я постарался отшутиться,
Кивая на могучий ствол.
 Раз так, то я накрыл бы стол,
Будь он вот в этой вот светлице.

Вцепился в грудь свою руками
Старик, меня чуток пугая:
 Та жизнь была, бесспорно, раем
Но не считалась раем нами.

Теперь же нет моей супруги
На этом закоптелом свете.
Прогнали прочь родные дети.
И рядом бедность, да недуги.

Дороже этих старых снимков,
Да тех вон тоненьких тетрадок
При мне уж нет. Для все я гадок
Я в мире точно невидимка.

Когда-то был я уважаем!
Нёс гордо звание  строитель.
И каждый местный взрослый житель
Желал испить со мною чаю.

Теперь иное всё Смотрите
Сам забываю своё имя.
Я стал ужасно нелюдимым.
И всё иначе в моём быте.

Меня, как вшивую собаку,
И ночь, и день, и ночь, и день
Пинают все, кому не лень.
И даже старые зеваки.

Я понял: возраст мало значит!
Не дарит старость нам мозгов,
А также мудрость и любовь.
Иначе было б всё иначе.

Да что ж я всё же сожалею?
Должно быть, этак я старею
Что знаться вам с судьбой моею?
Зря вашу принял я затею!

Я оживился:  Нет, нисколько!
Знакомых нет здесь, кроме вас.
Спешить мне некуда сейчас.
И я люблю до боли ёлки! 

Я постарался отшутиться,
Кивая на могучий ствол.
 Раз так, то я накрыл бы стол,
Будь он вот в этой вот светлице.

Я за беседой не заметил,
Что сам я искренне озяб:
Среди еловых зимних лап
Мечтал неистово о лете.

Признаться стыдно было деду,
Когда желудок мой урчал,
Что я от голода страдал,
Поскольку нынче не обедал.

Мороз же к вечеру крепчал.
И дед, себя обмазав салом,
Мне протянул его устало,
Чтоб я в гостях не замерзал.

Его последовав примеру,
Покорно принял тот пенал,
В котором сало он держал,
И руки вымазал чрезмерно.

Я принял дедушки совет,
Себя помазав жирным салом.
В его спасительном пенале,
Кажись и сала больше нет!

Долбила совесть по затылку.
И мне так стыдно очень стало,
Ведь я его спасенье  сало
Извёл, как деньги из копилки.

А этот дед, такой радушный,
Мне постоянно улыбался.
С последним счастьем расставался
Он так легко и простодушно.

И говорил:  Быть может сгину
Увы, бельмом быть век не в силах!
А ты, сыночек, гость мой милый,
Укрой скорее этим спину.

Ко мне тянул все одеяла,
Чтоб отогреть в своих хоромах.
И повторял старик с истомой:
 Ведь для тепла уже я старый.

Тебе нужней, сынок тепло!
Ты, Тимофей, ступай до дому!
Там примешь ванную с истомой,
Забыв навек про это зло.

Но дед не знал  я был упрямым.
Ведь отступать не думал я:
 Про новый год одна хвоя
Напоминает с холодами.

У вас не жарко, ясно дело.
Уйти? А есть ли в этом прок?
Ведь, как и вы, я одинок
Меж тем на улице стемнело.

Пойдемте лучше через дол
Ко мне на съёмную квартиру.
Я вам не обещаю пира,
Но есть, что выставить на стол.

Ведь праздник в нынешнюю ночь
Встречать негоже одиноко.
Прошу вас прямо, без намёков,
Могли бы в этом мне помочь?

Разволновался дед. Смущённо
Смотрел недолго на меня.
Потом промолвил:  Вас ценя,
Я соглашусь определённо.

Простившись с дедушкиным домом,
Мы в город тихо побрели.
Не знал, средь граждан всей земли,
Что буду рад таким знакомым.

Судьба ломает нас и лечит
Всегда на жизненном пути.
Она права: с ней не шути!
В ней неслучайны наши встречи.

Пока я мыслил о высоком,
До дома нужного дошли.
В снегу, как будто бы в пыли
В подъезд нырнули неширокий.

 Добро пожаловать в мой дом!
 Спасибо, мой дружок любезный!
Помыться было бы полезно
Пред тем, как вспомним о былом.

Довольно долго в ванной мылся
И плакал дедушка навзрыд,
Смывая с тела смрад и стыд.
И непрерывно там молился.

Я поступал не так, как прежде.
Меня факт этот не смущал.
Ему костюм, что стал мне мал,
Отдал как сменную одежду.