Мать быстро собрала на стол, поставила четверть самодельного вина и пригласила гостей к столу, которые не
погнушались, пришли проведать её дорогого гостя.
До поздней ночи поздравляли Павла с возвращением, а Арину
со встречей мужа. Сами же в душе жалели: достанется,
бедной,при безногом-то муже.
А на следующий день народу собралось еще больше. И снова
пили за возвращение и желали всего самого. А чего желать,
когда знали все, что сколько бы не желали, а будет то, что и видят на самом деле.
И так потекло время день за днем, месяц за месяцем, шел тысяча девятьсот четырнадцатый год, шла война. Нога у Павла болела,
не давала покоя, ныла. Все тело израненное пронизывало холодом, раны не заживали.
А жить-то надо семья, двое детей и жена.
Арина жалела мужа: «Лечись, Паша, пригодится еще твоя
сила, а я сама», взваливала на себя всю работу.
Зима лютовала, щипала колени, нос и щеки, а печь своего требует, ей подай.. Да и скотина кой-какая: сено, соломку ей,
водичку, а то и теплого пойлица. Все делала она своими руками, но как ни
тяжело было, а знала, что Паша дома, что он живой, отец её семейства. Хоть и без ноги, да лишь бы живой. Трудно детям
без отца ,а ей без мужа, хоть он и не помощь ей, но Арина
металась по двору как угорелая, веселая и помолодевшая.
Прошла зима, прошло лето, а осенью они собирались в ее родное село, за ягодой. Надо же на зиму запастись и за
двадцать пять верст там тайга глубже, да и ягоды растет видимо-невидимо.
Награзили кадушками и ведрушками свою телегу и ещё затем но двинулись в путь.Дорога предстояла длинная,для
небольших детей утомительная, а все же настолько интересная, что они от радости повизгивали. Хоть и рано поднялись, но бодрились. В дальнюю дорогу их всегда брали, но в этом году впервые, поэтому
они страшно радовались, тем более, что сами родители никуда не ездили.
Миновали большое поле, а там начались деревья, высокой,
сплошной стеной и без конца: сосны, березы и кустарники.
Тятенька свалился на спину и так лежал, разглядывал небо,
мелькавшее между кустами. Это было начало тайги.
Дашка прижалась рядом, смотрела на обрывки голубого неба
с белыми проплывающими облаками. Дни стояли теплые,
схие,по утрам туманились. Ягод было очень и очень много разных, какие
рождались в Сибири. Особенно много было брусники,
крупной, красной с белым бочком. Кислицы и смородины тоже. Год выдался ягодный, грибной. В бору глухо, темно, сыровато. Птицы поют и свистять на разные голоса.
Где-то шуршит валежник, то затрещит подгнившая сосна, падая вниз. Шумит между ветвей ветер. Страшновато в бору, но заманчиво, таинственно, как-то даже сердце замирает не
только у детишек, но и у взрослых. Молчат Петенька и Дашка. Вдруг кони остановились.
А что мы встали, тять? спросил Петька.
Ладно, валяй лежи, сейчас узнаем, и в это время мать
Арина спустилась с рыдвана и попала на такую густую лужайку, где все усыпано было темно-бурой брусникой, обежала вокруг и давай брать, наклонясь чуть не до земли. Потом подошла к подвода:
Паша, полазим тут так много здесь ягоды. Ехать не надо
дальше обыденкой обойдемся. Километров десять,
пожалуй , отъехали от дома, вернемся засветло.
Отец круто свернул с дороги, отъехал подальше и распряг лошадей. Буланый-то свой, а Гнедка попросил у брата вдруг и наберут чего, так будешь тащиться до дому полгода, на
одном то коне, потому и взял у брата.
Мать любила собирать ягоды. Сделает пальцы грабельками и
гребет обеими руками только шум стоит. Ребятишки, сначала собирали
голова, то за птичкой какой-то невиданной увязались бегать,
то спать захотелось.
Между тем отец с матерью уже заканчивали сборы, решили
отправляться домой, обратно. Невыносимо ныла натруженная
нога у Павла. Вечерело. Нагруженные кадушками да ведрами, заполненными до краешка, радостно отправились в обратный путь.
Жаль расставаться с таким богатым местом, другого такого не будет. Это уж как всегда бросишь одну полянку, думаешь, лучше найдешь, хвать, а такой не будет. Рад вернуться обратно, но сколько ни кружи не найдёшь её.
Пока выезжали из леса, стало заметно и быстро терпеть.
Ехали тихо, шагом. Отдохнувшие кони рвались в дорогу, особенно домой, но отец придерживал нагрузились-то
порядком , да и ребятишки улеглись да уснули, жаль трясти. Вот еще один поворот, и конец окраине тайги, тут уж будет посветлее, да и дорога своя да ровная.
порядком , да и ребятишки улеглись да уснули, жаль трясти. Вот еще один поворот, и конец окраине тайги, тут уж будет посветлее, да и дорога своя да ровная.
Как вдруг из-за поворота вылетает один, за ним
другой и третий на здоровенных конях три темных обросших мужика, подлетают к подводе, встали с двух сторон, и один из
них самый молодой, сказал:
Стой, хозяин, разговор есть.
Отец остановил лошадей.
В чем дело? тихо спросил он. Павел понял в чем дело. В
те времена, особенно начиная с памятного четырнадцатого года, бродили по дорогам и тайге недобрые люди, не только по лесам, но и
даже по поселкам и около. Они искали, чем бы поживиться,
лишь бы кого прибить, потешиться, ограбить, одним словом, разбойники. Понял Павел, что за люди повстречались ему на глухой дороге,но нашёлся:
Здорово, робята (по-старому называли робята), но никто ему не ответил.
Да-а, протянул один, и удача же добрая, хмыкнул он.
Что везешь? ткнул кнутовищем другой.
Смотри сам видишь! Ягоды да грузди чего больше в боруто бывает.
Кое-что и бывает, заухмылялся один.
А не золото? пошутил другой. А это что?
Ребенок! ответил отец.Девка?
Дочка, дочка моя, Дашутка, заметно заволновался отец.
Впереди на подстеленных тряпках лежала пятилетняя Дашутка.
Её черные волосенки разметались по лбу. Щеки горели огнем.
Платьишко из тонкого холста, окрашенного в синий цвет, и
такие же самодельные белые кружева на воротничке и рукавчиках красиво обрамляли личико девочки. Петька проснулся и сел рядом,
сердито поглядывая на таинственных дядек, чего-то хотевших
от них . Отдай, дядька, нам вашу ляльку!
Мать обмерла. Отец часто заморгал глазом, второго не привез
с фронта.
Молодой настойчиво повторил свое требование.
Мы её вырастим, озолотим. Хочешь, тебе кое-что подсыпем,
отдай, не то силой возьмем!
Петька заорал, жалея сестренку. Старый грабитель хлестнул толстым коротким хлыстом по бочонку, напуская страху на
peбенкa, и косо поглядел на него.
Арина, чуть живая, сидела молча. Её трясло, но она надеялась
на мужа. «Неужели он может спокойно отдать ребенка на растерзание мелькнуло в голове, свою маленькую дочку, не заступится, не постоит. Нет, надо обоим защищать свое чадо, в случае чего.
Если только отберут ребенка уйду в лес, пусть не обижается». И не вернусь больше.
Грузные, здоровущие, обросшие большими бородами и усами, встречные угрюмо смотрели, готовя, возможно, им страшную
казнь, для этого мужика с его семьей и его конями. Прошло несколько минут, как будто целая вечность, и вдруг самый ближний,
самый молодой всадник-бандит хотел было схватить ребенка,
уже сделал движение вперед, наклонив немного свое тело, как вдруг его конь рванулся в сторону и не мог никак подойти или стоять на месте.
Всадник не мог быстро близко подъехать, поставить коня
вплотную с людьми, остальные ожидали, что будет дальше
делать их предводитель. Один момент, и он оказался, рядом. Еще рывок,и ребенок мог оказаться в седле бандита.
Павел поднял кнут, приготовился хлестнуть нападавшего, но
Арина потянула его сзади за рубаху, тихо шепнув: «Уймись,
Паша , одолеют убьют!»
Вторая, левая нога была просто деревянная, аккуратно выстроганная чурка, к которой ремнями прилаживалась небольшая култышка.
Бандит быстро отступил и вытаращил глаза при виде такого
уродства.
Стой, братцы, скомандовал он, мы такого не тронем. Езжай,браток мы пошутили. Лежачего не бьём, и медленно отступили, тесня друг друга конями.
Молодой вернулся снова и попросил закурить у Павла. Павел
дрожащими руками достал из кармана кисет и подал ему молча.
Бери сколько надо, свой домашний, крепкий, услужливо
сказала Арина, и не узнала своего голоса.
Павел тоже не узнал голоса Арины, настолько изменившегося и постаревшего, что показалось, будто с ним рядом сидела не
жена его, а какая-то старая, незнакомая старушка. Хриплый
голос её так странно дребезжал, срывался, как после долгой и страшной болезни,едва не унесшей её на тот свет.
Молодой здоровенький разбойник, не слезая с коня, протянул
руку, кнут, и принял кисет, повертел его со всех сторон,
отсыпал на ладонь табаку и снова подал его владельцу, кинул свой следом, улыбаясь. Кисет упал рядом с девочкой, все еще спавшей.
Хлестнул коня и скрылся за поворотом. Ошеломленный происходившим отец постоял еще какое-то время, кое-как