5
Меж тем в кабачке творилось что-то непонятное, и даже загадочное. Вернулся доктор, привёл урядника, чтоб происшествие запротоколировать. Заходят они вовнутрь, подходят к тому месту, где покойник лежал, а его и нет.
Что такое? что за дела, куда человека подевали? да он только что здесь был! Ей там, обслуга! а ну сюда пошли! властным голосом позвал всех со двора доктор. Сбежались тут все официанты, половые да служки. Смотрят, что за чертовщина, пропал мертвец-то, нет его.
А ну говорите, куда тело дели?! а не то я вас всех в бараний рог согну! в порошок сотру, бесовы дети! это уже урядник подключился, кричит на всех и пудовым кулаком перед их носами машет. А те стоят, рты пораззявили и сказать ничего не могут, только пальцами в пол тычат и хмыкают. Поражены до бескрайности, куда ж это человек-то пропал.
Никак освежевали уже, холера вас возьми, разделали, небось! на котлеты пустили, улики спрятать затеяли, ишь живодёрское племя! сурово забасил урядник да на кухню подался. Давай там по кастрюлям и бачкам бренчать, греметь, покойника искать.
Да нет же, ну не могли они так быстро его разделать, сомневаюсь я, что за глупость такая! Скорей всего во двор вытащили да мусором присыпали, там надо смотреть! заголосил доктор и повёл урядника на улицу.
И там они всё обыскали, под все кучи мусора заглянули, но ничего и никого не нашли. Никаких признаков присутствия тела. Плюнули они на это дело, и вернулись в кабачок. Урядник сходу давай обслуге допрос учинять. Спрашивает, мол, был человек. Ему отвечают, был, а где он сейчас никто не знает.
И вправду, что-то здесь неладное твориться, прям мистика какая-то, madzhestik одним словом пожимая плечам, важно заметил доктор, да было собрался ещё кой-чего добавить, но не успел.
А ты здесь иностранными словечками-то не бросайся, не по-нашему это перебил его урядник, я тебе так скажу, это его черти к себе в ад прямой дорожкой утащили, забрали и нам ничего не оставили сделал он вывод.
Да как же так, братец, откуда ж тут черти, ведь город всё-таки, не болота здесь, не леса усмехаясь, возразил доктор.
Эх ты, медицина, не знаешь ты ничего, а нечистые ныне шибко умные пошли, им что город, что село всё одно, крадут души и не морщатся! Вон намедни люди сказывали, у генерал-губернаторского дворца зверь объявился, чёрный весь, в шерсти, на голове чешуя блестит, по ночам воет, по дворам бродит, жертву ищет, человеческой плоти требует! Вот может он-то и унёс вашего покойника, вот так-то! совершенно всерьёз отвечает ему урядник.
Доктор с ним спорить не стал, а что толку, урядники они ведь настырные, как что себе в голову вобьют, так потом уж ни какими доводами не вышибешь. Ну, на том и порешили. Дескать, был мертвец да черти его взяли. Однако такого в полицейском рапорте не напишешь, так его и составлять не стали. Распрощались да разошлись. Этим дело и закончилось. Но только не для Люсьена.
Он-то бедолага всё случившееся очень остро воспринял и близко к сердцу допустил. Его теперь словно кто обухом по голове огрел. Он весь вечер так безвылазно в углу и просидел, и ничего уж более не готовил.
И то, правда, чего уж тут готовить, все гости разбежались и о прежней посещаемости теперь и речи быть не могло. В один миг про кабачок старого немца пошла дурная слава. А к вечеру уже во всех заведеньях города от Сухаревки и до Арбата только и делали, что говорили о случившемся в кабачке на Неглинной.
Люсьен же той порой стал кое-как приходить в себя. А старина Ганс, чтоб его хоть как-то растормошить сварил ему крепкого кофе.
Ну что, как ты тут? очухался хоть немножко? попей вот кофейку, полегчает тихонько, дабы ещё больше не усугубить положение, спросил он его, ставя перед ним кружку с напитком.
Нет, не очухался, плохо мне, ведь я человека загубил, взял и такими простыми блюдами отравил, все мои кулинарные способности теперь и гроша ломаного не стоят, совесть моя нечиста, нет мне оправданья, как жить, не знаю совершенно удручённо ответил ему Люсьен.
Да ладно тебе, будет горевать-то, ну нет его, исчез человек, так может, и не было вовсе, показалось нам, что он приходил. Слышал, что урядник-то сказывал, мол, это черти нам голову морочат да за нос водят, дескать, место тут нечистое! Ну, так и подумаешь делов-то, это место нечистое, ну и бог с ним, продадим кабачок, да на другое переедем! Там ещё какой-нибудь трактирчик откроем, а то глядишь и ресторацию! ободряюще воскликнул Ганс, пытаясь поднять Люсьену настроение, на что тот лишь угрюмо кивнул головой. И тогда Ганс решил действовать иначе.
Послушай, ведь у тебя великий талант кулинара и бросать его никак нельзя, ты же можешь им много пользы людям принести! Пойми, хороший повар, он же сродни доктору, добротной едой может и человека излечить! Правда бывает, что и у самого опытного врача пациент помирает, ну так и что же, сразу всех прочих не лечить что ли, бросить бедняг!? Все мы ошибаемся, на то нам и ошибки даны, чтоб в будущем их более не допускать, как в народе говорят, на ошибках учатся, понял? высказал он последний довод, дабы переубедить Люсьена. Но и это не помогло. Хотя Люсьен чуть оживился.
Понимаю, как тут не понять, всякое конечно бывает, но ошибка ошибке рознь, и эту ошибку я себе не прощу! Совесть меня мучает, виновен я, уж лучше пойду-ка я похожу, поброжу, подумаю обо всём, не могу я больше здесь находиться, муторно мне, тяжко, мысли разные в голову лезут, как бы руки на себя не наложить печально ответил Люсьен и как отрезал. Вылез из своего угла, вздохнул понуро, вышел на улицу и как был, в поварской тужурке да колпачке, подался по мостовой, куда глаза глядят.
Возвращайся скорей, мы тебя ждать будем! крикнул ему вслед Ганс, взмахнул было рукой, но Люсьен в ту же секунду растаял в надвигающейся темноте. Вечерело, кое-где уже успели зажечь фонари, и можно было без труда различить дорогу. Однако Люсьену было всё равно, куда идти, он брёл наугад. Куда его ноги несли туда он и шёл.
Он и не заметил, как добрёл до городской окраины, как вышел на проезжий тракт, и как свет от уличных фонарей плавно сменился сиянием ярких звёзд и полноликой луны. Тракт хоть и был пыльный с ухабами, но зато хорошо укатанный, а потому шагалось Люсьену мягко, легко и даже где-то приятно.
Ночь неспешно вошла в свои права и наполнила природу свежими ароматами. А вскоре от терпких запахов города не осталось и следа. Вокруг, то здесь, то там, вспыхивали весёлые огоньки порхающих светлячков. Ночные мотыльки, прельщённые их светом, присоединившись, тоже кружили рядом. А где-то на болоте надрывались лягушки, распевая свои квакающие брачные песни.
Потихоньку, полегоньку настроение у Люсьена начало меняться в лучшую сторону. Теперь ему уже не хотелось горевать и думать о плохом, он даже немого повеселел. Однако это не значило, что он прямо сейчас развернётся и пойдёт обратно в город, в кабачок к плите. Нет, вовсе не так, наоборот ему только сейчас, здесь на приволье, сделалось хорошо. И он всё шёл, и шёл, не чуя, ни усталости, ни голода, ни прохлады.
В какой-то момент ему вдруг стало всё так безразлично, что он, повинуясь какому-то древнему инстинкту, свернул в лес и побрёл по его полянам, опушкам, звериным тропам, не выбирая точной дороги. Шёл просто наугад, зачарованный ночным пением цикад и сверчков. Вскоре он забрёл в такую глушь, что свет от луны и звёзд еле пробивался сквозь верхушки деревьев.
Но ему было всё равно, лишь бы двигаться вперед, не думая ни о чём, а куда, это уже неважно. Однако внезапно, как это всегда и бывает, он ощутил невыносимую жажду. Ему так захотелось пить, что он был готов жевать листья лопуха, лишь бы заполучить хоть одну капельку влаги.
И тут лес, словно услышав его мысли, расступился. А впереди виляя серебряной змейкой меж деревьев, заблестела в слабом сиянии звёзд небольшая лесная речушка. Сразу же послышалось её весёлое и переливчатое, словно трель малиновки журчание.
Ах, как же мне повезло, и именно тогда когда мне так хочется пить радостно подумал Люсьен и быстро ринулся к речушке. Подбежав к воде, он упал на колени и жадностью бросился пить. Он думал, что не остановится никогда, настолько вкусной ему показалась вода. И это немудрено, ведь он не пил с самого обеда, а на улице давно уже была глубокая ночь и его состояние можно понять.
Утолив жажду, Люсьен откинулся на спину и, распластавшись прямо здесь же на бережку, устремил свой взор в небо.
Ах, ну, как же замечательно жить, какая прекрасная пора эта ночь, звёзды, луна, свежесть, затмевают собой всё на свете, хочется мечтать, верить в будущее, и думать только о хорошем! И трижды прав был Ганс, говоря, что надо успевать приносить людям пользу! ах, сколько же впереди ещё приятных хлопот, чудесных забот, надо только собраться, и начать жить по иному, не торопясь, вдумчиво, не пропуская ничего интересного! Завтра же пойду в церковь, отмолю прежние грехи, и начну всё сызнова блаженно разметавшись на мягкой траве, рассуждал он, настраивая себя на благие дела.